Дракон должен умереть. Книга III (СИ) - Лейпек Дин (книги .TXT) 📗
Здесь было холодно — видно, камин не топили уже очень давно. Сумеречный свет из высоких окон окутывал комнату туманной синевой, из которой выныривали разные предметы, будто валуны у берега во время прилива — вот спинка стула, вот гладкая поверхность стола, вот ясные полосы балок под потолком.
Кресло, в котором он сидел, стояло в углу, в самой тени. Джоан почти не могла его разглядеть — но чувствовала, что он там. Это присутствие было абсолютным, неоспоримым, оно давило и одновременно тянуло наверх.
Джоан медленно пошла вперед. Тень в кресле слегка шевельнулась — видимо, он ее заметил. Она подошла на расстояние нескольких шагов — и тогда увидела его глаза. Они были невозможного перламутрового цвета, светились и переливались неяркой радугой.
— Генри, — позвала она мягко — и сама вздрогнула от звука своего голоса, от его беспомощности.
Глаза изучали ее.
— Генри, это я.
Тишина. И Джоан знала, что ответа не будет — потому что отвечать было некому. Дракон был здесь, его присутствие ощущалось безусловно и неотвратимо. Но Генри не было. Джоан почувствовала, как защипало в уголках глаз, заломило переносицу. Она глубоко вздохнула — и положила руку на пояс, туда, где висел небольшой кинжал. Сделала еще несколько шагов вперед.
Перламутровые глаза насторожились, внимательно следя за ее движениями. Джоан опустилась перед креслом на колени — и глянула прямо в глаза дракона.
«Имдагосиад», — позвала она настойчиво. Перламутр дрогнул, закрутился переливчатым водоворотом, утягивая в пучину смыслов.
Я здесь, — отозвался он, и Джоан порадовалась, что догадалась сесть — вес его слов мгновенно придавил ее к полу. Она собралась с духом и спросила:
«Зачем ты здесь?»
Я должен узнать, что такое смерть. Это смысл моего бытия.
Джоан вздрогнула. Имдагосиад не боялся теперь произносить слово «смерть», как другие драконы — но она поняла, почему они его избегали. Огонь, который когда-то она умела вызывать внутри себя, пробежал по ее мыслям, полыхнул острой болью. Пальцы сжали рукоять кинжала.
Она снова глубоко вздохнула и заставила себя сосредоточиться.
«Но ты никогда не узнаешь, что такое смерть», — Джоан невольно поморщилась, но не отвела взгляда от перламутра. Тот вспыхнул, завертелся еще быстрее.
Почему? Я человек. Я могу теперь узнать.
Джоан покачала головой.
«Ты не человек. И ты никогда не узнаешь, что такое смерть — потому что ты не знаешь, что такое жизнь».
Перламутр приблизился к ней — Джоан отшатнулась, сжала кинжал.
Что такое жизнь? — спросил он, а вихри смыслов снова закружили ее, сбивая с толку...
И тогда Джоан собрала все эти смыслы вместе, добавила к ним еще и еще — все, что она знала и чувствовала, все, что помнила и о чем забыла, все, что ненавидела и о чем мечтала, и ударила его — одним единственным словом:
«Все».
Перламутр вздрогнул — и взорвался тысячей цветных осколков. Синева холодных сумерек вспыхнула светом истинных значений и вечных сущностей, воздух загустел от мириад смыслов, время повисло каплями неповторимых мгновений.
А потом все погасло, опало, исчезло, и Генри наклонился вперед, судорожно хватая ртом воздух. Джоан поймала его и прижалась лбом к плечу, больше не сдерживая слез, бегущих по щекам. Пальцы выпустили рукоять кинжала. Генри подхватил ее, потянул наверх, посадил на колени и хотел прижать к себе — но она отстранилась, взяв его лицо в ладони.
— Посмотри на меня, — приказала она тихо.
Он смотрел. Его глаза были испуганными. И серыми.
Нам всем предстоит работать
Сосредоточиться было невозможно.
Джоан приехала два дня назад, и с тех пор он все никак не мог прийти в себя. Немыслимое разнообразие чувств, мыслей, ощущений, нахлынувшее на него, ничуть не походило на холодное спокойствие, которое владело им сразу после превращения. Он жил сейчас — в этом он был уверен.
