Плыть против течения (ЛП) - Салисбери Мелинда (книги бесплатно .txt) 📗

Я не успела осознать, что делала, и вытащила из корзинки пистолет.

Его глаза расширились от удивления на миг, а меня пронзила радость. Он не так хорошо меня знал. А потом он улыбнулся, и я замерла, жар моей ярости сменился ледяным шоком от моего поведения. Что я творила?

Но Рен не испугался пистолета. Даже не переживал.

Он сжал дуло ладонью. Он потянул его — и меня — к себе, пока кончик не уперся в его лоб, спокойно глядя на меня.

— Я не буду в тебя стрелять, — тихо сказала я.

— Сказала девушка с пистолетом у моей головы, — улыбнулся он. — Пули в моем верхнем кармане внутри, если хочешь знать.

Я попыталась убрать пистолет, но он удержал его прижатым к его коже.

— Ты хочешь умереть? — спросила я. — Это не смешно. Хватит.

— Возьми их.

Я замешкалась, глядя ему в глаза, пытаясь понять его намерения. Я медленно полезла во внутренний карман его плаща, нашла коробку у его сердца. Я вытащила ее, костяшки ощущали ритм под его ребрами, быстрый и сильный. Несмотря на его наглую улыбку, он боялся. Или был в восторге.

Он улыбался мне, улыбался открыто.

— Ты сумасшедший.

— Да?

Я подняла сверток, а он опустил другую руку поверх моей. Одна его ладонь все еще удерживала пистолет у его головы, другая прижала мою ладонь к его груди. Его сердце дико билось под ней, почти как мое. Голубые глаза смотрели на меня, похожие на ясное небо сверху. В таких глазах можно было утонуть, и это не было бы смешно.

А потом он моргнул и отпустил пистолет и меня.

— Альва? — тихо сказал он, урчание в тоне заставило мой рот пересохнуть.

Я приподняла бровь, не доверяя своему языку.

— Я знал, что ты не хотела в меня стрелять, — сказал он обычным тоном, убрал руки за голову и отклонился. — Ты не зарядила пистолет.

Я повернулась и побежала, оставив его там, красное кольцо на его лбу было как след от помады. Я видела его перед глазами, сидящего на бревне, румяного и быстро дышавшего. Такого же румяного, как я.

Я получила то, за чем приходила. Так почему казалось, что я проиграла?

СЕМЬ

Я бежала вверх по горе, стыд кусал мои пятки. Я не могла поверить, что достала пистолет. Как беспечно. Как глупо. И гадко.

Не было повода направлять оружие на безоружного человека, что бы он ни сделал. Я должна была знать это лучше всех, но недалеко ушла от отца. Что на меня нашло? А если бы он выстрелил? А если бы я ранила его? А если бы стало хуже? Рен…

Я ругала себя всю дорогу домой, ярость стала утихать только ближе к дому, когда ее сменил страх, что отец вернулся и узнал, что я ослушалась его и вышла. Может, я это даже заслужила.

Дом был тихим, тяжелым от пустоты. И это меня пугало. Я должна была радоваться, но — нет. Я переживала.

— Он в порядке, — сказала я громко на кухне, словно так слова сбылись бы. — Ясное дело, в порядке, с чего бы нет? — переживания за отца были новым чувством. — Переживай лучше за себя, — пробормотала я и поставила чайник на огонь.

Пока он закипал, я спрятала пули под половицами в своей комнате, вернула пистолет в шкаф в кабинете отца и стряхнула грязь с юбки. Вот. Так он и не узнает правду.

Все было хорошо.

Я замесила тесто на хлеб и оставила его подниматься, а потом, проголодавшись после похода, я сварила картофельный суп, оставила его булькать на небольшом огне, пока суетилась в уже чистом доме, отряхивая поверхности без пыли, поправляя одеяла и натирая утварь. Когда суп приготовился, я бросила в него укроп, отнесла миску в кабинет отца.

Я села в его кресло, подогнула под себя ноги, поставив миску на колено, и листала большой дневник, описывающий его жизнь как наомфуила, листала назад, пока не дошла до года, когда мне было девять. Когда он…

Я застыла, увидев лист бумаги между страниц дневника.

На нем было написано «Лахлан». Имя отца почерком матери.

Я вдруг ощутила запах лаванды, услышала ее пение не в такт, пока она развешивала постиранные вещи. Я помнила, как бегала в лабиринте белых простыней в первый день весны, а она гонялась за мной. Я помнила, как она делала монстров из тени руками, как она щекотала меня во время купания.

