Тень Феникса (СИ) - Горянов Андрей (лучшие бесплатные книги .txt) 📗

Ливерий Коронат, историк при дворе Октавиана Третьего.

— Не перестаю удивляться твоей живучести. Я уже не надеялся увидеть тебя после того, что устроил этот инженер.

— Кодрат Паулус. Так его звали.

— Ты знал его?

— Да, мы встречались прежде. Можно сказать, были приятелями. Нас познакомил общий друг.

— И голову ему ты отрезал тоже из дружеских чувств?

— Так уж получилось.

Когда кавалерия уштаров лавиной выскочила из-за холма за спинами гвардии Гордиана, те тут же потеряли ко мне всякий интерес, полностью переключив своё внимание на новую угрозу. Я, вероятно, должен был быть мертв, и тот факт, что после арбалетного залпа одна из четырех человеческих фигурок продолжает бежать вперед, видимо уже никого не смущал. И зря. Потому что когда гвардейцы оказались связаны боем, я оказался у них в тылу, и принялся орудовать Трибуном, превратившись в настоящее бедствие.

— И что теперь? — задал я самый очевидный для такой ситуации вопрос.

— Теперь мы пойдем в Стаферос, по пути собирая всех, кто сможет к нам присоединиться, и «убеждая» тех, кто не сможет. Затем мы разведем небольшой костёр, на который отправятся все члены совета ордена, выступавшие на стороне ныне покойного Великого магистра. Это если коротко. К тому же, придется выбрать главу инквизиции и разделить власть среди достойных, поскольку не осталось ни одного иерарха первого ранга.

— Мне кажется, ты сам не против занять это место.

— Если Антартесу будет угодно, я сделаю это. Но для начала придется дождаться окончания войны с Ахвилеей, поскольку большая часть наших воинов до сих пор сражается на землях этих еретиков.

— А тебя не беспокоит тот факт, что вернувшись, некоторые из иерархов будут не совсем довольны текущим положением дел? В их отсутствие много чего успело произойти, и по возвращении они застанут здесь пепел перегоревшей междоусобной войны.

— Не беспокоит.

— А как же император?

— Не императора стоит опасаться. Он малолетний дурак, который всё еще держится за сиську матери и играет в детские игры.

Юстиниан Третий, пусть и был гораздо моложе Цикуты, но малолетним его вряд ли можно было назвать. Впрочем, за девятнадцать лет своей жизни он, по мнению большинства, так и не принял ни одного собственного решения, всецело полагаясь на свою мать, которая, в свою очередь, делала то, что считает нужным.

— Причина, по которой меня и, вероятно, тебя тоже, не схватили носители красных шарфов, очень проста: среди людей, наделенных властью в империи, также идет передел сфер влияния. И я подозреваю, нет, даже уверен в этом, что не только твой отец заинтересован в поддержке ордена.

— Большая политика настолько запутана, что я уже даже не пытаюсь понять, кто в чём заинтересован.

— В этом, Маркус, твоя большая ошибка. Если не знать, кто за чем стоит и почему происходит то или иное событие, можешь невольно оказаться орудием в чьих-то руках, от которого затем наверняка попытаются избавиться.

— Так значит, ты уверен, что всё это, — я неопределенно развел руками, — не чья-то задумка, и ты не являешься орудием чужой воли?

— Определенно, так оно и есть. Но я-то об этом прекрасно знаю. Без денег и без поддержки со стороны мы бы уже давно лежали среди камней этой богом проклятой пустыни. Любому восстанию, как ты однажды назвал наше дело, требуется очень много денег и очень много поддержки, за которую, в случае успеха, придется отдать сторицей. Спроси своего брата, на сколько юстинианов полегчала его сума, и, думаю, ты будешь крайне удивлен ответу. Если он вообще захочет отвечать.

— Нечто подобное я и предполагал. Но чем же ты, в таком случае, намерен отдавать долг? Зачем вообще дому Кемман понадобилось вмешиваться в дела ордена?

— Как странно, что о мотивах отца меня спрашивает его сын.

— И всё же?

— Лояльность Великого магистра немало стоит, особенно в делах, касающихся политики. Орден — это не только экзекуторы и охотники на ведьм, это еще и разветвленная агентурная сеть, наделенная широкими полномочиями, это крепости-капитулы и боевые подразделения, способные тягаться даже с целым легионом. Это, в конце концов, собственная инфраструктура. Неплохое подспорье для того, кто, возможно, захочет со временем примерить императорскую тогу.

— Это то, о чем я подумал?

— Понятия не имею, о чём ты подумал, но надеюсь, что так оно и есть, потому что у меня сейчас нет настроения разжёвывать очевидное.

