Последний леший - Купцов Василий (читать книги онлайн .TXT) 📗
Собрались жрецы крестовые, учинили суд над кролевной да приговорили — быть по закону и обычаю! Собрались люди смотреть, как младую красавицу на костре заживо сжигают, слушали люди — простые и знатные — как кричала она, что ни в чем не виновна, да муж ее, Людвиг, непреклонен был, только дров подкладывать поболе велел!
Но и этого мало было Агнессе. Поняла колдунья-кролевна, что Людвиг, потому как мужчина, все одно — и еще раз женится, а два раза один обман не получается. И решила сестра братца извести. Да Людвиг уж подозрительный стал, ничего из чужих рук не брал, а наперед всю пищу слуги его пробовали. И придумала колдунья вот что. Был у кролевны, на костре сожженной, слуга верный, в нее тайно влюбленный. Склонил голову тогда слуга перед судом жрецов крестовых, не возразил, не взбунтовался. Но темное в душе затаил! Вот колдунья молодая и начала тому слуге глазки строить, да и влюбила в себя, постель с ним разделила. А когда две головы на одной подушке… Словом, нашептала Агнесса полюбовнику, что ни в чем не виновата была кролевна сожженная, просто муж ее невзлюбил, да по лжи извел! А теперь и ее, Агнессу, на костре сжечь собирается. И нет никакого спасения… Плакала, плакала Агнесса на плече у полюбовника, тот думал, думал, потом воскликнул: «Есть спасение», да за меч схватился. Агнесса его удержала, а потом как и до братца добраться подсказала…
Не все вышло в этот раз так, как колдунья задумывала. Убить-то Людвига полюбовник убил, стража его схватила, но убивать сразу не стала, ибо умен был старший гридень, решил все выпытать, кто послал, да почему… Не выдержал пытки убивец, рассказал, что да как было, да как Агнесса его подговаривала. Колдунья, тем временем, сама себя кролевой провозгласила, и подчинились ей люди простые и знатные, как дочери кроля старого. А об Самюэле она еще раньше слух пустила, что сгинул он в краях далеких…
Первым делом велела Агнесса старшего гридня, да всех, кто тайну знал, поубивать втихую. Но поздно было — успели поведать те родным да друзьям, что полюбовник Агнессин под пыткой сказал, да поползли слухи по княжеству всему. Все проклинали колдунью, но ведь другой наследницы не было…
Но не сгинул Самюэль в краях далеких. Только странствовал один-одинешенек, скитался по лесам да пустыням, все чего-то чудного искал. И нашел такого расчудесного не мало, но поведал лишь об одном. Нашел он как-то в землях дальних, пустынных, сосуд диковинный, медный, с горлышком узким да длинным. Пить хотелось Самюэлю, понадеялся, что в сосуде вино али еще какое питие, наклонил он сосуд, да ничего не вылилось. Поболтал в руках — что-то есть внутри. Глядь — надпись на сосуде какая-та диковинная, да от долгих лет вся затерлась. А Самюэля грамоте, латынью называвшейся, учили — стало ему интересно, что там такое? Взял он горсть песка, да — ну, тереть, где написано. Тут повалил из горлышка дым, да вылезло невесть чего с зубами и хвостом. Но на Самюэля не напало, а стоит смирненько, да как раб на витязя смотрит. Стал княжич у чудища выспрашивать — что да как? Оказалось, кто сосуд сей потрет, три раза наказ отдать чудищу может — снести куда вздумается, хоть за тридевять земель… Ну, как первые два желания Самюэль использовал, куда летал, про то не рассказывал. Осталось лишь одно, последнее. Тут и встретил Самюэль гридня отцовского, от Агнессы сбежать ухитрившегося. Тот все и рассказал — и про то, как старого кроля в подземелье посадили, и как Людвига извели, и все прочее. Взмолился гридень — возвращайся, говорит, Самюэль, домой, сядь на отцовский трон, да злую колдунью прогони! Вспыхнул Самюэль, вызвал чудище да велел ему немедля нести во дворец отцовский — самого да гридня, за компанию…
Перенес их крылатый чудик прямо во дворец, в палаты, под самый нос злой колдуньи высадил. Увидела Агнесса брата младшего, да гридня отцова с ним, поняла, что Самюэлю все известно. Стала улыбаться, показывать, как братцу рада. И о том, что старого гридня за воровство выгнала, а тот теперь всем небылицы про нее сказывает — добавила…
