Рождение волшебницы - Маслюков Валентин Сергеевич (книги онлайн читать бесплатно .txt) 📗
– Я не знаю, – виновато отозвалась девушка. – Я – Золотинка.
– А-а! – признал девушку Чепчуг. – Да-да-да… Как поживает почтенный Поплева?
– Боюсь, неважно он поживает. Он уехал по делам и никаких известий. Я очень беспокоюсь.
– А Тучка?
– Тучка… Тучка попал по делу курников на ладьи. Мне сказали, что он на «Фазане». Ладьи ушли в море. До конца студеня или даже до весны. Он гребет… Он прикован цепью к напарнику и гребет большим длинным веслом. В рукоять такого весла заливают два пуда свинца.
– Гребет? – удивился старик и почесал свободной рукой веко. – Такой любезный, воспитанный, любознательный молодой человек. Что же у нас, больше грести некому? И потом, когда человечество научилось использовать даровую силу ветра… Это не варварство ли, грести на ладье?
Золотинка улыбнулась сквозь слезы:
– Я буду у вас жить, дядюшка Чепчуг.
Старик принял это к сведению.
– Пойдем, я покажу тебе новый перевод из Хорузия, – сказал он. – В некоторых отношениях я бы поставил Хорузия выше Абу Усамы… Ты знаешь, у Хорузия была дочь… У него тоже была дочь… Да. – Тощее, словно усохшее до одного носа и потому смешное лицо старика омрачилось.
– Зимка – хорошая дочь, – мягко сказала Золотинка. – Только… немножко ветреная. И у нее живой ум.
– Да? – вспыхнул от удовольствия Чепчуг. – Вот как ты судишь?.. Ага. И она ведь слишком молода еще, верно?
– Конечно, – охотно согласилась Золотинка. Зимкина двадцатилетняя молодость давала Золотинке право и себя не считать старухой – в восемнадцать.
Зиму Золотинка провела у лекаря Чепчуга Яри, усердно помогая ему в лавке. Разговоры со стариком составляли нарочное занятие, которое требовало времени, навыков и известной самоотверженности. Пространные умствования старого человека бывали поучительны и любопытны, бывали утомительны, но слишком часто несвоевременны.
Зимка, единственная отрада давно овдовевшего лекаря, целиком и полностью уступила Золотинке обязанности записного слушателя. Тем более что старикова дочь и раныие-то ими пренебрегала. Золотинка не тяготилась стариком и скоро приноровилась под требующие неусыпного внимания, скачущие речи толочь минералы, запаривать травы, приготовлять мази. Лавка и приготовление лекарств сразу легли на ее плечи. Все ничего, да только Золотинка, заморенная разглагольствованиями лекаря, оставалась безмерно одинока. Часами поддакивая ему, она не имела возможности высказать и свое – наболевшее и тревожное. Старый Чепчуг не слушал и не слышал, не понимал ничего, что не касалось удачных или неудачных опытов врачевания, его любимой Зимки, разнообразных достоинств ее и опять же – недостатков и достоинств.
Как попала в эту озабоченную душу Зимка, трудно было уже установить – это произошло давно. Чепчуг обожал дочь с болезненной страстью неуравновешенного человека. Безрассудная любовь старого отца, сколько Золотинка успела заметить, не пошла дочери на пользу.
Это была взбалмошная, избалованная девица. Хотя… Хотя человек по-своему замечательный, было за что любить! если бы только Чепчуг по свойственной ему слабости не обратил лучших задатков дочери в своего рода нравственный вывих. Веселый нрав Зимки, не зная ограничений, обернулся развязностью. Чистосердечие и прямота ее обрели отличительные черты самой наивной, не замечающей себя грубости. Природная сообразительность сказалась несносной самоуверенностью суждений, иногда, впрочем, по случаю, остроумных и точных. Душевная чуткость, положенная ей от рождения мера доброты и отзывчивости выродилась в некую нравственную ловкость: умение подладиться к старику и помыкать им по мере надобности.
