Обратимость (СИ) - Дьюал Эшли (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
Собираюсь сорваться с места.
- Нет, - чьи-то слабые руки хватают меня за плечи. Я недовольно оборачиваюсь и вижу перед собой обеспокоенное лицо подруги. Оно грязное, исцарапанное. Видимо, парень протащил по асфальту и ее тело. – Надо уходить.
- Я его не брошу.
- Уже поздно! Этот парень сам избавился от нас, - глаза подруги дикие, - он ведь только вскинул руки, как вдруг поднялся сильнейший ветер! Кто он? Кто вы?
- Сейчас не время.
- Но…
- Какая разница? – двигаться больно, однако я все равно резко встаю с асфальта. Решительно расправляю плечи и думаю о том, как сверну Видалине шею. – Беги домой.
- Аня!
- Я должна помочь ему.
- Чем? – верещит Никка. – Чем ты собираешься ему помочь?
Собираюсь заорать, что могу ускорять время, что становлюсь невидимой, что испепеляю предметы, лишь прикоснувшись к ним пальцами, но замолкаю. Проклятье! Вакцина все еще действует, и неизвестно, обрету ли я вновь свои способности. Черт!
- Да что с тобой творится? – жалобно стонет подруга. Она берет меня за руку и тянет к многоэтажкам. – Надо уходить!
- Не могу. – Смотрю на очертания переулка и не слышу ни ударов, ни музыки. Лишь свистит ветер, и меня злит это так дико, что я хочу испепелить всю улицу, всех людей, каждого прохожего, даже не скривив душу.
- С ним все будет хорошо.
- Но он один против стольких…
- А разве этому человеку нужен кто-то еще?
И до меня вдруг доходит, что сила Рувера в одиночестве, в равнодушии. Дыру в плече он получил лишь потому, что отвлекся. Не будь рядом меня, он бы ни за что не просчитался, ни за что бы ни пострадал. Он ведь сильный. Легенда для Аспида, для всех охотников. Так, может, Вероника права? Может, я сделаю только хуже?
Ухожу, коря каждый свой шаг. Мы бежим домой, а у меня перед глазами стоит его лицо, его взгляд. Я отдаляюсь от него все дальше, но такое ощущение, будто становлюсь к нему еще ближе. Задыхаюсь от своих чувств. И если Рувер испытывает нечто подобное – мы обречены. Внезапно отчетливо осознаю, что готова убить за этого человека. Признаться, эти мысли пугают меня. Я возвращаюсь домой уверенная в том, что упади хотя бы один волос с головы «немецкой речки» по вине Видалины – и она труп. Обещаю себе. Пусть он способен защищать меня. Зато я сумею за него отомстить.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТЬ. ИНВЕРСИЯ.
Он не приходит к утру. В обед его тоже нет.
Я сижу на кухне и никак не могу перестать грызть ногти, превращая кожу вокруг пальцев в бесформенные ранки. Смотрю на часы, исследую ящики, пью пятую чашку зеленого чая и постепенно схожу с ума, накаляясь и белея, как разъяренная сталь.
Никка спит в зале, свернувшись в клубок, будто кошка. Иногда она кричит, просит прекратить пытки, выключить воду, и каждый раз, когда я слышу ее жалкий голос, меня передергивает. Приходится закрыть дверь, чтобы прекратить ночные взвывания и отдохнуть от дикого чувства вины хотя бы на какое-то время.
Я все думаю о вакцине. Мои способности реабилитировались лишь к восьми утра. Выходит, сыворотка обезоружила меня почти на семь часов. Это ужасно. Я повела себя легкомысленно и подставила Рувера, подставила всех нас. Что и, правда, со мной происходит? Почему я не думаю, прежде чем совершаю наиглупейшие поступки? Ведь результат не стоит таких жертв. Он своевременен и бесполезен одновременно. Возможно, теперь в тисках Аспида не только мой отец, но еще и «немецкая речка». И это обозначает лишь то, что уже в который раз человек спасает меня ценою собственной безопасности. И это не просто неправильно. Это давит на меня, сжимает, душит. Я знаю, что сама виновата, что сама не способна сказать хотя бы что-то в свою защиту. Осознание этого грузит меня еще больше. Грузит так сильно, что я готова утопиться в пятой чашке зеленого чая и даже не моргнуть глазом.
Рита просыпается вначале первого. Я рассказываю ей о том, что Рувер исчез, а она даже не поводит бровью. Кивает и принимается вытаскивать из холодильника еду, будто все нормально. Это злит меня. Ужасно.
