Рыцарь умер дважды - Звонцова Екатерина (чтение книг TXT) 📗
— Моя сестра. — Приходится разомкнуть губы. — Мистер Андерсен говорил о моей сестре.
Все, что он говорил, могло быть о моей сестре и только о моей сестре.
Тон звучит ровно, все лишь кивают. Конечно, кроме Джейн, тут же устремившей на меня пытливый взгляд. «Что случилось?» Она не спрашивает вслух: нет необходимости, мы и так понимаем друг друга. Я слабо качаю головой и, к счастью, могу промолчать: отец подхватил беседу, так, будто любовь Джейн к лесу — его личная заслуга.
— Уверен, даже будь здесь краснокожие, моя девочка дала бы им фору в следопытстве. Она любит наши дебри и покажет их вам, миссис Андерсен. В одну из своих следующих…
— Покажу непременно. Но никак не в четверг.
Напряженно сузились глаза, поджались губы, и в вежливом — слишком вежливом ответе Джейн тоже что-то настораживает. Теперь я немо задаю тот же вопрос: «Что случилось?» Ожидаемо: она качает головой в ответ и улыбается, мягко прибавив:
— Поедемте прямо завтра, если хотите, миссис Андерсен.
— Может быть, и я порисую? — Сэм живо поворачивается к матери, а она изящно прикрывает рот узкой ладонью и молчит. — Что ты смеешься?
— Ты же не умеешь рисовать, мое сокровище. Ты даже в детстве предпочитал этому занятию игры с мячом.
Он смущен, но скрывает это, быстро отпивая из бокала.
— Взрослея, люди меняются. Да и потом, ничто не успокаивает душу так, как природа.
— И красота, — невинно уточняет Флора Андерсен.
— А это не одно и то же?
— О, слишком философский вопрос для застольной беседы. Давай-ка обсудим его попозже.
Живой взгляд хозяйки дома изучает Джейн. Несомненно, там дружелюбное восхищение, тем более, Джейн с подвязанными волосами и жемчужными клипсами сегодня особенно хороша. Но я вижу кое-что еще, полуприкрытое. Уверенность коллекционера, который уже увидел в тележке старьевщика заинтересовавшую вещь. Осталось узнать цену.
— Кстати, раз уж упомянули краснокожих! — Джером Андерсен нарушает повисшую тишину. — Не расскажете новичкам жуткую историю про индейцев? Я слышал краем уха, но все искал, кого бы спросить…
— О! — Отец буквально расцветает и торопливо смахивает остатки соуса с усов. — Вы знали, к кому обратиться! Хотя на самом деле история короткая, да и не такая жуткая, если, конечно, за всем не стоит местный сброд… в чем, сомневаюсь, очень сомневаюсь!
Обмениваюсь улыбками с Джейн. Мы привыкли: отец, до смерти любящий ораторствовать, в совершенстве овладел этим искусством, в частности, искусством красивых пауз. Впрочем, мама не дает затянуть, требуя: «Постарайся справиться до кофе, дорогой!», и он покоряется. Андерсены ждут — все трое, одинаковое любопытство горит в глазах. Отец начинает. В одном он прав: история короткая. Намного короче большинства похожих историй.
Яна-яхи жили в лесу — не у города, а ближе к нам. Поселение, занимавшее холм и небольшую низину, спускалось к реке. Можно было наблюдать, как краснокожие ловят рыбу или стирают, как купаются дети; каждое утро — видеть дым костров, а в иные вечера — слышать ритуальное пение. Старожилы говорят: это было необременительное, славное соседство.
Индейцев возглавлял хороший вождь, для которого мы, белые, были не чужаками, а «странными братьями», потому племя соблюдало крепкий мир. Это удивительно, и именно это делает нашу историю, едва ли не первую, которой пичкают приезжих, такой таинственной. Ведь до нас доходило и до сих пор доходит много ужасных баек со всех Штатов: о том, как индейцы, нападая «внезапной бурей», вырезали целые города, или как «доблестные сыны Америки» дотла сжигали стоянки «дикарей, опрометчиво выкопавших топоры». Байки отличаются лишь числом убитых с обеих сторон. Они привычны, настолько, что без них чужаку трудно представить нашу славную страну. Столкновения случались и на реке; в предгорьях Сьерра-Невада тоже жили краснокожие. Им было сложно, многочисленные золотоискатели выживали их дальше и дальше вглубь каньонов. Выживали зачастую бесцеремонно, отнимая угодья, не оставляя выбора. Индейцы долго сопротивлялись, прежде чем уйти, и то, как яростно они сопротивлялись, мутило Фетер кровью. Взрослые помнят это, а дети оживляют подобные сценки в уличных играх.