Из моего горла непроизвольно вырвался сдавленный смешок.

— А теперь иди и приведи себя в порядок, герой.

Последнее слово, впрочем, прозвучало совсем не обидно.

Я отошел от походного лежака Августина, на котором тот возлегал с головой, перевязанной так, что был виден только один налитый кровью глаз. В остальном Цикута казался вполне целым, но под одеялом разглядеть это было сложно.

— Я впервые увидел, как в багряном доспехе человек может двигаться с такой скоростью. Впрочем, в конном строю ты всё же похож на циркового слона с палкой, уж не обижайся.

— Ты не первый, кто так говорит.

Невольно коснувшись рукояти меча, я снова ощутил прежний прилив сил, правда, лишь на мгновение. Только теперь я осознал, насколько вымотался: битва закончилась, и внутри меня не осталось ничего, кроме усталости. Каждая клеточка моего тела болела, и страшно было представить, что я обнаружу, сняв наконец остатки доспехов и одежды под ними.

Выбравшись из палатки я понял, что ни на какие дела сегодня уже больше не способен. Уштары складывали мертвых в огромные штабеля, предварительно избавив их от доспехов и оружия. Варварство. Но здесь некому было судить, кроме шквалистого горячего ветра, несущего откуда-то издалека бурую пыль, обещавшую в скором времени замести поле боя. Под ногами всё так же чавкала холодная грязь, покрытая коркой грязного, стремительно тающего снега, и уже через несколько шагов на ногах моих налипли по паре лишних фунтов.

Перед тем как пойти проведать Августина я несколько часов вместе со всеми разгребал тела погибших, которых оказалось слишком много. Из всего отряда инквизиторов в живых осталось тридцать два человека. Тридцать два из трёх сотен. Я бы не назвал исход битвы победой, поскольку большая часть последователей Цикуты оказалась мертва, но сам Августин при этом так не думал.

— Антартес забрал тех, кого посчитал нужным, и оставил тех, чьи земные дела еще не завершены, таковы были его слова, когда подсчитали потери.

Видимо сегодня Антартес посчитал, что свои земные дела должны завершить почти все. Уштары, к моему большому удивлению, почти не понесли потерь, оставив на поле едва ли десятую часть своих воинов. Но противник, несомненно, потерял всё: главнокомандующий, весь командирский состав, инженер и три с половиной тысячи солдат армии Гордиана остались лежать в грязи посреди Сардайской возвышенности. Головы же самого Гордиана и Кодрата, его инженера-недоучки, отделенная от его тела мной лично, теперь красовались на пиках рядом с палаткой Цикуты рядом с головами всего командирского состава пятитысячного корпуса. Взглянув в лицо бывшего моего приятеля я вспомнил вдруг, как пил с ним за одним столом в обществе других инженеров, едва окончивших первый курс. Теперь, если ему вздумается выпить, всё вино выльется из перерезанной гортани прямо на песок. От этой мысли я зашелся тихим смехом, близким к истерике. Мне вдруг стало ужасно плохо, будто только сейчас я в действительности прочувствовал все те события, которые разворачивались здесь каких-то несколько часов назад. Меня била крупная дрожь и к горлу подкатил комок, отдающий желчью и кровью.

Грязь, кровь, изувеченные тела, мертвые и еще подающие признаки жизни. Уштары обирают каждое тело, деловито добивая тех, кто еще не успел расстаться со своей земной жизнью. Один удар в горло, и поверженный враг начинает биться в предсмертных судорогах разной степени интенсивности, издавая булькающие свистящие звуки, забавляющие своих палачей. Ветер треплет выцветшие знамёна с окровавленным Фениксом, рвёт полог палаток. Тревога раскаленным обручем сжимает виски и холодит сердце, я закрываю глаза, но от этого становится только хуже. Уштары продолжают резать раненых на глазах у пленников, которые теперь уже не пленники, а почти полноценные подданные Цикуты, решившие, что в их жизни есть вещи поважнее чести и долга. Я будто сквозь увеличивающую линзу вижу, как тройка воинов пустыни со смехом преследует человека, пытающегося уползти куда-то, волоча за собой наполовину отрубленную ногу. Один из уштаров быстрым и точным ударом завершает дело, отделяя искалеченную конечность от тела. Двое других хватают почти бессознательного человека за руку и пытаются теперь отсечь и её, что получается далеко не с первой попытки. Я чувствую, как тошнота подступает к горлу с новой силой, но в животе уже не осталось ничего, что можно извергнуть наружу. Желудок болезненно сжимается, и я чувствую, что еще немного, и я попросту упаду в обморок прямо в ледяную мешанину под ногами.