- Надо найти его.
- Зачем? – нарезая куриное филе, спрашивает шатенка. – Он сам разберется.
- Но вдруг ему нужна помощь?
- Аня, ты помнишь, что я говорила, тебе о Рувере? Ему не впервой рисковать жизнью.
- Ты спокойна, - я отнюдь не спрашиваю. Я констатирую факт и недовольно поднимаюсь со стула. – Абсурд. Вы же напарники! Столько лет вместе. Неужели тебя совсем не волнует то, что он пропал?
- Он не пропал. Он осознанно остался в переулке, а затем скрылся на время. Пока все не уляжется. Лучше помоги мне.
- Помочь тебе в чем?
Сестра помахивает в воздухе ножом и растягивает губы в улыбке. Мне кажется, что она слегка натянута, но я не подаю вида. В конце концов, возможно, Рита просто хочет отвлечься, и ее сердце стучит в груди так же дико, как и мое.
- Что надо сделать?
- Нарежь картошку.
Я закатываю рукава толстовки и тяжело выдыхаю. От Риты приятно пахнет. Наверно, она только что приняла ванну. В воздухе витает запах яблок, вишни. И я непроизвольно вспоминаю, как папа разбил банку вишневого варенья на восьмое марта. В доме еще долго простирался сладкий, терпкий запах, будто по полу распласталась не вишня, а целый фруктовый салат. Мне приятно думать об отце. И это странно, ведь сейчас его нет рядом, и по идее все воспоминания о нем должны причинять мне лишь боль. Но я улыбаюсь. Вспоминаю его лицо, его светлые, голубые глаза и думаю о том, что у меня нет никого ближе. Неужели люди, действительно, способны променять семью на чувства? Звучит так дико.
- Я помню, как мама готовила чудесное печенье, - внезапно признается Рита, и я искренне улыбаюсь. Когда она счастлива, мне тоже хочется светиться. – Каждое воскресение она пекла рогалики с творожной начинкой, а по понедельникам – овсяные бисквиты. Мы садились в зале и ели их целый вечер, смотря фильмы или просто болтая.
Я не завидую, потому что считаю своих приемных родителей замечательными. Более того, я даже не воспринимаю их, как приемных. И, тем не менее, слова Риты о прошлом цепляют что-то во мне. Я вдруг понимаю, что никогда не увижу свою настоящую мать. Никогда не попробую ее печенье. И мне становится дико грустно, словно шатенка только что рассказала мне о чем-то трагичном.
- Я бы хотела их вспомнить, но…
- Наверно, это трудно. – Рита пытается включить газовую плиту. – Трудно смириться с тем, что жизнь совсем не такая, какой ты ее себе представляла. Родители – чужие, брат тоже. И знаешь, я бы ни за что не захотела разрушить вашу идиллию. Правда. Пусть мы и лишились мамы с папой, зато тебе выпал второй шанс.
- Ничего мне не трудно. Как горевать по тем, кого не знаешь? Поверь, я точно не жертва. Пока что я лишь эпицентр проблем.
- Не выдумывай.
- Но это так. Может, меня лучше изолировать? Куда-нибудь в Сибирь. – Мы одновременно усмехаемся. – А что? Было бы неплохо. Не думаю, что нашей крестной по душе сорокаградусный мороз.
- О, как бы я хотела ее увидеть. Она страшная? Скажи, да, потому что…
Конфорка вдруг резко вспыхивает. Огненные языки вытягиваются над плитой всего на несколько секунд, но этого хватает, чтобы Рита испустила протяжный крик и отскочила в сторону.
- Ты чего? - Я вскидываю брови и наблюдаю за ужасом, проскользившим в глазах шатенки. А она даже не двигается, смотрит на плиту и едва дышит, будто только что пережила ядерный взрыв. – Ты в порядке?
Рита коротко кивает.
- Просто…, - она отворачивается. Прикусывает губу и нервно усмехается. – Просто у меня есть свои тараканы.
- Боишься огня?
- Боюсь.
- Но почему? Детская травма? Баловалась со спичками?
До меня доходит только через пару секунд, и я начинаю жалеть, что вообще попыталась перевести эту тему в шутку. Ну, конечно. Девочка, держащая меня за плечи во время пожара. Девочка, не давшая мне кинуться вслед за матерью в огонь. Рита стояла и смотрела на пылающий дом, слышала крики родителей, возможно, видела, как они умирали. И она ничего не могла поделать. Абсолютно ничего.
