В час волка высыхает акварель (СИ) - Бруклин Талу (читаемые книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗
Дети сильнейших воинов станут командирами, а дети немощных и ненужных либо умрут, либо в кандалах будут вспахивать неделями поля. Однако это всё потом. Сейчас же Пророк радовался за детей своих, которые головами пробили хлипкие ворота частокола и выводили связанных и понурых жителей деревни в дивный новый мир. Они не стали поднимать оружие на бывших соседей и друзей. Не по-людски это было.
Пророк радовался, а Эдвард всё пытался себя убедить, что иначе было нельзя. Восходило солнце…
***
За три дня на месте сгоревшей деревни вырос грозный лагерь, окружённый кольями и смотровыми вышками, с которых наблюдали угрюмые стражи. Эдвард спал на улице, он не помнил, почему придумал себе такое правило. Пророк ел вместе со своими последователями обычную еду и соблюдал все собою же созданные обряды. Барон работал целый день. Сначала он давал взглянуть в зеркало свежим пленным, чтобы они поняли свою миссию на этой земле, затем он наблюдал за работой лагеря, проверяя добросовестность подчинённых.
Старые дома с приветливыми разноцветными крышами разобрали и возвели новые. В них не было красоты, души и тепла, но были крыша и стены, а этого было уже более чем достаточно. Просторные деревянные коробки, внутри которых женщины без устали шили одежду для воинов. Чёрный капюшон с прорезами для глаз, изнутри обработанный конопляным зельем, штаны с прикреплёнными ко внутренней стороне листьями крапивы, чтобы воин постоянно чувствовал боль, и перчатки с шипами внутрь всё для тех же целей. Культ строился на боли. Просто те, кто считался сильным, были обязаны смирять свою плоть самостоятельно. Когда слабые: старики, женщины дети и больные — были вынуждены получать боль от других, умолять себя избить или покалечить, потому что не могли иначе и стыдились не страдать. Эдвард несколько поменял законы книг и велел не убивать слабых. Когда дело началось, он пребывал в возбуждённом экстазе и был готов рубить головы направо и налево, но потом поостыл и осознал, что такими темпами не спасёт людей, а превратит их в жестокое племя неразумных убийц. Эдвард искренне верил, что принятые им меры — временные. Что когда Данте падёт, он вернёт селянам их счастливую и беззаботную жизнь. Всем свойственно заблуждаться.
***
Одним прекрасным пасмурным и дождливым утром Пророк осматривал лагерь и заметил знакомое лицо — староста, что послал его вместе с двумя парнями жечь крыс. Старый знакомый стоял на коленях и хлестал себя плёткой с железными насадками по спине, рядом с ним пела жена:
Я на листьях ворожу и судьбы хочу узнать
Всё, что надо расскажу — ворожить не колдовать
Чёрным солнцем мир замкнётся, разорвётся круг
Пусть в крови же захлебнётся мой ненаглядный друг
Листья розы, сок полыни пусть сморят его
Я же в память на могиле танцевать буду его
Хей дейрим кей-но…
И как-то не обращал на парочку, что устроилась на углу склона, никто внимания. Место действия расположилось ближе к центру лагеря, что стоял на невысоком холме. Только вот если упасть, то холм таким уж невысоким не покажется.
Песнь старухи напоминала стрекот кузнечиков в лунную ночь, и стрекот этот разрушали только тихие всхлипы бичующего себя мужа.
Пророк замер. Остановил на паре взгляд. Что-то мелькнуло в его памяти — он помнил старосту, но помнил другим. У старика было круглое улыбчивое лицо и громадный красный нос. В ту ночь барон его хорошо запомнил. Почему-то именно его. Всё до мельчайших деталей: забитую крошками бороду, хитроватые, но добрые глаза, раскатистый могучий смех. А что он видел сейчас? И месяца не прошло, а перед ним стонал уже не сильный муж, но измождённый, до капли последней иссушенный старик. Его скулы вылезли наружу, его кожа потускнела, стала походить на тонкую бумагу. Его борода местами выпала, а волосы на голове вылезли. Он поседел. Как и его любовь.
У барона дрогнул палец. Вроде ничего такого — просто палец. Потом дрогнул второй. Потом вся рука. А затем и колени дрогнули, так, что Пророк отшатнулся в сторону. Схватиться еле успел на вбитый в землю кол, у которого наказывали своевольных вольнодумцев.
