Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его (СИ) - Смирнов Владимир (прочитать книгу .TXT) 📗
Истопник кивнул, ошпаренный рванул к лестнице, бабы забубнили, слов не понять. Вторак расслышал лишь «отходит», да «отмучилась», погрозил пальцем, разогнал. Позвал караульных робят, поставил перед ступенями, настрого запретил кого пускать.
— Головой отвечаете, понятно? Если кого пропустите — лично зашибу, не посмотрю, что князевы любимчики!
— Не извольте, — преданно ответил младший. — Не быть тому, чтобы пропустили!
— Не ори, дурак.
Второй робёнок дал младшему подзатыльник, встал, будто сделал главное дело в жизни и замер каменным изваянием.
Вторак усмехнулся, пошёл к комнате Улады. Постучал, подождал, постучал, посопел, пошаркал ногами. Не открывает… спит, что ли? Потянул ручку на себя, не закрыто, заглянул в щёлочку. Мягкий оранжевый отсвет на стене, тихие всхлипы, больше похожие на неровное сопение. Тенью протиснулся в комнату, прикрыл дверь. За занавеской у кровати угадал лучину, силуэт Улады, лежащей на боку. Вздрагивает. Тоже, что ли ревёт? Ей-то — с чего? Хоть и крепилась, не подавала вида, да от кого скроется её ненависть к Милане? Или у волхвов глаза другие…
— Уль, — шепнул едва слышно. — Улька.
Всхлипы затихли, силуэт вздрогнул, замер.
— Кто там? Вторак?
— Да. Прости. Отвернусь.
— Ничего, ты — лекарь.
Силуэт поднялся, из-за занавески появилась рука, взяла с лавки рубаху.
— Что там?
— Милка зовёт.
— Милка?
— Да. Очень.
Улька остановилась на полдвижении. Руки подняты, рубаха застряла на локтях. На миг показалось — откажется, не пойдёт.
— Подожди снаружи, я сейчас.
— Угу, — ответил Вторак поспешно. — Я — там. У её комнаты.
Выскочил, будто за ним гналась сама Кали-Милосердная. Встал у двери Миланы. От возбуждения начал обгрызать ногти. Вот, на безымяном заусенец, надо подровнять.
Дверь скрипнула, обернулся. Это не Улада. Сарана. Видимо, боялась выйти в набитый народом коридор. Вторак посмотрел на неё, прижал указательный палец к губам. Женщина кивнула, тихо спряталась в своей комнате.
Княгиня Бродская вышла из комнаты в тот миг, когда ступени грохотали каблуками Мечислава. Чувствуют они, что ли друг друга? Князь выскочил с лестницы, едва не столкнулся с женой. Обменялись взглядами, стали вдруг похожи на нашкодивших щенят, молча подошли к Втораку.
— Звал? — шёпотом спросил Мечислав.
— Не я, Милана.
Улька, не княгиня Бродская, а маленькая испуганная зарёванная девочка Улька, подняла взгляд серых глаз на волхва, всхлипнула.
— А меня зачем?
— Не знаю. Сама скажет. Пойдём.
В комнату вошли гуськом, Мечислав — последний, притворил дверь, стараясь не скрипеть петлями. Волхв с детства знал: закрыть сразу — скрипа меньше, а если вот так — медленно — петли разойдутся во всю свою глотку. Вторак показал князю кулак, тот пожал виновато плечами, развёл руки.
Старушка-Милана от скрипа открыла глаза, посмотрела на гостей, бледные губы едва заметно улыбнулись. Морщинистые руки лежат поверх одеяла, седая голова утонула в пуховой подушке, живот возвышается холмом.
Сухие губы разошлись, беззубый рот плямкнул, стало видно — разговор дастся Милане нелегко.
— Приветствую тебя, муж мой. Прости, не могу встретить, как положено — поцелуем и лаской, приболела.
Вторак подобрался, кто его знает, как князь ответит на простую, ничего не значащую шутку. И с удивлением обнаружил внутри уважение к стареющей девочке. Не всякий воин в тяжёлую минуту так себя ведёт. Приходилось в поле и руки отнимать и ноги. Ёрш ещё молодцом держался.
Мечислав подошёл к кровати, присел на краешек. Рука легла на щёку жены, погладила.
— Ничего, Милана, выздоравливай. По дому мы пока сами управляемся.
Княгиня Кряжинская едва слышно засмеялась, глаза посмотрели на мужа. И снова волхв поразился — молодые, изумрудные, ни намёка на старческое выцветание! Чем же она так болеет?
— Не судьба мне, князь, выздоравливать, — вздохнула после длинной паузы Милана. — Всю жизнь дитю отдаю.
