Волчья дорога (СИ) - Зарубин Александр (книги онлайн полностью .txt) 📗
Яков развернулся и рванул назад. В свою комнату. Хлопнул дверью, полюбовался на удивленные глаза сержанта и спросил:
— Типография в городе есть?
— Нет... — ответил сержант. Фогт и найтмейстер машинально кивнули. Типографии нет. Привезти так, чтобы уложиться в два дня — неоткуда.
«Впрочем, — тут Якову внезапно вспомнился грустный пожилой священник, — в наш вывернутый век каждый может поставить у себя дома станок и печатать любую муть без цели и смысла... У себя дома».
— Завязывай, старина, — махнул Яков сержанту, — пошли, да возьми Ганса и остальных. Есть одна мысль.
Улица встретила его ветром в лицо и тьмой. Звенящей, густой и темной, как подпись судьи на приговоре. «Она такая всегда, — поежившись, напомнил себе капитан, — всегда перед рассветом».
Собрались под аркой. Опять. Капитан, Ганс, Лоренцо, сержант, Рейнеке. Как вечность назад. Эта вечность была всего за пару часов до, но в голове капитана все слилось в одну длинную до тошноты минуту.
Яков тряхнул головой, разгоняя тягучую хмарь. Люди ждали. Ждал сержант — ехидно и недоверчиво, стрелок Ганс — бесстрастно, то есть, как всегда. Рейнеке — юнкер пытался ему подражать. Получалось плохо. Пока. "Парень научится", — думал Яков про себя, излагая пришедший в голову план. Совсем простой. А чего усложнять, если в роте волею случая служит чертов виревольф, способный найти все, что можно по запаху...Рейнеке слушал приказ ровно. А в глазах плясала надежда, сумасшедшая, безумная, с тревогой и недоверием пополам. Такая же как у его Анны — и нечего здесь этой рыжей делать, вроде, а стоит рядом, слушает с той же безумной смесью в глазах. Гнать ее у Якова рука не поднялась.
— Давай, парень. Найди его. Просто найди. Не геройствуй, не лезь без нужды, не пытайся порвать тварь лично. Для этого есть мы. Его дом пахнет типографской краской и белладонной. Просто унюхай и доложи. Понял?
— Найду, — Рейнеке кивнул, прокатив желваки на высоких скулах...
— Будет беда — не геройствуй, беги. Лоренцо и Ганс прикроют, — юнкер помрачнел, стрелок с итальянцем слитно кивнули.
— Ну, с богом, парень. На всех четырех.
Из глотки юнкера вырвалось глухое рычание, По телу прошла рябь, волной смывая и комкая контуры и черты фигуры. Яков невольно сморгнул, зажмурил глаза на мгновение. Когда открыл — чёрной, неровной грудой лежали на снегу плащ и штаны. Серый, лохматый, широколапый зверь стоял над ними. Застыл на мгновение, махнул серым пушистым хвостом — словно честь отдал, развернулся, взрыв мощными лапами снег и исчез.
"Выпендрежник", — угрюмо подумал Яков, глядя, как танцуют, медленно оседая вниз сбитые лапами в полёт снежинки. Медным, гулко звякнула мушкетная полка, заскрипели солдатские сапоги — Лоренцо и Ганс ушли во тьму вслед за зверем. Воцарилась тишина — мертвая, пробирающая до кости, тишина ожидания. Новый звук — Яков обернулся:
Анна подобрала валяющиеся на снегу вещи, села и начала методично чистить их от грязи. Руки двигались мерно, механически — как у игрушки. Нюренбергской детской игрушки на пружинах, с особым ключиком. Яков поежился. Что-то жуткое было в этих неживых, ровных движениях.
— Жизнь наша собачья, все ждать и догонять. Хоть сам хвост отращивай, — мрачно подумал он, поправляя шляпу. Ветер унялся, небо затянуло облаками и мглой. Пробирался под плащ, кусал за уши мороз. Вдали спал город — неровной зубчатой грудой чёрного камня. Серебристой, тонкой полосой в вышине — крест на шпиле. Внезапно от каменной груды налетел, ворвался в уши вой — протяжный, переливчатый вой, рвущийся явно из нечеловеческой глотки. Анна вздрогнула, с сухим шелестом выпал из ее рук солдатский плащ. Вой повторился, потом ещё. Выстрелов и крика не слышно.
— Выпендрежник, — выругался Яков. Громко, больше Анне, чем себе, — когда вернётся, будет ему караул вне очереди... Поймал Аннин дикий взгляд, усмехнулся и повторил: — не бойся, когда.
