Маша Орлова. Тетралогия (СИ) - Чурсина Мария Александровна (лучшие бесплатные книги TXT, FB2) 📗
Маша вжалась в свой угол и стала ещё более тихой, чем обычно. Дверь хлопнула, отрезав от тёплого и тёмного безвременья квартиры и мальчишку, и Машу, и тех двух, болтающих в полумраке, которые давно уже замолчали.
Мальчишка повозился немного у дверей. Маша не могла понять, чем он там занимается – то ли царапает новенькую обивку, то ли ищет что‑то, обронённое в сумятице. С его стороны доносился приглушённый полувой‑полуплач, как будто возилось за оградой беспомощное животное. Притихли даже те двое, стали неслышными и незаметными.
Наконец он поднялся и пошёл, тяжело и неритмично ступая по выложенному фигурной плиткой полу. Звук его шагов напоминал стук сердца, зашедшегося в приступе. Неровный – тук, тук‑тук‑тук, тук, тук‑тук.
Прошло минут пять, прежде чем осмелились шевельнуться те двое и шмыгнули обратно в квартиру. Маша переступила на месте. Ноги, оказывается, уже онемели. Она зашагала прочь – и под ногами её захрустела шелуха от подсолнечных семечек. Как старые хрупкие кости.
…‑ Я видела его раньше. Два дня назад он сидел на лестнице девятого этажа. Это же он и есть сущность, правда?
– Ну что, – сказал Миф, бездумно хлопая себя по карманам. Усилием воли остановил себя. – Поздравляю. Ты его нашла. Ты видела местное воплощение смерти. Видеть такое – редкий дар. Обычно их только чувствуют. Видимо, у тебя талант.
– Воплощение смерти? – растерянно повторила Маша, пропустив похвалу мимо ушей – об этом она подумает позже. – Это опасно?
– Как тебе объяснить. – Миф смотрел на струи дождя. – Опасна ли смерть? Больше, чем нужно, она… он всё равно не заберёт. Иногда я находил такие новообразования, ты сама можешь посмотреть описания в статьях последних лет. Сущность четвёртого порядка. Они могут принимать разные формы. В общем, написать о нём работу и будет твоим заданием на ближайшее время. Это войдёт в курсовую.
Миф отвернулся, наблюдая за струями дождя. Он сузил глаза, как будто ушёл в своих мыслях очень далеко отсюда.
* * *
Это случилось летом, на полевой практике. Миф пришёл к ним в первый раз, опоздал, сослался на неотложные дела, улыбнулся, и его улыбка растопила все женские сердца, кроме сердца Сабрины.
– Второй курс, – сказал он, – знаю, вам жизнь кажется мёдом, потому что вас привезли в город, а не гоняют по полям. Ну что ж, немного вас огорчу, эта практика будет не менее сложной, а в некоторой степени даже более опасной, чем все предыдущие. Конечно, к настоящим аномалиям вас никто не пустит, но уверяю, я выберу для вас интересные объекты.
Маша рассматривала блики света в его очках и не могла оторвать взгляда. С первой парты это было так удобно. Она различила древесные нотки его запаха.
Взгляд Мифа замер на Сабрине – она вежливо улыбалась, уперевшись подбородком на основание ладони. Он стянул очки и дужкой указал на их парту.
– А вам, леди, я, пожалуй, оставлю самое интересное.
Никто не был виноват в том, что потухшая аномалия вдруг проснулась. Миф оказался не в курсе, в отделе контроля развели руками. Никто не ожидал трагедии.
Летом в заброшенной больнице без вести пропала Сабрина. Маша хорошо помнила удивление Мифа, когда звонила ему, выбежав из больницы. Пальцы не попадали по кнопкам мобильного. Тогда Миф пообещал ей, что всё будет хорошо.
Поиски Сабрины остановили на второй день, когда всем стало ясно, что аномалия разошлась и готова сожрать кого‑нибудь ещё. На третий день Маша пошла в больницу сама, тайно, без защит. Из всех приборов с ней были только фонарик и серебряное кольцо.
Маша отлично помнила пятнадцать этажей – четырнадцать лестничных пролётов, по которым шла, изо всех сил пытаясь не слушать, что шепчут тени у неё за спиной. Миф запретил ей подниматься дальше третьего, но ей было всё равно.