В чем он не был уверен, так это в том, кто же он на самом деле. «И человек, и дракон», — сказал он Джоан, когда она его об этом спросила, но по-настоящему осознать это было не так-то просто. Его человеческая суть не могла постичь, как это возможно. Дракона же едва ли могла волновать такая мелочь, как две сущности в одной.
В конце концов он решил, что это и есть ответ. Раз уж ему необходимо было стать человеком — значит, он будет Генри. Да и Джоан больше не звала его иначе. Почему-то ему казалось, что она должна знать наверняка. Кто, если не она?
***
Сосредоточиться было невозможно — иначе, разумеется, он заметил бы раньше. Но осознание себя, мира вокруг и невероятного множества взаимоотношений, которые могут между ним и миром возникать, занимали все внимание Генри. А если добавить к этому все эмоции, которые возникали каждое мгновение, осознание этих эмоций, их причин и следствий... У него шла кругом голова.
Но на второй день он почти освоился с этим.
На третье утро Генри пришел в спальню, чтобы разбудить Джоан. Он не мог бесконечно лежать в кровати без сна, а она стала спать допоздна, и он успевал несколько раз осознать вселенную и позавтракать прежде, чем просыпалась она.
Генри вошел в спальню — Джоан стояла, неловко наклонившись над тазом и прихватив волосы руками. На звук распахнутой двери она вскинула голову и попробовала выпрямиться, но новый позыв заставил ее согнуться. Генри застыл на пороге.
Удивление, злость, испуг, жалость, страх, непонимание... Почему удивление? Неготовность, другие ожидания, внезапная смена состояния... Какого именно состояния? Радости и предвкушения...
«Тьма! Не сейчас!» — закричал мысленно Генри, — и, о чудо, в голове немного прояснилось. Он заставил себя подойти к Джоан, которая, тяжело дыша, стояла рядом с умывальным столиком и дрожащими руками вытирала рот полотенцем. Обнял за плечи, осторожно повернул к себе. Она была очень бледной.
— Что с тобой?
Джоан слабо улыбнулась, и он почувствовал — действительно почувствовал, а не угадал, — что она не хочет об этом говорить.
И в тот же момент понял — с абсолютной ясностью очевидного факта — что с ней что-то не так. Сильно. Давно.
Как он мог не заметить раньше?
— Сколько времени это продолжается? — спросил он, давая понять, что ответ «все в порядке» его не устроит.
Она поняла.
— С тех пор, как ты уехал. И становится все хуже, — она говорила ровно, сухо и спокойно сообщая факты. Повернулась к нему боком, присев на край столешницы — возможно, чтобы он не видел ее лица. Генри присел рядом, обняв ее одной рукой за плечи. Они казались хрупкими на ощупь.
— И что именно с тобой?
— Тошнота, слабость. Усталость.
— Может, это реакция на то, что в тебе больше нет... — он вовремя остановился и не сказал «меня». — Больше нет дракона?
Она едко усмехнулась.
— Конечно, это реакция.
Он испугался желчи в ее голосе. За ней пряталось слишком много горечи.
— Генри, — продолжила Джоан вдруг очень мягко, — я думаю, что умираю.
Он снова застыл, как тогда, на пороге, но теперь остановить ураган чувств и мыслей удалось далеко не сразу.
— С чего ты взяла? — он с трудом заставил себя спросить это.
— Потому что это очевидно. Потому что, если бы не дракон, я уже давно должна была бы умереть. Я слишком многое могла, слишком многое сделала. Это закономерно.
Генри молчал. Ему все не удавалось заглушить ураган, который снова разбушевался, и тогда он попробовал думать отдельно от него, на другом уровне сознания, чуть более спокойном, чуть более близком к дракону.
Она говорит, что умирает. Уверена в этом. Так ли это? Он не знает. Только чувствует, что с ней что-то не так. Может ли он узнать, что с ней? Может. Но для этого ему нужно снова перестать быть Генри, посмотреть на нее другими глазами.
Он боялся. Боялся, что снова провалится туда, в эту бездну абсолютного знания и ясности — Генри не знал, сможет ли Джоан его вернуть на этот раз. Он должен научиться делать это сам, если не хочет бояться потерять свою человеческую сущность навсегда.
