Тень последней луны (СИ) - Пяткина Мари (электронная книга .TXT) 📗
Скер не верил, что она попытается бежать, чужое воспитание пока ещё слишком сильно влияло, она не станет подвергать опасности каких-то бедолаг, для которых и смерть — избавление от мук. Великие стихии, да кто и когда про это думал?! Но хоть что-то было ему на руку.
Отношения с самого начала не заладились и неизвестно, отчего. В конце концов, Скер, стихии видят, сделал всё, что мог. От неприятностей спас, забрал домой, дал прислугу, содержание, отдал покои матери, все её драгоценности, которые так и лежат без дела, подыскал достойное и несложное занятие, способное развить ум, приобщить к делам Трейнта и подготовить к будущему. Он терпеливо ждал если не любви, то хотя бы благодарности и понимания, прощая нелепые выходки, хотя терпение никогда не было его добродетелью. Всё-таки дитя росло непонятно где, вниманием обделенное. И без надлежащего присмотра из всех тех зёрен, что были закопаны, произросли не самые полезные.
Он пытался расспрашивать дочь о том мире, про обычаи, устройство. Он каждый день пытался поговорить, объяснить, что зверь ей мешает, и всякий раз натыкался на стену непонимания. Даже отцом его не назвала ни разу, только «ваше величество». Тогда он стал приказывать: надень, явись, займись. Дочь всё делала, но, кажется, в любой момент могла глупо и бесхитростно взбрыкнуть. Ум королю говорил, что следовало укоротить поводок, но сердце у него тоже было, и оно говорило, что следует подождать.
Тем временем, последний зверь бродил неизвестно где. И его обязательно следовало достать и уничтожить. Особенно теперь, когда Скер знал, как. Он носил с собою табакерку из красного золота, иногда доставал из кармана и вертел в руках, рассматривая староземское литьё. Вот и теперь король отложил подзорную трубу и достал табакерку из кармана халата.
Снизу, по всей её окружности плескалось море в мелких барашках волн, по центру — обе луны, большая и малая, чередовались с солнцем, а сверху сияло звёздное небо, каждая звезда — крохотный камушек. Крышка садилась так плотно, что запаха тлена не было слышно. Только когда Скер откинул крышку, оттуда ударило вонью от усохшей и почерневшей птичьей головы с открытым клювом. С минуту он рассматривал тёмную корочку обращённого к нему усохшего глаза, затем снова закрыл крышку и спрятал в карман свою смертоносную игрушку.
Зверь должен умереть. А значит, в дальнейшем его отношения с дочерью могут ещё больше испортиться, включая полный разрыв. Скер раз за разом представлял себя на её месте и спрашивал, что бы сделал, если бы кто-то убил его зверя в тот момент, когда он готов был идти за ним на край света. Ответ был один — убил бы в ответ. С этим надо было что-то делать, но что?
***
Дочь едва не опоздала к завтраку. Вбежала, когда все уже сели. И, вместо того, чтоб извиниться, первым делом сделала странное. Она подошла к нему со спины, обняла и поцеловала в щёку со словами:
— Доброе утро, пап!
Женщины за столом потеряли дар речи, а его растерянность усугубилась тем, что длинные русые волосы её были мокры. К нему когда-то уже подходили с фамильярным поцелуем и мокрыми волосами. У него даже сердце сжалось, хорошо, что он ничего не ел в тот момент, потому что подавился бы. В общем, аппетит ему девчонка испортила, и он без всякого вдохновения что-то жевал и думал, как правильно поступить. Он одевался в своих комнатах, когда за ковром покашлял полезный человек и сообщил, что приставленной к принцессе женщины с вечера никто не видел. Вот, только хватились, стали расспрашивать, человек будто сквозь землю провалился, все вещи остались в её доме, а теперь дочь явилась, сияя, как медный грош. Он не дурак, пять пальцев с пятью сложить может, а девочка быстро учится.
Король отхлебнул вина и угрюмо опустил голову. Тем временем, дочь была весела, быстро ела и много разговаривала, иногда с набитым ртом, потому смешно выходило. Её настроение быстро стало заразным и скоро все, кроме короля, уже весело пересмеивались. Пришлось несколько раз улыбнуться, чтобы показать, что ему тоже весело.
«Надо сказать оборудовать в тюрьме отдельную комнату, или даже две, чтоб место ей было, — думал он, — убрать как следует, поставить хорошую мебель. Как крайняя мера. Может и не понадобится».
