Тень последней луны (СИ) - Пяткина Мари (электронная книга .TXT) 📗
— Развлекайся, — холодно ответил тот и повернулся уходить с террасы.
«Потерпи, — сказала себе Веля, — скоро всё твоё пребывание в Трейнте, похожее на один неимоверно растянутый и запертый в комнате скандал, закончится…»
Когда она увидела своих домочадцев, то поняла, что никуда со зверем не пойдёт, а разделит общую судьбу, какой бы она ни была. Всё, что у неё хорошего и плохого умрёт вместе с нею, а она сама — вместе с Либром, раз уж это её законное место.
Внизу, на площади, будто кто-то невидимый подал сигнал, завопили певцы, задудели дудочки, забренчали лютни. Зазывалы принялись приглашать народ выпить и закусить на дармовщинку и толпы людей потянулись с площади в те места, где с самого утра, распространяя аппетитный запах, на вертелах жарились огромные быки и шкварчали над углями, брызгая салом, кабаньи туши, и где рекой лились пиво, эль и вино.
Она взяла отца под руку, под рукавом камзола будто камень шевельнулся. А само лицо так и осталось неподвижным.
Так вместе к гостям и вернулись.
Уселись за длинным столом: отец в торце, она по правую руку. Еле согнула своё ужасное платье и заняла места, как две огромных тётки. С изумлением она увидела, что её тёска, Эвелин Староземская, как ни в чём ни бывало сидит рядом с Жолем и они премило воркуют, в то время как его новой жены нигде не видно. «Вот это святая простота, — с оттенком зависти подумала Веля. — Вот у кого всё понятно и разумно. Зверя на смерть отдали, расстались, изменяли, сошлись снова, ведь любовь. Впрочем, и эти тоже трупы…»
Почти напротив неё сидели Леяра с Фипом. Мальчик был сам не свой, такой тихий. Веля улыбнулась ему, чтоб приободрить — он вымученно улыбнулся в ответ.
Она растягивала губы в стороны при каждом заздравном тосте, и даже пыталась отпивать из своего кубка, но почему-то появился комок в горле, есть и пить стало невозможно. А вот отец ел и даже смеялся чьей-то шутке. Веля поразилась его самообладанию. «А может, мы отравлены? — подумала она. — И отец и я. Отсюда эта ненависть. У него — к зверям, у меня — к нему, у него — ко мне, замкнутый круг, и эти головные боли…» Она постаралась абстрагироваться. И едва начало получаться, как отец сказал:
— Трапеза окончена, — и встал.
Зашумели стулья — гости поднялись вслед за ним.
Завтрак подошёл к концу, пришло время состязаний.
Придерживая руками жёсткий подол, Веля вернулась в свои комнаты, переодеться. Оказалось, что её ожидают давешние служанки с деревянными мордами.
— Где мои горничные? — устало спросила она.
— Его величество нам сказали прислуживать, — отчеканила одна, буравя Велю глазками. Вторая сжала губы и сделала книксен.
«Он хочет меня контролировать, — поняла Веля, — это не прислуга, это снова шпионки. Впрочем, всё равно…»
Женщины сняли с неё верхнее платье, нижние юбки, помогли влезть во второе, специально сшитое для состязаний, бело-розовое, с корсетом, сплошь кружевное и плетёное, очень лёгкое по сравнению с первым. Короткое, чуть ниже колена, с рукавом по локоть — Веля задавала моду в Трейнте. К этому платью прилагалась белая шляпа с широкой розовой кружевной лентой. Веля с облегчением убрала в шкатулку тяжёлую как рок корону матери.
— Следует нарукавники снять, — сказала одна из женщин, протягивая ладонь.
— Отец разрешил носить, это подарок, — глядя в пол произнесла Веля, а внутри у неё что-то сжалось.
— Это оружие, — возразила женщина. — Вам не следует…
— Завали хлебало, — сказала Веля, поднимая глаза и улыбаясь.
— Что? — переспросила женщина. Кажется, Веля перешла на другой язык.
— Заткни пердак или я его тебе заткну. Мои отношения с отцом — это мои с ним отношения. Вечером мы помиримся, и ты окажешься на улице в лучшем случае. В худшем — я попрошу у него твою голову в качестве бонуса.
Женщина немедленно умолкла. Что касается второй, то она изначально не произнесла ни слова. Смотрела стёклышками пустых глазок, стихиям неведомо, шевелилась ли хоть какая-то мысль в приплюснутом домике черепа. Затем обе сделали книксен.
— Затяните корсет, — Веля повернулась спиной, придерживая волосы.