Она была беременна неделями перед тем, как отец пристрелил ее, но что-то пошло не так. Она потеряла ребенка и много крови. Она чуть не умерла. Гарри Гленн, который больше всего напоминал врача в Ормскауле, сказал отцу оставаться с ней дома, сказал, что он ей нужен. А он этого не сделал. Как всегда, озеро для него было важнее.

Она после этого не была прежней.

Она вставала все позже, порой днями лежала, не выходя из кровати. Она перестала есть, говорить, одеваться. Ее волосы стали тонкими, глаза налились кровью. Было лето, и от нее стало вонять немытым телом. Так сильно, что я не хотела ходить близко. Когда она вставала, она бросала меня дома и бродила часами возле озера, возвращалась в темноте и сразу шла в кровать.

Отец умолял ее взять себя в руки, и я тоже этого хотела. Я хотела, чтобы мама вернулась. Я не понимала, почему меня не хватало, чтобы она была счастлива, как раньше. Она меня едва замечала, отец приходил домой с озера и видел, что я ела варенье из банки, потому что могла достать только это, а есть хотелось. Он снова и снова извинялся перед ней за случившееся, но ему нужно было, чтобы ей стало лучше. Ради нее. Ради меня. А она не смогла.

Ее крики разбудили меня в ночь, когда он убил ее. Ее голос вытащил меня из кровати. После недель тишины вдруг стало шумно: яростный низкий визг, гнев, терзающий горло, истошные вопли. Что-то в отце, видимо, не выдержало, потому что я успела открыть дверь спальни и услышала шорох в гостиной и выстрел пистолета. Четыре раза, без пауз. Бам. Бам. Бам. Бам. Быстрее биения моего сердца.

Тот пистолет — револьвер — позволял сделать это быстро. Четыре раза подряд из кремнёвого пистолета не выстрелить без перезарядки, без добавления пороха в дуло. Нужно было хотеть этого, чтобы выстрелить в кого-то четыре раза с перезарядкой. Может, с револьвером было проще.

Еще один гневный вопль, и окно разбилось. Я побежала к кровати и спряталась под одеялами. Я говорила себе, что это был сон. Раз я была в кровати, то мне это снилось.

Когда я услышала, как отец шагает под окном, я закрыла глаза, чтобы больше ничего не слышать. Он ушел. А потом я прошла в гостиную.

Я хотела увидеть маму на полу, собирающую осторожно осколки, убирающую их с ее милого ковра, и чтобы в ее глазах горела искра, вернувшаяся от шока из-за выстрелов. Я хотела сказать ей не переживать и идти в кровать. Я надеялась полежать без сна, пока не вернется отец, послушать, как они мирятся. Но этого не было. Ее не было. Только пистолет остался на полу. Я подняла его и ушла к кровати, спрятала его под подушку.

Когда он вернулся, он искал пистолет, конечно. Я зажмурилась и слушала, как он поднимал диван, тянулся под шкаф. Я лежала неподвижно, как мертвая, когда он пришел ко мне в комнату, пистолет был твердым под моей подушкой, а дверь открылась, и луч света упал на стену. Я думала, он понял, что пистолет был у меня. Что он пришел забрать его и прикончить меня. Что те две последние пули ждали меня. Но он склонился, нежно поцеловал мою голову, словно не пристрелил мою мать в двух комнатах от меня и не сбросил ее тело в озеро за моим окном.

Когда он закрыл дверь, я думала, сердце вылетит из груди.

Следующим утром дверь в комнату матери была закрыта, проход теперь был запрещен. Он сказал мне, что она ушла ночью. Когда я спросила, вернется ли она, он сказал, что не знал.

Неделю спустя Жиль Стюарт пришел к нам, вдруг переживая от вести, что она потеряла ребенка, не обнаружил ее, и я повторила слова отца — что она оставила нас.

Даже когда он послал за шерифом, я не дрогнула. Я посмотрела в серьезные серые глаза шерифа и сказала ему, что она ушла по своей воле. Я не упомянула пистолет и выстрелы. Я не сказала, что тело матери могло лежать уже на дне озера.

Я помнила, что поздно ночью началась буря, небо разверзлось, полился дождь, хлестал по озеру, и оно бушевало. Отец почти всю ночь провел у окна, смотрел на озеро. Ждал, чтобы понять, всплывет ли то, что он сделал, на поверхность.