Больница вздыхала, как смертельно раненое животное. Вздымались покрывала из зелёных сеток, трещали строительные леса, сыпалась с потолков штукатурка. На пятом этаже у Маши остановились часы, на седьмом она выпустила из рук план, и он улетел в пространство между лестницами.
Больница писала ей корявые буквы на стенах. Больница крала звук её шагов, хватала и не выпускала шарик фонарного света. Фонарик потух на девятом этаже. Маячки‑обереги, которые оперативники расставили на нижних этажах, кое‑как разгоняли сумрак, но выше их не было – Маша шла почти на ощупь. Но она добралась до последнего этажа.
Миф оказался неправ – если бы он искал Сабрину чуть лучше и чуть дольше, он бы её нашёл. И что с того? Он был обязан спасать живых – потому и запретил Маше продолжать поиски. Только он не подумал, что для неё одного запрета будет маловато, пусть даже он и был подкреплён тем, что Миф влепил ей пощёчину и за шиворот вытащил её из больницы.
…Эти воспоминания обычно приходили под вечер, и Маша гоняла их, а мысли противно жужжали над головой. Закрыться одеялом и спать не помогало, всё равно под утро они возвращались. Сабрина ненавидела Мифа, и на то у неё имелись причины.
Всё равно она бы не смогла рассказать Сабрине, как Миф довёз её до самой двери общежития, и как пахло в салоне его машины чем‑то сладким. В один момент – она различила – Миф потянутся к карману за сигаретой, но отдёрнул руку. Неужели всё потому, что Маше неприятен сигаретный дым?
– Веришь ли, уже раз пять бросал и начинал снова, – усмехнулся он сквозь шум капель о стекло.
Они почти не говорили, за обоих болтал дождь. Маша водила пальцем по запотевшему окну, а потом спохватилась, что Мифу это может не понравиться. Но он смотрел на дорогу, чуть щуря глаза, как будто от боли или усталости.
Они всё‑таки промокли, ведь зонта так и не нашлось. С её волос текла вода. И с ветровки Мифа. На стёклах вода рисовала тысячи дорог и дорожек. Дождь захлестнул город целиком, и смыл его весь разом, вместе с домами, машинами и птицами. Маше казалось, что город кружится в гигантском водовороте.
– Теперь уж точно похолодает, – сказал Миф, и водоворот разом исчез. Слева резкими жёлто‑бурыми мазками очертилось общежитие. Дождь, который стекал по асфальту в ливневую канализацию, оказался вдруг тривиальным осенним дождём. – Добежишь?
– До свидания, – хрипло отозвалась Маша и не сразу сумела открыть дверцу.
Маша прочитала на обложке Сабрининой тетради, что философа, оказывается, зовут Эмануил Поликарпович. Словно как только он родился, мама и папа тут же поняли, что он станет философом.
Обычно на время перерыва он уходил в коридор и стоял у окна, внимательно рассматривая солнечные блики на металлических крышах. Ровно десять минут. Но сегодня остался за столом.
– Откройте окно! – потребовал у кого‑то эфемерного Рауль, обернулся назад – за ним никто не сидел. Тут уж пришлось вставать самому. – Ладно, так и быть, я открою, вы же бессильные.
От сквозняка разложенные по партам статьи лениво зашевелили уголками. Маша запоздало возмутилась:
– Сам ты бессильный. Я, между прочим, вчера материализацию смерти нашла! – И поставила жирную точку в конце предложения, которое только что дочитала. Бросила статью.
– Смерти? – живо заинтересовался Рауль. – Что, прямо с косой?
Она отвернулась и буркнула, обращаясь к отшлифованной до блеска парте:
– Без косы. Зато в куртке и с семечками.
Без мрачноватого чердака, без автоматной очереди дождя по стёклам смертёныш казался совсем не страшным и не особенно презентабельным. Чьи дикие фантазии смогли бы вообразить такую сущность?
– Ну ладно. Ты, если с косой увидишь, то скажи мне. Я на эту тему диплом собираюсь защищать.
Философ выронил ручку, вдохнул и забыл выдохнуть.
– Они шутят, – поспешила успокоить его Сабрина и обернулась в сторону по‑волчьи ухмыляющегося Рауля. – Прекратите институт компрометировать, учёные недоделанные. Засекли пару призраков в развалюхах и сидят, радуются.
Философ издал непонятный звук, вроде бы икнул, и выбрался из‑за стола. Наверное, блики на металлических крышах потянули его к себе, и он исчез за хлопнувшей дверью.