Улька метнулась было, но сдержала себя. Милана хоть и третья жена, но говорит сейчас с князем, не след перебивать. Мечислав едва заметно махнул рукой:
— Полно, ты ещё всех нас переживёшь.
— Вторак говорит — не переживу. Убьёт меня наш сын. Даже говорил — или он, или — я. Я выбрала его.
Тяжёлое молчание повисло в комнате. Наконец, Милана набрала воздуха.
— Улька, подойди.
Улада подошла тихая, встала у изголовья.
— Прости меня, старшая. Не перед смертью прошу. От души. А не простишь, так и ладно. Только одна у меня к вам просьба. Не бросайте дитё. Хорошо?
— Прости и ты меня Милана, — прошептала Улька. — Прости. Лишнего я наболтала.
Мечислав посмотрел на старшую жену, та сказала одними губами: «потом».
— И ещё прошу, — Милана снова собралась с силами. — Пусть сёстры помогают Втораку роды принимать. Мне легче будет. Вторак, возьмёшь сестёр в помощницы?
— Всё-таки решилась? Не отказываешься?
— Поздно отказываться, волхв. Да и… пойми… поверил он мне… доверился. На всём белом свете я — одна ему защитой. Как же его теперь предать?
— Милана… — начал Мечислав, но наткнувшись на взгляд старухи, умолк.
— Я — его крепость. Я — его город. Я — его дом. Придёт время — уйдёт… или Вторак поможет. Но больше никого я своей силой из города не изгоню.
Милана посмотрела на потолок, выдохнула носом, поудобнее устроила голову на подушке, обратилась к своим мыслям, помолчала. Взгляд прояснился, сверкнул благородным изумрудом:
— Хоть одно дело в жизни не провалить. Уже — счастье.
Глава вторая
С войсками Четвертака Мечислав встретился на границе с Полесьем и Змеевой Долиной. Неделю с Тихомиром скакали от Миланы, словно были лично виноваты в её состоянии. Широкий поворот скованой льдом реки похож на сошедший с ума тракт. Впрочем, в Кряжиче дороги ещё и не так извиваются. Пойдут меж холмов, болот и земельных нарезов — невольно задумаешься над задачкой, что меттлерштадский учитель задавал: чем путь отличается от расстояния?
— Здравствуй, племянничек, — весело гаркнул Четвертак, поравнявшись на высоком берегу с Мечиславом. Посмотрел на собравшееся внизу войско, шумно высморкался через пальцы. — Пришло время платить по счетам?
Мечислав оглянулся на почтительно отставшее дмитровское войско, хмыкнул:
— Скорее уж — предъявлять. Сдаётся, спутали мы кредиторов с должником.
— Мир? — Четвертак протянул руку.
Мечислав посмотрел на кольчужную перчатку князя, покачал головой:
— Ну, уж нет. Миром тут и не пахнет. Союз. Временный.
— Вот оно что… — глаза Четвертака расширились, сузились, подбородок гордо вздёрнулся. — Я уж думал, между нами все вопросы решены. Ты обманут, я обманут. Что нам делить?
Ком в горле мешал говорить, но, чтобы дядька всё понял правильно, пришлось подбирать слова по одному, словно камешки по цвету.
— Нечего. Нечего нам делить, Четвертак. С нуля начинаем. После битвы. Если выживем. Тогда и поговорим. А сейчас я ни на какой мир не настроен. Сейчас мне ненависть мешает.
— А-а, — Четвертак понимающе откинулся в седле, — вот ты о чём… послушайся доброго совета: не копи ненависть перед боем. Делай своё дело спокойно и настойчиво, всё и сложится.
Тихомир хохотнул, Мечислав усмехнулся:
— От кого слышу? Не я ли тебя бил?
Рука Четвертака едва заметно сместилась к поясу с мечом. Глаза старых противников встретились. Мечислав, казалось, был готов кинуться с голыми руками.
Блиц
Враг, что кружка на честном пиру:
Испей из него, и — разбей.
(Густав Меттлерштадский. «Легенды змеевых дорог»).
Вытянутое овалом поле, с трёх сторон окружённое лесом. С четвёртой стороны — река Пескарка.
Позади, в лесу — обоз с серебром, жёны, дети. Впереди — войска братьев. Зачем тебе это, Четвертак? Взял бы обозы, бежал в Дмитров подобру-поздорову. Неужели вчерашний разговор с Кордонецом подействовал? Привык княжить? Всего и требуют — разделить власть с боярами. А чего бы и не разделить, если они в своих хитростях кого хошь призовут, кого хошь изгонят. Есть чему поучиться у умных людей. А там, глядишь…