Чем больше он смотрел на дочь, тем грустнее становилось. Как-то не так представлялось ему отцовство с того момента, когда он обнаружил пустой склеп и понял, что девочка жива, и до момента, когда староземская госпожа впервые к нему пришла выразить своё почтение, а у неё на шее оказался кулон Мирры, подаренный этой девушкой. И вдруг:
— Папа, а сегодня ты с Фипом будешь топорик бросать? Меня научишь?
«Я знаю, что ты лжёшь, — подумал король, щурясь, — Я предполагаю, почему ты лжёшь. Но, чёрт побери, лги дальше, мне приятно…»
Потом, когда всё закончится, он постепенно сможет себя убедить, что какое-то время дочь его любила, как и он её.
Как оказалось, учиться ничему дочь и не собиралась, а собиралась дурачиться. Вела себя неподобающе и подавала дурной пример юному принцу. В конце концов подшутила и над Скером. Подкралась сзади и прицепила ему между лопаток кусок пергамента с намалёванной перепуганной кляксой, будто король спиной кого-то раздавил. Он хотел снять, но никак не получалось — плечо было широким, спина тоже, потому рука не закидывалась достаточно далеко за спину. Не выдержал, стал смеяться тоже. Не пропади намедни полезная женщина, и сам бы поверил, что можно подобным образом иногда проводить время, если у тебя любящая дочь, а не притворщица. Увы.
Вскоре домашние женщины отправились обедать на террасу. Звали и его, но он отказался, сославшись, что советник ждёт с чем-то, не терпящем отлагательств, тогда дамы забрали Фипа и ушли. Как всегда, за дамами увязался бесполезный адъютант, мальчишка владыки Клая, запавший толи на дочь, толи на белокурую разодетую староземку, а возможно, на обеих сразу, а то и на всех троих, потому что, когда дамы уходили, в глазах у него вселенная потухла, будто дрессированной собаке наступили на хвост, и больно псу, и терпит, ведь хозяин скулить не велел. Махнул ему рукой — иди, ты мне не нужен, — мальчишка помчался следом. Голове сразу стало легче.
Скер дождался, пока их голоса зазвенят на террасе и отправился искать бывшего друга, нынче — охранника дочери.
Шепан нашёлся на кухне. Там он тискал посудомойку, босую девчушку с густейшими иссиня-чёрными волосами, больше для приличия, чем всерьёз, это было понятно по её хихиканью. Повар отсутствовал, он, видимо понёс обед в кабинет короля. При виде Скера девчонка подхватила лохань с помоями и, глядя в пол, поволокла на скотный двор, а Шепан вытер ладони о штаны, будто руки испачкал, и с серьёзным лицом церемонно поклонился. Непонятно, к чему, и не ерничал ли он. Ладно, пропустим.
— Есть хочешь? — спросил король. — Я печёного кролика на обед заказал.
— Если ваше величество желает накормить меня кроликом, то кто же ему запретит, — чуть подумав, ответил тот, впрочем, без особого вдохновения.
— А остров хочешь?
— В смысле?
— Подберём тебе приличный собственный остров, — негромко говорил король, глядя бывшему другу куда-то в грудь, — не пустой кусок камня, а с чем-нибудь вроде угольной шахты или плантации мака, напишу грамоту — даруется Шепану Ди. Сразу во владыки. А хочешь — наместником куда скажешь. Самый надёжный способ осесть, завести собаку или бабу, дело-то не к молодости движется. Может хватит мотаться?
На этот раз он думал чуть дольше.
— Помнится, мой старый добрый друг говорил о кролике?
Они вдвоём пошли в кабинет. На небольшом столе уже стояла пища — большое блюдо под круглой крышкой, оттуда доносился заманчивый запах, а из приоткрытого окна — приглушённый смех и голоса на террасе; там бойко трещал адъютант и, кажется, что-то говорила дочь. Король попросил принести ещё один стул и приборы. Они уже уселись, когда он заметил на самом краю стола сперва какое-то движение, затем и всё скульптуру. Кто-то смастерил из двух палочек виселицу, укрепил в подставочке из дольки яблока и повесил на нитке таракана. Таракан дёргал ножками и шевелил усами, медленно вращаясь вокруг своей оси, он явно не собирался сдаваться. Это было довольно смешно, король подумал, что сам похож на этого таракана, так же подвешен на нитке непонятности, незавершенности, впрочем, усами шевелит. Он начал смеяться.
