Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его (СИ) - Смирнов Владимир (прочитать книгу .TXT) 📗
Семерых, что ударили третьими, зарубили почти сразу — совсем молодые, движения угловатые. Да и оружие они выбрали неудачное — по два клевца с короткой ручкой. Не уследили, как змеёныши способны «удлинять руку», расправив дополнительный сустав. Толстые стёганые балахоны хинайцев скрывали обшитый бронзовыми бляхами кожаный доспех, но разве это защита от Змеевой стали? Впрочем, не обошлось без ущерба: крайний слева змеёныш получил глубокую рану выше колена. Отчаявшийся хинаец кинулся на верную смерть, достал-таки клевцом. На змеёныша, словно стервятники — пока не опомнился, кинулись сразу четверо с разным оружием. Один упал сражённый в спину — не расчитал, подставился под удар.
Хинайцы менялись, теряли людей раненными и убитыми, пытались зайти с боков и со спины, пятеро оставшихся змеёнышей встали в круг — так их не пробить никакими копьями, тем более что бойцы нашли слабое место в этом диковином оружии. Узловатое древко легко расщепляется вдоль на узкие полоски, после чего превращается в неприятную, но безопаснюу метёлку.
Из чего же слеплены эти хинайцы? Совсем не устают? И почему шестеро отбежали к костру?
Последнее, что увидели змеевы караванщики — раскручиваемые над головой хинайцев горящие глиняные горшки.
***
Никогда не получается так, как задумали. Хинайские бойцы должны были атаковать Змеевы караваны одновременно — только так можно добиться преимущества внезапности. Тем более, сколько ни тренируйся, как ни выворачивай суставы, меряться со змеёнышами в силе — чистое самоубийство. Против десяти сопровождающих выходило до сотни хинайцев. Хотели выставить вдвое больше, не успели, сильно спешили.
После того, как Дядюшку Хэя отозвали в монастырь, стало понятно — древние свитки не лгут. Лун и вправду могут вынашивать детей в несколько этапов. И лишь созревшее яйцо, отлежавшее в утробе матери полный год, да ещё сто лет высиживаемое в гнезде, способно дать настоящего Лун. Благо, северный варвар, степняк, попросил знаний. Если бы не он, неизвестно, как бы оно могло повернуться: не упустили, вернее — не запустили. Или, ещё вернее — не окончательно запустили. Но, потери, потери…
Вести с дорог не радовали — половина Змеевых караванов отбилась от хинайских атак. Недоучки, чего уж там. Хинайский воин обучается воевать с глазу на глаз, пока сообразили закидывать змеёнышей горючей водой, полегло много воинов. Дал бы Император ещё лет пять — итог мог стать не таким плачевным. Воинов почти не осталось, теперь можно надеяться только на местных наёмников. А они даже на десятую часть не могут противостоять не то, что Лун, но даже его недоношенному отродью. Благо, Мечислав, разославший гонцов в княжества, смог убедить Грома, что ничего общего не хочет иметь с Четвертаком, отправил на переговоры в Дмитров волхва. И тот согласился: оба они — жертвы Грома, у обоих к нему счёты. На горло себе князь наступил, а послушал старого Хэя.
Хорошо, удалось задержать раждинское войско в Озёрске: сослались на осенние песчаные бури. Теперь, пересев с хатхи на верблюдов, раджинцы возвращались к Блотину. В самом Раджине, как и в Хинае со змеёнышами расправились легче всего. Древний опыт, что и говорить. Меттлерштадский бургомистр выгнал бы Дядюшку Хэя, если бы не особая грамота от Императора и свидетельство того, что Змеево племя — нелюдь. А увидев труп — испугался.
Да — нелюдь, — ответил Дядюшка Хэй. — Один раз хинайцы уже выжигали подобные гнёзда. Надо просто всё делать вместе. Тогда может получиться.
***
Не проходило ночи, чтобы Гром не вылетал на дороги и возвращался в полном непонимании происходящего. Боги обещали не отворачиваться! Он так ясно раньше слышал их голоса, что не мог взять в толк, почему его караваны почти разбиты хинайцами, а по дорогам шагают полчища со всех земель. Но труднее всего было поверить, что войска собрал Мечислав. Тот, кто убедил Грома в полной безопасности со стороны людей. Тот, кто доказал, что змеёнышей можно возвращать в города. Тот, по чьей вине они теперь разбиты. Благо, Гром вовремя успел отозвать оставшихся. Здесь, у Горы, собравшись в кулак, защищаться будет легче.
