Экзорцист: Проклятый металл. Жнец. Мор. Осквернитель - Корнев Павел Николаевич (электронная книга .txt) 📗
– Выйди, – потребовал занятый делом лучник.
Я мешать ему не стал и вынес табурет в коридор, там уселся на него и откинулся спиной на холодную стену.
Болело все. Абсолютно все. Даже не мог сказать, будто рассаженный затылок и обожженное запястье особенно на общем фоне выделялись. И если раньше я одним лишь усилием воли мог избавиться от неприятных ощущений, а за четверть часа и вовсе залечил бы все ссадины и порезы, то сейчас ничего не оставалось кроме как стиснуть зубы и терпеть.
Придется привыкать к бытию обычного человека.
Вновь становиться самим собой.
Хмурый вернулся только в четверть одиннадцатого. Он передал мне бутылочку с кровью и уверил:
– Его, без обмана. Сам присутствовал.
Впрочем, легкие эманации Тьмы ощущались вполне отчетливо, никаких иных подтверждений мне не требовалось, я лишь спросил:
– Сильно ругался?
– Будь брань булыжниками, корабль бы под воду ушел, – усмехнулся головорез, заглянул к Эдварду, но сразу отодвинулся от двери и брезгливо поморщился. – Это действительно необходимо? – удивился он.
– Необходимо, а как иначе? – пожал я плечами и в свою очередь поинтересовался: – Как в округе?
– Все спокойно, – сообщил Хмурый и протянул какую-то коробочку. – Вот еще.
– Хоть с этим везет, – вздохнул я и нацепил поверх зуба фиксу. Сразу снял ее и передал подручному найденный в одежде Валентина пропуск во дворец. – Доставь на место Ловкача, потом меня подстрахуешь.
– Сделаю.
– Себастьян, заходи! – крикнул тут лучник и продемонстрировал натянутое на руки лицо Валентина. Не только лицо, но и аккуратно рассеченную кожу шеи и скальп.
– Чтоб тебя! – выругался Хмурый, глянув на пленника, голова которого представляла собой нечто совершенно непотребное.
– Правда, как живой? – заулыбался Эдвард, зародив серьезные сомнения в собственной адекватности.
Впрочем, он всего лишь исполнитель. Идея была моя.
Ну и кто я после этого?
Нормальный человек? Ну-ну…
И, поскольку Рох ждал совсем иной реакции, я заставил себя растянуть губы в некое подобие улыбки и похвалить его работу:
– Поразительно! Просто поразительно!
Куда уж поразительней, бесы меня задери…
– Держи! – И Эдвард вдруг сунул мне лицо, мягкое и теплое.
Живое.
Пока я пытался разобраться в ощущениях, а заодно справиться с рвотным позывом, лучник вернулся к пленнику, поставил тому на колени бочонок и одним уверенным движением скальпеля вскрыл горло.
Кровь потекла едва-едва. Ленивыми вялыми толчками она начала выплескиваться в подставленную посудину, и я спросил:
– Это еще зачем?
– Ну… – замялся Рох, – это все непросто…
– Так объясни!
– Я не знаю, как уберечь кожу от пересыхания! – ответил лучник. – К тому же тьма понемногу рассеивается, и, по моим прикидкам, лицо не продержится в таком состоянии и часа.
– Можно с этим что-то сделать?
– А я чем, по-твоему, занимаюсь? – Эдвард оценивающе глянул в бочонок, потом кинул в довольно булькнувшую кровь отработанный проклятый клинок, забрал у меня лицо и опустил его следом. – Перед тем как надевать, сполосни.
– Надолго его хватит?
– До рассвета должно протянуть.
Я с трудом вместил бочонок в кожаный саквояж, туда же сунул бутылочку с кровью Густава Сирлина и накинул на плечи доставшийся по наследству от Валентина плащ.
– Приберись здесь! – попросил лучника.
– Густав сказал, бесноватые сами хвосты зачистят, – сообщил тогда Хмурый.
– Вот и отлично, – обрадовался я и направился было в подвал, но головорез немедленно меня остановил.
– Можно через черный ход выйти, – напомнил он. – А то изгваздаешься.
– Отличная идея!