Наше племя, в противоположность соседям, жило тихо, замкнуто, даже слишком; так, словно вокруг не существовало никого в помине. Они не злились, если кто-то забредал в их владения, могли, не тронув, проводить заплутавшего до города, но сами не приближались. Лишь изредка женщины и дети яна обменивали на что-нибудь свои красивые тканые одеяния, снадобья, ожерелья из речных раковин или искусно вырезанные игрушки. Две таких — енот и лисенок — есть у нас с Джейн; мама отдала за них свой гребень, когда еще носила нас под сердцем, в тот самый год, после которого…
Никто не знает, как это назвать. Не знает мэр, не знают рейнджеры, шериф и священники. Поэтому размыто: год, когда все произошло.
— Я хорошо помню! — гудит тем временем отец. Он от души отпил виски, готовится к кульминации рассказа. — Я был среди тех, кто пошел с рейнджерами и шерифом, еще Стариком Редфоллом. Знаете, мы обычно не лезли, все-таки они дикари. Не трогают нас, мы — их… но это насторожило. Ну, что с их холма два дня не поднимался дым. А ведь они каждое утро готовили на кострах, мы привыкли. А тут и их женщины не выходили стирать, ребятишки не игрались в воде. Тогда кто-то подумал: может, какая болезнь и они все там лежат вповалку? Опять же, не скажу, что до этого кому-то было бы дело, но ветры и вода у нас одни, и черт знает, не перекинется ли зараза? Тем более в тот же год в Сакраменто была жуткая холера… Мы поболтали, взяли врача, рейнджеров прихватили и пошли. А там…
Когда в детстве отец рассказывал это на ночь, мы с Джейн жались друг к другу. Сейчас вроде уже не должно быть страшно, но…
— Пустота — все, что мы нашли. Будто никто там и не живет давно: всюду мох и листва, кострища завалены, нет тотемов. Мы тогда подумали, а ну как резня? Кто из городских озлился? Или вовсе прислали карателей? Да вот только молодчики бы незамеченными не прошли, тем более конники, тем более с ружьями. Кто-то бы услышал хоть выстрел, крик, иные рыбаки вовсе ночуют на берегу. Но никто, ничего, мы потом расспрашивали соседей и горожан.
— А поначалу? — Теперь и Джером Андерсен подлил себе в стакан, нетерпеливо постукивает пальцами по столу.
— Выясняли сами, не подъезжал ли кто. Дикари в следах разбирались получше, но даже мы поняли: не было отрядов. Ни подков, ни погрома, ни крови. То есть кровь была, конечно, но малость, в паре мест, скорее всего, не человечья. Они ведь и жертвы приносили, и питались, охотились. Нет, определенно, никто их не резал, да и пошел бы хоть слух о таком подвиге, в городе это любят. Просто исчезли наши индейцы. Как в воду канули.
Я знаю рассказ наизусть и поэтому, отвлекшись, успеваю заметить: с Джейн снова что-то не так. Она побледнела, сжала ножку бокала. Дикое выражение мелькает в глазах, кажется даже, сейчас она упадет в обморок. Спустя пару мгновений лицо проясняется. Джейн что-то шепотом говорит Сэму, наклонив голову Тот отвечает рассеянной улыбкой. Джейн выпрямляется и отпивает воды; она все еще бледна, но спокойна. И в этот раз она делает вид, что вовсе не заметила мой встревоженный вопрошающий взгляд.
— Неужели совсем ничего не нашли? — уточняет Флора Андерсен, дождавшись паузы. — А вещи? Вещи были?
— Какие вещи у дикарей, любовь моя? — слабо усмехается ее муж, но мой отец с видом знатока качает головой.
— Не заблуждайтесь, городская душа. Краснокожие живут налегке, но кое-что имеют. Циновки, и метелки, и у некоторых что-то вроде скамеечек для сна. Опять же, они плели люльки для младенцев, ткали, а какую посуду делали, тоже плетеную! Многое из этого было на месте, если какие-то предметы и пропали, мы знать не могли. Однако… — он опять хочет театрально помедлить, но мама осаживает его сухим кашлем, — кое-что мы нашли. Точнее, кое-кого.
— Позвольте-позвольте. — Джером Андерсен привстает с места и тут же опускается назад. — Так значит, правда, что ваш шериф…