Затем оглядела обеих, нахлобучила нарядную шляпку так же, как носила свою прежнюю, кожаную, и хлопнула дверью с досады на то, что вышла из себя. Следующим шагом будет отвесить служанке пощёчину. А чего? Ведь ей за это ровным счётом ничего не будет.
Для состязаний на набережной сколотили трибуны. Всё последнее время трейнтинцы, разбившись по цехам, тренировались стрелять из луков и фехтовать, победителей ожидали призы: лошади — лучшим лучникам, мечи староземской ковки — фехтовальщикам и парусная лодка, для команды, которой удастся захватить мост.
На лучшем месте, на покрытом коврами настиле, поставили отцовское бронзовое кресло, рядом — мягкий стул с высокой спинкой для её высочества. Отцовское кресло пустовало. Веля пошла по ковровой дорожке к своему стулу, глядя под ноги и сцепив пальцы, пока тысячи глаз обшаривали её с ног до головы.
— Мамуля, я хочу такое платье на свадьбу Пенти! — взвизгнул девичий голос где-то сбоку.
— Ещё чего, срамота, ноги видно, — негромко отрезала мать.
— Ну ма-а-ам!!!
— Бедняга, говорят, папаша хочет убить и её зверя, — сказал мужской голос с другой стороны.
— Пивом напился и критикуешь? Королю виднее, что правильно… — строго ответили ему.
Веля уселась, раскинув пышную юбку вокруг себя, да так и сидела, жалея, что нечем занять руки. Ей, подвижной от природы, приходилось прикладывать усилия, чтоб сидеть неподвижно с деланым безразличием на лице, пока подданные обсуждали её внешний вид и житейские обстоятельства.
Сбоку подошла Леяра, она с принцем сидела на скамье неподалёку, в первых рядах.
— Не имела возможности вам сказать, — тихо произнесла она, — ваш отец вчера был нездоров, что-то наподобие нервного припадка с мигренью, а может полнокровие, так звали лекаря кровь пускать.
Веле снова стало стыдно.
— Мне ничего не говорили, — пробормотала она.
— Вас не нашли. Не стоило бы его величеству открывать турнир сегодня.
— Ну предложите ему, может, вас отец послушает.
Леяра странно посмотрела, будто хотела ещё что-то сказать, но тут прогудел рог и все встали, Веля тоже поднялась — на сингловое ристалище вышел король. Он снял свой нарядный синий камзол и рубашку, теперь его тело стягивали кожаные доспехи с железными пластинами на груди, животе, плечах. В них отец словно стал ещё больше. Бритую голову, лоб, уши и щёки покрывал новый блестящий шлем, в левой руке король держал короткий круглый щит, в правой — свою секиру.
От вида отца, от его грозного, облачённого в броню тела, Велю охватила невольная тревога, какая возникает у людей при виде крупного и свирепого зверя.
Король поднял секиру, и зрители восторженно завопили. Среди них было немало солдат, ходивших за отцом в его бесконечные походы и привыкших видеть своего владыку именно таким. Следом на арену вышел Шепан, в похожей, почти такой же амуниции. Толпа восторженно приветствовала и его. Никто не догадывался, что поединок будет смертельным. Для зрителей — их король открывал развлекательный турнир. Впрочем, если бы и догадались, восторженный рёв был бы не меньше. Шепан крутанул секиру и шутливо салютовал в сторону трибуны — жри, детка. Ты этого хотела? Веля вздохнула и опустила полу шляпки чуть пониже, пряча лицо. Жаль, что от себя спрятаться нельзя.
***
Каждый крик отдавался у него в голове ударом молотка.
Скер смотрел, как ликуют трибуны, предвкушая забаву. В стороне, на куче сваленных шлемов и деревянных мечей, которые дожидались шуточного сражения горожан, сидел его адъютант, наряженный по последней моде в этот короткий сюртук, едва прикрывающий зад, и узкие штанцы, которые ввела его дочь. Зрители облепили все крыши ближайших домов, а из каждого окна торчало с полдесятка голов. В первых рядах трибун — союзники и трейнтинские вельможи, Теттал, староземские владыки, Леяра с принцем Фипполом, который больше не смотрел на короля с ужасом, в глазах мальчишки снова плескалось то естественное восхищение, к которому король успел привыкнуть. Его мать получила слишком хорошее воспитание, чтобы показывать чувства, но смотрела как-то странно. Он улыбнулся им поверх щита. Хорошо, когда кто-то молится стихиям о твоей победе. Следовало приветствовать свой народ, и король поднял секиру. Отвечая орущей толпе, за глазами сразу шевельнулась боль, подобно живому зверю повернулась там, внутри.