Появление в доме Золотинки застало старикову дочь врасплох. Она подвела девушку к зеркалу, поставила рядом с собой и, подумав, сказала: «А ты смешная!». Это и решило дело. Золотинка была принята благосклонно, хотя сомнения оставались. Золотинка казалась неуловима, и это сбивало хозяеву дочь с толку. Взять хотя бы то же зеркало – тут не все уж так просто было. Не совсем правильный, вздернутый носик Золотинки… слишком большой, как у куклы, рот, узковатый, может быть, подбородок, глаза – большие до безобразия… Разбирая рыбачку по частям, лекарева дочь Чепчугова Зимка находила в ней множество утешительных изъянов. Вот же и брови: густые, как нарисованные, а при дворе, говорят, их теперь выщипывают. Притом же брови изгибались с неестественной подвижностью, вразнобой: правая, заломившись, выражала беспричинное удивление, тогда как левая пребывала в безмятежном покое. И губы при этом улыбались, а глаза глядели пугающе пристально.
В чрезмерной подвижности и выразительности Золотинкиного лица было что-то смешное, как в преувеличенных чертах вырезанной из дерева куклы. И это же самое лицо до оторопи поражало Зимку неизъяснимой, хватающей за душу прелестью.
Но нужно ведь было на чем-то остановиться. И старикова дочь Зимка, безупречной красоты девица с румяными щечками, круглым подбородком и роскошной волной волос, повертевши девушку и так и эдак, окончательно установила:
– Нет, какая же ты все-таки забавная! Определенно!
Порешив на этом, Зимка оказалась не такой уж дурной подругой, потому что не видела надобности притеснять приблудную девчонку. Хозяйская дочь, понимая положение рыбацкой сиротки как приниженное, нисколько не догадывалась о чудовищной – откуда ей быть? – гордости, о беспримерном – так! – честолюбии, которые скрывались под чистым лбом Золотинки.
На этом недоразумении они и сошлись. Золотинка пользовала больных под руководством старого лекаря. Однажды, храбро не поддаваясь страху, стояла возле Чепчуга, когда он принимал роды. И выпало ей держать раздробленную ногу ломового извозчика, который – совершенно справедливо! – вопил и бранился, пока Чепчуг, от напряжения обливаясь потом, резал клочья мышц и разбирал обломки костей. И еще лекарь показал ей, как перевязывать хлещущие кровью жилы. И сама перевязывала.
Вот чем занималась Золотинка, кроме того, разумеется, что сонно моргала по ночам над врачебным сочинением Абу Усамы.
А старикова дочь изводила окрестных парней, имея среди прочих достижений самоубийство портняжного подмастерья Сипяги, пусть и не доведенное до окончательного результата. То есть Золотинка лечила раны, а Зимка их наносила. Так они и уживались под одним кровом вполне мирно.
С первыми холодами, когда продолжительные вьюги развеяли поклонников колобжегской красавицы, заметно поубавив их любовный жар, и приходилось коротать время в единственной теплой горнице промерзшего дома, Зимка обнаружила в себе готовность взяться за лечение княжича Юлия. Она потребовала сочинение Абу Усамы, но не раскрыла его, а недели две держала у себя, пока Золотинка тихонько не выкрала книгу обратно. Впрочем, старикова дочь без обиняков утверждала, что не нужно быть Абу Усамой, чтобы вразумить несчастненького княжича – тут она бросала взгляд в зеркало.
Чужие неудачи не совсем понятным образом лишь подкрепляли уверенность стариковой дочери. То и дело всплывали имена знаменитых врачей и волшебников, которые немало повредили своей славе, безуспешно пытаясь втеснить наследнику в ум понятие о слованской речи. Были наказанные, иной раз жестоко.
С Золотинкой происходило обратное: натруженная голова ее отказывалась принимать всю эту прорву сведений, которые она почерпнула в сочинениях Абу Усамы и Сальватория. Она изнемогала под тяжестью противоречивых утверждений. Сталкиваясь с беспомощностью Чепчуга Яри перед тяжелыми человеческими страданиями, она начинала подозревать, что врачевание не наука. Не было в ней того изящного, точного соответствия между причиной и следствием, которое человек вправе ожидать, например, от волшебства. Во врачевании не было ничего твердого, раз навсегда установленного, и только огромный опыт лекаря позволял ему иной раз наугад и на ощупь назначить верное лечение. Нищета и невежество врачевания походили на внезапно открывшуюся Золотинке постыдную тайну. И она краснела, когда больные Чепчуга и вообще горожане, завидев старого лекаря, за двадцать шагов снимали шляпу и почтительно кланялись. Она отошла в сторону и стояла в задумчивости, когда случайно встреченная старуха бросилась перед лекарем на колени и ловила полы кафтана. Золотинка ведь знала, что счастливое излечение старухиного внучонка только случай. И Чепчуг, кажется, знал.