Озёрск, Меттлерштадт, Блотин, Кряжич, Полесье, Глинище, Броды! Даже Тмуть отрядила степняков и лошадей! Кто мог догадаться, что Мечислав выкупает у степняков лошадей не для караванов, а для войска, да ещё использует путевые Змеевы заставы для связи с соседними княжествами против самого их создателя? Кому придёт в голову, что хакан даёт лошадей в долг? Ведь не шли в Тмуть караваны с серебром, не шли! И самое невероятное: Шолковый Путь переполнен войсками раджинцев и хинайцев, что позабыли тысячелетние распри и идут к Горе такими плотными полками, будто заключили вечный союз.
Скрижаль отца гласит: нет прощения убившему Змея. Убитых змеёнышей уже под две тысячи, и как теперь мстить, если восстали все? Ему, единственному Змею на этом маленьком, переполненном людьми острове?
Самому летать и жечь войска в пути? Где взять столько огня? Да и не ловил Гром себя на мелкой мстительности.
Боги, что вы творите? Вы же обещали!!!
Люди видели парящий в вышине чёрный силуэт. Крик его не долетал до земли, это Гром знал наверняка. Страшнее то, что крик не долетал и до богов.
***
— Во-первых, он неправильно лёг, понимаешь?
Беззубая старушка с улыбкой посмотрела на Вторака, кивнула. Совсем голову отшибло, что ли?
Последнее время она сильно мёрзла. Попросила вывесить на кирпицовые стены степные ковры и топить так часто, что заслон не успевали закрывать, отчего камин прогревался плохо, тепло уходило в трубу. Даже угольный камень не грел ожидающую сына Милану. Запах угля смешался с масляными благовониями, свербил в носу, мешал сосредоточиться. К раджинским травам примешивался аромат хинайских, что загустило воздух, сделало его крепким, густым, словно утренний туман.
Хинайский «плясун» тоже не смог помочь. Долго ходил вокруг молодой старухи, осматривал, втыкал иглы, бормотал что-то, сослался на сглаз или луново проклятие, обещал навещать. Вторак пытался выяснить, что это за проклятие такое, да хинайский староста не смог ничего толком объяснить. Покачал головой, дал свои секретные благовония, заходил раз в день — осматривал. Снова кивал, брови сталкивались над переносицей, волхв понял, что старику самому не хватает знаний.
— Он убьёт тебя, Милана, уже убивает. Понимаешь?
Старушка кивнула, улыбнулась, сморщенная рука легла на ладонь волхва.
— Я рожу. Вторак, я не позволю тебе его убить. Да и поздно уже, скоро срок.
— Я бы мог, Милана. — Волхв наклонился к княгине, погладил ей щёку. — Я бы смог. Я точно знаю — тебя убивает твой ребёнок. И роды ты не переживёшь.
Старушка устало откинулась на подушках, возвела глаза к потолку, было видно, что она очень устала.
— Мечислав далеко?
— В конюшне. Готовится отправиться в путь.
— Позови.
— Милана… — Вторак покрутил головой.
— Позови. Может быть, мы больше не увидимся. И Ульку позови.
Вторак вздохнул, встал, скрипнув половицами, подошёл к двери, шершавая ручка уткнулась в ладонь. Петли заунывно пропели что-то о печали и зубной боли. За дверью снова собрались домочадцы, вид у всех такой, словно Милана — их любимая княгиня и каждый виноват в её болезни. Настоящий народ: не сочувствует — сопереживает. Как же трудно будет этим людям лет через пятьсот. Настоящее сопереживание соседи будут считать рабской покорностью. Особенно — сопереживание сильным. Слабого каждый дурак жалеть может. Бросил пятак и на совести вроде как легче. А как сопереживать тому, кому и не помочь? Когда пятаком не отделаешься? Только от себя кусок оторвать. Одно слово — на кордоне живут. Сейчас со степняками замирились, а если воевать придётся? Каждый человек в таком племени на вес золота. Потому и переживают за чужую Милану, как за боевую подругу.
Волхв посмотрел на рябого истопника, поманил. Тот протиснулся, расталкивая всех локтями, глаза трёт, словно туда песка насыпали.
— Беги в конюшню, зови Мечислава. Мигом, понял?