3
Несмотря на поздний вечер, народные гуляния в городе и не думали затихать. Дым на площадях стоял коромыслом, гремела музыка, бесплатные пиво и вино текли рекой, а стражники закрывали глаза на пьяные выходки веселившихся горожан.
Когда лодка причалила к берегу под мостом Святого Вацлава, я перебрался на лестницу, поднялся на набережную и быстро затерялся в толпе, благо никто не шарахался от меня, не стремился инстинктивно отступить и освободить дорогу.
Меня попросту не замечали!
Приходилось как в старые добрые времена скользить меж людей, протискиваться, приноравливаться к чужим движениям.
Я стал невидимкой. Одним из гуляк, неприметным человечком – и отчасти мне это даже нравилось. Снова стать обычным, ничем не примечательным обывателем, так ли это плохо?
Впрочем, невидимкой я был лишь в толпе, а стоило свернуть к дворцовой округе – и наперерез немедленно выдвинулся конный патрульный.
Тогда я спокойно переложил увесистый саквояж в левую руку и достал из внутреннего кармана прямоугольник плотной бумаги. Гвардеец наклонился, прямо из седла выдернул пропуск, бегло ознакомился с его содержимым и поворотил своего гнедого коня.
– Следуйте за мной, – коротко распорядился он и поскакал к сослуживцам.
Усатый капрал изучил пропуск куда внимательней, после с недоумением оглядел мой нелепый наряд, но чинить препятствий не стал и, сделав на выданной болезным вербовщиком бумаге непонятную отметку, велел пропустить через пост.
Я отправился дальше, но беспрепятственно дошел только до следующего перекрестка, а там от меня вновь потребовали предъявить документы. В итоге, пока добрался до «Хромого циркача», пропуск превратился в замусоленную бумажку, всю вышарканную и помятую: всякий раз его внимательно изучали, сверялись с какими-то списками и только после этого разрешали продолжить путь.
Дворцовая округа словно вымерла, на глаза попадались лишь служивые. На виду стояли гвардейцы в парадных мундирах, в подворотнях расположились лейб-егеря, на крышах время от времени мелькали фигуры стрелков, а на одной из площадей и вовсе ровными шеренгами выстроились пехотинцы в полной боевой выкладке.
Все мои инстинкты кричали о том, что так не бывает и быть не должно.
К чему такие меры предосторожности? Зачем в центр нагнали столько войск?
Ожидаются беспорядки? Но по какому поводу? Раскрыт заговор или намечаются превентивные чистки?
В любом случае, все это не просто дурно пахло – все это просто-напросто смердело.
И, когда спустился в подвальчик «Хромого циркача», ощущение всеобъемлющей неправильности только усилилось. Незанятым в кабаке оставался один-единственный стол у самого входа, за остальными расположились сплошь крепкие парни в неброской одежде. Они лениво цедили жиденькое пиво и поглядывали на размеренно тикавшие ходики; не было слышно ни пьяных разговоров, ни здравиц во имя его величества.
Сразу видно – не гуляки с улицы забрели, а люди подневольные команды дожидаются. Шпиков согнали или эти мутные ребята еще до того, как гвардейцы район оцепили, успели здесь собраться? И сколько тогда окрестных заведений подобной публикой забито?
Вопрос.
Очередной вопрос.
Как бы то ни было, я заказал две кружки пива и спокойно уселся за свободный стол. Вытащил часы, откинул крышку – четверть двенадцатого – и демонстративно выложил их перед собой.
Но при всей внешней невозмутимости внутри все так и клокотало. Догадки и опасения кружились в едином хороводе, смешивались с раздражением и заполняли голову столь гремучей смесью, что сидеть без движения было уже просто невмоготу.
Не выдержав, я велел разносчице принести вина, выпил и, пусть вкус и оставил желать лучшего, блаженно прикрыл глаза.
Вот они – маленькие радости жизни. Пустяк, а на душе полегчало. Уж и не припомнить, сколько раз с таким дешевым пойлом время в ожидании связного коротал; глотнул – и будто в прошлое вернулся.
По крайней мере сразу успокоился и собрался. Когда кругом враги, выказывать беспокойство категорически не рекомендуется.
Ну я и не стал, и болезный господин застал меня невозмутимо переливавшим из бутылки в кружку остатки вина. Вербовщик озабоченно глянул на нее и медленно опустился на лавку.