Пальцы больно зацепились за отвратно обработанное дерево, Эдвард еле сдержал крик. Люди на него странно косились. Они как бы старались не показывать виду, что удивлены, но не выходило толком. Одна женщина даже уронила корзину с фруктами на ужин, за что сразу получила палкой по спине от погонщика.
Пророк старался стать единым целым со своей ветхой мантией, чтобы никто его не видел! Дыхание его превратилось в бешеный духовой концерт, а взгляд бросался из стороны в сторону. Теперь не только вид старика приводил его в ужас: каждый в этом лагере совсем недавно был другим. КАЖДЫЙ!
«НУ ЧТО, МОЙ МИЛЫЙ ЛОРД? УГОДНЫ ЛИ ВАМ ПУТЬ И КРОВ? КАК ТАМ ПОЖИВАЕТ ВЕЛИКАЯ СУДЬБА? ИМ ВСЕМ БЫЛО ЛУЧШЕ БЕЗ ТЕБЯ! ВСЕМУ МИРУ БЫЛО ЛУЧШЕ БЕЗ ТЕБЯ. ПРЫГНИ. ПРЫГНИ. ПРЫГНИ!»
Пророк бросился к старосте, выхватил у него из рук окровавленный цеп и разбил тот ударом колена, торжествующе вскрикнув! Однако вместо криков ликования он получил только сотню непонимающих взглядов. Только один человек смотрел на него иначе — старуха-жена. Остальные глядели на него из транса, глядели испуганно, так как происходящее нарушало порядок вещей, заложенный им в головы зеркалом. И только глаза старухи-жены были ясные, чистые.
Она смотрела совсем по-другому! Это был взгляд демона, взгляд чистой ненависти! В этом костлявом, обрамлённом редкими жиденькими волосами лице помещалось невероятное столько чистой злобы.
— Чего тебе надобно-то! — Вскочила и крикнула старуха, толпа смотрела как Пророк медленно пятиться к краю склона. — Всё испоганил! Жизнь мне испортил! Старого сгубил, а теперь избавителя из себя строить вздумал?! — Толпа шепталась, какое-то сомнение в ней было. Зеркало могло помутить рассудок, но не лишить его вовсе.
— Я… Я наградил его… — Пытался отговориться барон, пятясь назад. Совсем чуть-чуть оставалось до края холма, где обрывается земля.
— Смолу-то в уши мне не лей! Ты гребаное наваждение, не буду больше цацкаться с тобой!
Всё случилось мгновенно. Яростная старуха со всей силы толкнула Пророка, но тот не упал, а схватил бабу за руки, потянул и по инерции обменявшись с ней местами скинул саму её вниз. С криком упала она на острые колья частокола под холмом. Раздался в низине лагеря оглушительный крик, и вопль этот будто пробудил толпу ото сна. Огромная орава людей гневно гудела.
— ВОТ СУКИНЫ ДЕТИ ЧТО БЫВАЕТ ЕСЛИ СЛИШКОМ МНОГО БОЛТАТЬ!
Эдвард подскочил к старику-старосте, который после его выходки яростно молился новым богам. Барон схватил невесомого старика за шкирку, как блохастого кота и с размаху ударил того осколком зеркала к горлу чуть ли не сотню раз, прежде чем остановил порыв, чтобы перевести дыхание.
Никто ничего не понимал — одни только крики слышались и завывания ветра. Пророк отбросил тело прочь, столкнул его вслед за женой, а потом сам чуть не упал на колени, стоило только взглянуть на руки. Кровь. Кровь! И не только одного мужика…
Эдварда шатало, метало несло! Испачканное зеркало не потеряло магии, успокоило толпу, а сам барон понёсся стремглав к себе в покои, забаррикадировался и сбросил ненавистную уже мантию. Кинул зеркало в стену палатки, но, одумавшись, поднял его и вытер об рубаху.
Эдвард Фон Грейс рыдал, как малолетний мальчишка и ничего больше поделать не мог. Он смотрел в собственное зеркало, ища что-то, какие-то ответы. Почему всё так, как есть?
— Я же не хотел его убивать! И её убивать не хотел! — Всхлипнул он.
— Но убил! Убил! Значит хотел!
— Но это же глупо. Я и сейчас понимаю, как глупо это было! Всё глупо было. И книга, и ритуалы… Даже судьба…
— Хватит думать размазня! Это делает нас слабыми! Вспомни Иннир, там ты не позволял себе такой роскоши, и мы были на коне, но лишь дал осечку и всё — у колен предателя. До конца! Хоть раз иди до конца, ни на что внимания не обращая!