Стрельбы не слышно. Вой повторился опять, потом ещё раз. Ближе. Затрещали ветки в кустах. А потом из тьмы выкатилась лохматая серая тень. Анна шумно выдохнула — одно слово, на вдохе: живой. Серый хвост играючи махнул в воздухе, провел ей по щеке и вздернутому носу. Зверь подошёл, впечатывая тяжелые лапы в снег, мотнул лохматой башкой и положил Якову под ноги нечто. И уставился на капитана с видом довольным, до ужаса. Аж хвостом завилял, стервец эдакий.
— Я же просил, без шума, — рявкнул капитан и лишь потом посмотрел на снег у себя под ногами. Очки. Круглые толстые очки на железной раме с прищепкой.
— Ну конечно же, — прошептал Яков, — кто же ещё это мог быть. Кто готовит бумаги, но сам ничего не подписывает?
Затрещали кусты, вслед за волком на свет вышли Ганс и Лоренцо. И, меж них двоих, третий, с заломленными за спиной руками. Майстрер Карл Хазер, штадтшкрибер города Мюльберга. А если по-простому — городской писарь.
— Но зачем? — выдохнул Яков ему в лицо.
— Все в порядке, капитан, — кивнул стрелок Ганс, проходя мимо, — все, что надо, нашли. Станок и деньги. Распорядитесь насчёт охраны.
Яков кивнул. Машинально. А потом поймал взглядом взгляд близоруко сощуренных писарских глаз и спросил ещё раз, не веря:
— Зачем?
Тому бы промолчать, подумать, поискать ответ. Мог бы и соскочить — несмотря ни на что, Яков ещё толком не верил в его виновность. Не сочетался этот тихий, вежливый человек с опаленной землей и тягучим, сладким запахом пала от тюремной башни. Но того прорвало — страхом и безумной, смывающей человеческие черты ненавистью
— Аllies for kaiser vohl, капитан. Вам, воякам, можно, а мне нельзя?
«А юнкер всерьез думает, что не человек», — усмехнулся Яков и махнул Гансу рукой — увести. Увели. Истоптанная сапогами земля опустела. Лишь зверь остался сидеть на снегу. Вокруг шеи — кольцо тонких рук, лобастая морда щурится, довольная, что Аннины пальцы чешут за ушком.
"Тут и без меня обойдутся", — подумал капитан, развернулся и пошел прочь. От ночи осталось всего-ничего, скоро рассветет, и Якова поднимут опять не знающие жалости барабаны.
Под арку, дверь, лестница, спящая казарма, эхом от стен — стук сапог.
— Благослови тебя бог, солдат, — окликнули его у самой двери. Тихий переливающийся голос. Безумная, та самая, что прибилась в первый день к роте. Солдатский плащ на плечах, смятой копной — черные, как ночь, волосы. Отрастают уже.
— Подъема еще не было, — ответил капитан, толкая дверь комнаты от себя. И сходу завалился на кровать, не снимая сапог и не зажигая света. За окном плескалась ночь, густая и темная, как всегда перед рассветом.
Все закончилось, — ударила в виски тягучая, ленивая мысль. Ватным, пушистым обухом. Яков Лесли, капитан роты так и заснул в ту ночь. Не раздеваясь и не думая о том, что осталось позади. О городе, писаре, заговорах, врагах и прочем. Перед глазами стоял оставленный позади пустырь, лохматый зверь и рыжая девушка, обнимавшая его за шею.
3-19
Рассвет
А по лохматому зверю, по рукам Анны пробежала вдруг дрожь. Странная, непонятная дрожь, перекинувшася на Анну уколами колючих искр. Она вздрогнула, невольно закрыла глаза, чувствуя, как плывет и тает в руках голова и мощная шея. Длинная шерсть вдруг перестала щекотать нос. Тепло обожгло ладони на миг. А потом тело выскользнуло из ее рук. Она обернулась было. И в ушах прошелестел ласковый, твердый, чуть дрогнувший голос
— Подожди. Не открывай глаза.
Она послушалась, застыла, зажмурившись крепко, до искр в глазах. Зашуршала под ухом ткань, глухо лязгнула медью застёжка. Потом ещё раз. "Любопытство сгубило кошку", — напомнила она себе, но глаза не выдержали — распахнулись сами собой. Рейнеке стоял перед ней: уже человек, а не зверь. Высокий, подтянутый и не совсем лохматый. Успел влезть в штаны и сапоги и застегивал камзол, смешно путаясь в пуговицах. Анна невольно улыбнулась, юнкер — тоже. Накинул плащ, застегнулся и протянул ей руку.
— Пошли. Все закончилось.
"Действительно, все. Ой, и длинная была ночь сегодня", — подумала она, вдруг почувствовав, что сидит на снегу, нога затекла, и снег под юбкой холодный и мокрый. И так легко встать, когда протягивают ладонь навстречу.
