Анахрон. Книга вторая - Хаецкая Елена Владимировна (книги .txt) 📗
Вика помолчала. Чуть улыбнулась — грустно-грустно. И ответила:
— От вас почти ничего не осталось… В Африке только каменный столб с оперенной свастикой и несколько могильных плит с именами. Кое-кто считает, что это вандальские имена. Пяток монет еще.
— И все? — не поверил дед. — Не может быть такого, чтобы совсем ничего не осталось! Столько всего у нас! Столько было сделано, завоевано! Воспето!
— Очень давно это было. Время все поглотило. — Вика сложила пальцы колечками. — Год — это круг. Звено цепи. Длинная цепь получилась. Первые звенья уже ржой осыпались, а кузнец все кует и кует…
Дед Валамир медленно опустился на каменный пол, схватился обеими руками за косы и, покачиваясь из стороны в сторону, завел какой-то надрывный плач.
Смотрительша так и подскочила.
— Да что вы себе позволяете! Разве так можно? Уберите его, раз он не умеет себя вести! Старый, а хулиган!
— Заткнись! — резко сказала Вика. — Дура старая! Это великий шведский археолог!
Свершилось чудо. Смотрительша заткнулась.
Видимо, у церберши был сегодня черный день. В торце обычно безлюдного зала появились еще два посетителя. Они двигались из глубин скифской экспозиции и шумно лаялись между собой. Бойкая бабенка ухитрялась на ходу вести научную дискуссию, чем-то бурно возмущаться и жеманиться неведомо перед кем. Во всяком случае, ее «кавалер» на все ее ужимки внимания не обращал. Утыкался длинным носом в стекла шкафов, морщился, приподнимая очки, бормотал.
Его Сигизмунд узнал, хотя и не сразу. Про себя Сигизмунд давно окрестил его «человеком из подворотни». Он же — Гэндальф из «Сайгона». Этот человек удачно вписывался в интерьер и контекст утреннего супермаркета, но исключительно хреново — в контекст Эрмитажа. Что-то часто он стал попадаться. Впрочем, Питер — город маленький. Это все так говорят, кроме рабочих и крестьян.
Вертлявую бабенку Сигизмунд видел до этого только один раз — у Аськи из-за шкафа. Вроде, та самая.
Завидев Вику, гротексная парочка устремились к ней. Бабенка с ходу затарахтела:
— Ой, привет! А ты что тут делаешь? Я думала, мы одни такие придурочные — сюда таскаться…
«Человек из подворотни» оторвался от созерцания битых черепков, обернулся и вскричал:
— Виктория! Мать! А ты-то что тут?
И шумно полез целоваться.
К изумлению Сигизмунда, Виктория заплясала, как кобылка-двухлетка, охотно обменялась с человеком размашистым поцелуем.
Сигизмунд ощутил укол ревности.
Церберша наблюдала эту сцену, высунувшись из-за шкафа. На ее лице было написано отвращение. Что за упадок нравов!
«Шведский археолог» что-то втолковывал у дальнего шкафа Ярополку, потыкивая пальцем то в стекло, то себя в зад. Мол, вот так! И вот так! И вот так! Ярополк, слегка надувшись, внимал причудливому деду. За стеклом находился устрашающих размеров ржавый наконечник копья.
Бабенка яростно засверкала очками. Наскочила на Викторию:
— Ты карту эту видела? Нет, ты видела это?
«Человек из подворотни» кивал, встревал невнятными репликами — был очень возбужден.
Вика повернулась к Сигизмунду. Представила его своим знакомым:
— Это Морж.
— Да виделись уж, — развязно произнесла бабенка.
Ее спутник, подумав, обменялся с Сигизмундом рукопожатием.
— В свое время случайно не встречались? — спросил Сигизмунд.
— Возможно…
— В «Сайгоне»?
Человек мутно уставился на Сигизмунда. Видимо, вспоминал что-то. Не вспомнил. Однако сказал, закивав и фальшиво заулыбавшись:
— Да, да…
И тут же о чем-то своем задумался, напрочь выбросив Сигизмунда из головы. Трендеть предоставил бабенке. Та охотно зачастила, сетуя на ужасное засилие в Эрмитаже школы академика Рыбакова и на несправедливость по отношению к древним восточногерманским племенам.
Сигизмунд решил развеять неблагоприятное впечатление о себе как о похмельном ханыге, который ночует у Аськи за шкафом и стреляет у нее последнюю десятку.
