Кукушка - Скирюк Дмитрий Игоревич (читать полностью бесплатно хорошие книги txt) 📗

— Да, отец Себастьян. Спасибо, отец Себастьян.

— Брат Себастьян.

Доминиканец благосклонно кивнул, спрятал руки в рукава рясы и прислонился к стене, молча пережидая внезапную заминку. Здесь, в подвале с земляным полом, несмотря на близость пышущей жаровни, было холодно.

Все кузнецы немного язычники. Что поделать — работа провоцирует. Раскалённое железо, угли, жаркие потоки воздуха от пышущих мехов — не мастерская, ад в миниатюре. От Вулкана и Гефеста, кои тоже были кузнецами, и до наших дней за ними тянется вереница самых странных слухов. В настоящих кузницах всегда темно — чтоб было видно побежалость на металле, но для простого человека это значит только то, что кузнец предпочитает тьму. С огнём он завсегда на «ты», а отличить святое, очищающее пламя от инфернального огня может не каждый духовник, не говоря уже о мирянах — те вообще не делают меж ними разницы…

— Руки ей свободными оставьте, — заметил Золтан, невозмутимо стоявший у жаровни. — Это необходимо.

Брат Жеан повернулся к нему:

— Господин палач, а почему вы сами этого не сделаете?

Золтан возмущённо фыркнул.

— Я не знать заранее, какой инструмент потребен, чтобы с собой возить, — сказал он. — В любой приличной тюрьме всегда свой кузнец имеется. Ich bin eine Henker — я есть экзекутор. Не кузнец. Поэтому у меня в багаже ни оков, ни колодок, ни «дочки мытаря» нет. So, — с ударением закончил он. — Так, да.

И вздёрнул нос.

Золтан и врал, и не врал — было в хозяйстве треклятого Мисбаха и то, и другое, и третье. Только всё это Хагг побросал в первый попавшийся мельничный пруд в надежде хоть как-то облегчить девчонке будущий побег, а упомянутую «дочку мытаря», или «cigogna», как её называли по-испански, — приспособление воистину дьявольское, — вообще разворотил перед тем на отдельные полосы от греха подальше. Но с другой стороны, какой палач не соорудит из подручных средств какие-нибудь простенькие колодки? Любой соорудит. Так что объяснение прозвучало не очень убедительно. Оставалось держать марку и надеяться, что монахи поверят.

Кузнец обители, брат Жеан, был молод — ему едва минуло двадцать. Ещё недавно он был на подхвате у брата Августина — старого мастера, так некстати захворавшего и почившего за две недели до приезда инквизитора. Низкорослый, рыхловатый, кругленький, он мало походил на бернардинца и ещё меньше — на кузнеца, и только руки — крепкие, в мозолях, с пятнышками от ожогов выдавали его принадлежность к этой профессии. С хозяйственными нуждами монастыря брат Жеан справлялся — доминиканец хоть сейчас готов был спорить, что из рук его выходят вполне пристойные топоры, мотыги, лемехи и прочие предметы, для изготовления которых в основном потребна сила. Перед более тонкой работой брат Жеан пасовал.

Монастырская тюрьма была не слишком строгой в плане содержания пленников, это всё-таки была обитель добрых бернардинцев, а не застенок in-pace для ведьм, но кандалы нашлись и здесь, исправные, хотя и ржавые. Вот только пленнице они оказались велики. Рассчитанные на взрослого мужчину, браслеты спадали с тонких девичьих лодыжек. По совету альгвазилов брат Жеан попытался ей примерить на ноги ручные кандалы и тоже потерпел неудачу — те были малы, и цепь у них была короткой.

— Придётся переделывать, — неловко сказал монах, выпрямляясь и старательно отводя глаза, чтоб не смотреть на пленницу.

— Сколько это займёт времени? — спросил брат Себастьян. В его голосе не было недовольства, разве только лёгкая досада. — До конца обедни справитесь?

— Не знаю, отче. — Брат Жеан покачал головой. — Никогда такими штуками не занимался. Коней подковывал, бочки клепал, а кандалы не приходилось. — Он задумчиво взвесил на руке цепи и потёр ладонью подбородок. — Может быть, управлюсь. А может, и нет. Здесь петли, надо будет переделать ушки на браслетах, пробить дырки для заклёпок, взять новую цепь…

— Так возьмите! — раздражённо сказал инквизитор. — Я выхлопочу для вас у аббона разрешение не быть на полуденной молитве и на трёх часах, скажу, чтобы вам выделили в помощь пару конверсов… Процесс не должен останавливаться из-за таких мелочей! Постарайтесь управиться.

— Я постараюсь, отец Себастьян.

— Брат Себастьян, — мягко поправил его инквизитор.

При этих словах девица на скамье подняла голову и долгое мгновение смотрела на испанского священника, будто хотела запомнить его как следует, а после снова отвернулась.