Может, и поверил бы Самюэль сестрицы, да вот беда — застал он ее в тот самый момент, когда зелье чародейское в чане варила. «Что это ты, сестрица, варишь?» — спрашивает Самюэль. «Да зелье приворотное, влюбилась я в кролевича иноземного, а он ко мне холоден…» — оправдывается сестрица. Не поверил братец, сунул меч в чан, да вытащил оттуда руку человечью. Мало того, что знал Самюэль, в ведовстве чуть сведущий, знал — в зелье приворотное рук человечьих не кладут… Мало того — узнал Самюэль руку ту полусваренную по шраму длинному, кривому — сам же он в детстве, с мечами балуясь, старшему брату, Людвигу, ту рану нанес! Понял Самюэль, что врет сестрица, что погубила она и отца, и брата… Схватил кролевич меч да снес сестре-колдунье голову с плеч. Покатилась голова, в крови горя, да в чан и завалилась. А было то зелье ох какое не простое! Всплыла голова отрубленная, глаза открыла, да слово молвит: «Лишил ты меня жизни, а я тебя за это — души лишу!». Потом обратила голова отрубленная взор мертвый на чудище крылатое-зубастое, и спрашивает: «Любишь ли ты, демонище, тех, кто приказы тебе раздает, а потом на твоем горбу по свету белому катается?». «Ненавижу,» — отвечает чудище, — «Да заклятие на мне, слушать их». «А знаешь ли ты, что создатель твой от тебя в тайне сокрыл?». «Не знаю,» — отвечает крылатый. «А то сокрыл, что можешь ты хозяина своего, после трех желаний исполнения, самого унести далеко-далеко, за тридевять земель, и пока ты будешь с ним, живым ли, мертвым — никто больше тебе приказа не задаст! Только шею ему скрути, что б дух в мир иной не утек, а в мертвом теле, как в клетке, остался…».
Сказала те слова мертвая голова, да в чане и утонула. А чудище, не долго думая, бросилось на Самюэля. Лапы протянуло, кролевич по лапам тем — клинком острым. Чудище лапы убрало, Самюэля перелетело, тот повернуться не успел — оно его и зажало — лапами-то… Но были на витязе одежды железные, сколько ни жмет чудище, смертельно зажать — не может. Вырвался было кролевич, чуть не отсек крылатому голову забастую, да опять не поспел. Схватил тут витязь чудище за шею, под себя подмял, да душить начал. Подскочил гридень старый, поднес нож острый, только изготовились чудищу главу срезать — тут худшее и случилось. Был у крылатого хвост длинный-предлинный, на конце — тонкий-претонкий… Извивался тот хвост, все старался дырку в бронях железных у Самюэля отыскать. Искал-выискал — и отыскал, внутрь пролез и вокруг шеи витязя обмотался. Как почуял кролевич, что душат его, бросил шею чудища, да за свою схватился — а сделать ничего не может, ибо так брони те устроены, что и сам рукой под них не пролезешь. Сколько не махал руками кролевич — все напрасно, задушило его чудище, как куренка, потом лапами своими когтистыми схватило, да унесло далеко-далеко, в тридевятое царство — акурат к нам!
— А что дальше было?
— Как что? — удивилась Полина, — Я ведь дух-то кролевича освободила, он из тела мертвого вылетел, да куда их духам иноземным лететь положено и отлетел. А тело тут же в прах рассыпалось. Ну, а я в железа те обрядилась, да по свету в них и пошла…
Глава 20
— Помнится мне, рассказывал ты, Нойдак, как тебя из родной деревни варяги какие-то силой увезли, да по каменному делу работать заставили, — припомнил Сухмат.
Разговор происходил очередным вечером, как всегда — у горящего костра. Настроение у наших богатырей было хорошее, все ведь живы и здоровы, сыты и довольны жизнью. Самое время сказки рассказывать…
— Да, было дело, — согласился Нойдак.
— Но тогда Дух уже был у тебя в товарищах, ведь так?
— Да, мы уже были дружны.
— А как вы с ним подружились? — спросил Сухмат, — Расскажи!
— Да, добрый молодец, — поддержал Рахта побратима, — ты уж поведай нам, и где этого мальчишку откопал, и — вообще…
— Что вообще? — спросил Нойдак недовольно.
— Какое такое вообще? — ощетинился и Лёкки, решивший, что его друга вздумали забижать.
— Вообще — это о жизни своей, о родителях, о племени, о детстве… — пояснила Полинушка.