Кузнец достал верёвку, снял с девушки мерку и удалился. Просторней в комнате, однако, не стало: здесь были ещё двое стражников возле двери, палач с помощником, брат Себастьян и Томас в качестве писца. Ну и, конечно, девушка. Юная пленница, поникнув головой, сидела на скамейке, отворачивалась и прятала лицо под волосами. Бритоголовый экзекутор уже связал ей руки за спиной и теперь стоял рядом, сложив руки на груди и ожидая приказаний. Корсет на девушке был расшнурован, юбки подняты, являя взорам собравшихся грязноватые колени и лодыжки — перед процедурой дознавания её заставили встать ни свет ни заря и всё утро молиться.

Все молчали и не двигались. Родригес мусолил табачную жвачку.

Уложения предписывали содержать подозреваемых в ведьмовстве женщин в строгости и всевозможным образом ограничивать их, вплоть до ferrum, et fossam, et furcas, cum alliis libertatibus [54]. Небрежности не допускались, хотя степень и способы этих ограничений почти всегда оставлялись на усмотрение инквизитора. Но перед допросом узницу всяко надлежало подготовить. И вот неожиданное препятствие грозило спутать все планы.

— Что ж, — наконец решил брат Себастьян, — будем надеяться, брат Жеан справится. А не успеет — обойдёмся так. Не вижу смысла переносить процесс. Я пойду предупрежу собравшихся, что начало слегка задержится. А вы пока продолжайте без меня, господин Мисбах.

— Слушаюсь, святой отец, — поклонился он и ткнул пленницу в плечо. — Встать!

Девушка не без труда повиновалась — связанные руки не давали ей нормально выпрямиться. Холодные, очень жёсткие пальцы палача не грубо, но уверенно высвободили её из корсета и распустили узел на запястьях. Платье бесформенной грудой упало к ногам, через миг за ним последовала рубашка.

Доминиканец Томас избегал впрямую смотреть на женщину и, как предписывал устав его ордена, послушно таращился вниз, на носки своих башмаков. Стражники же с интересом наблюдали за процессом раздевания. Ялка сжалась, попыталась повернуться боком, хоть как-то прикрыть наготу, но палач не дал ей этого сделать, снова связал ей запястья, уже спереди, и толкнул обратно на лавку. Холод от стен теперь пробирал её насквозь.

— Иоганн, лампу! — услышала она. — И здесь пока стой. Если будет брыкаться, за ноги её подержишь.

Толстяк-помощник выступил из дальнего угла и протянул фонарь; лицо его блестело от пота. Экзекутор наклонился и навис над девушкой, как согнутое старое дерево, высматривая родинки и пятна. Сунул что-то ей в руку.

— Возьми и перед собой держи. И да смилуется над тобой Господь.

Ялка вцепилась в скользкую от пота деревяшку. Это оказался крест.

Судя по тому, как уверенно действовал «мастер Людгер», проделывать всё это ему было не впервой. Несмотря на это, Ялке было страшно и невыносимо стыдно. Если бы она сейчас не знала, что под маской Людгера Мисбаха прячется тот самый Золтан Хагг, она не усомнилась бы, что это и есть настоящий Мисбах. Да и кто такой, в сущности, Золтан? Тоже палач…

Хагг тем временем что-то увидел и протянул за спину — Иглу!

Началось! Она похолодела. Родимых пятнышек у Ялки было много, хотя только одна, на шее, беспокоила её всерьёз. Помнится, ещё в далёком детстве тётка Катлина пугала её россказнями, что в аду, после смерти, всех грешниц опустят в кипящее масло по верхнюю родинку, и, стало быть, кипеть ей по самую шею. Оставалось только радоваться, что у неё нет пятен на лице. Иначе каждая отметина…

— Ай-й!..

Игла вошла неглубоко, но ей показалось — достала до кости. Между лопаток тёплой струйкой потекла кровь. Бурча себе под нос, палач исследовал её тело дюйм за дюймом, неизменно втыкая свою распроклятую иглу в любое подозрительное место. При новых уколах она уже не кричала, только вздрагивала, стонала и сосала воздух, каменея телом. Верёвки врезались в кожу. Наконец палач добрался до шеи девушки, но, убедившись, что пятно там самое обычное и так же кровоточит при уколе, успокоился и отложил свой инструмент. Ялка осталась сидеть, дрожа, вся в поту и кровавых потёках. Мыслей не было, в голове только непонятный шум. Хагг просил потерпеть, думала она. Хагг уговаривал её тогда терпеть… А ведь пытки даже ещё не начинались. Прошло уже, наверное, никак не меньше часа. Ей захотелось пить. Затишье тянулось подозрительно долго. Золтан за её спиной с холодным звяканьем перебирал инструменты. Она подняла глаза и вдруг увидела бритву. Дыхание у неё перехватило, горло сдавил спазм, но убивать её пока не собирались. Обстоятельно, не торопясь, как будто стриг овцу, Хагг сбрил ей полностью все волосы на теле, затем его рука легла ей на затылок. Лезвие всухую заскребло по коже. Макушке сделалось холодно.