— А что с этой картой? — спросил он.
— Говно, а не карта, — убежденно сказал вдруг викин знакомый.
Сигизмунд заметил, что и он, и бойкая бабенка то и дело косят одним глазом в сторону старого вандала.
Карта была квалифицирована как сущее говно вот по какой причине. Изображала она — что? Правильно, Великое Переселение народов. А какой народ из переселявшихся был самым великим? Конечно же готы! А где, спрашивается, обозначены эти готы на карте? Где?
Не было готов на этой карте. Почему? Из-за рыбаковщины. Рыбаков считает, что кругом были одни славяне. А Италию кто в VI веке захватил? Пушкин?
Из всех германцев одних только вандалов обозначили. Вынуждены были. И то потому лишь, что про «вандализм» каждый школьник знает.
Некоторое время оба увлеченно говорили о вандалах. Хвастались, что пытаются реконструировать «национальный вандальский характер».
Сигизмунд слушал и про себя умирал со смеху. У Вики тоже было очень своеобразное выражение лица. Смешнее всего было то, что ни Валамир, ни Вамба, ни Лантхильда, ни тем более Вавила описанию «типичного вандала» решительно не соответствовали.
Подошел дед, ведя за руку Ярополка. Парочка поздоровалась и с Валамиром: бабенка — кокетничая, ее друг — рассеянно. Видно было, что иностранцы, даже чудаковатые, не входили в сферу их интересов. Ребята алкали подлинной древности.
Дед важно произнес:
— Дра-астис!
Это было едва ли не единственное русское слово, которое он освоил.
Стараясь не засмеяться, Вика сказала что-то Валамиру.
— Ну ладно, мы пошли! — сказала бабенка. — Созвонимся.
Ее приятель снова широко и фальшиво улыбнулся, на миг вынырнув из своих размышлений, церемонно раскланялся с Сигизмундом и старым вандалом и с явным облегчением удалился.
— Странноватые ребята, — сказал Сигизмунд, глядя парочке вслед.
Вика пожала плечами.
— Просто очень упертые в одну тему. Кстати, мы с Аськой у них тогда и нажрались. В твой день рождения.
Побродили по безлюдным залам скифской экспозиции. Подивились на шлемы для лошадей, украшенные оленьими рогами, на «голову вождя со снятым скальпом» (Сигизмунд машинально прочитал надпись на этикетке, когда Ярополк, вытаращив испуганные глаза, спросил — что это такое). Старый вандал увидел, как дитятко показывает на отрезанную и высушенную голову. Обрадовался. Пустился в объяснения. Мол, вождь рекилингов тоже вражьей головой хвастать любит.
Скифскую экспозицию дед одобрил. Богатые вещи захвачены — и кинжалы, и сапоги, и доспехи. Не то что глиняные горшки.
Вика предложила сводить деда с Ярополком в рыцарский зал, но Ярополк уже устал и хныкал. Да и Валамир был переполнен впечатлениями.
— В Эрмитаже ужасно устаешь, я заметила, — сказала Вика. — Воздух тут другой, что ли…
— Ты в рыцарский зал Вавилу с Вамбой своди, — предложил Сигизмунд. — Заодно голых богинь им покажешь. Они будут в восторге.
Старый вандал — в меру сил и возможностей — приобщал Сигизмунда и его «наложниц» к благолепию. Так, он завел обычай трапезничать в столовой, при богах — Аспиде и годиск-квино. Лантхильда подавала в старой огромной супнице варево, куда обычно входили мясо, картошка, рис и макароны. Вкушали степенно, по очереди, из супницы. Тарелок не полагалось, зато полагались большие ломти хлеба, дабы не капать на скатерть.
Сигизмунд сперва стеснялся, но видя, как быстро приобщились Вика и Аська, устыдился и не захотел оставаться в меньшинстве. Кроме того, оказалось, что «одногоршковый» метод ничуть не хуже «многотарелочного».
Обычная ложка для такой трапезы мелковата. Блюдя благочиние, дед — через Вавилу — разместил у Дидиса заказ, и вавилин скалкс изготовил на всю семью большие деревянные ложки.
Кстати, Вавилу дед осуждал. Живя у Аськи, совершенно разложился Вавила и стремительно двигался к гамбургеру. Ворчал по этому поводу Валамир Гундамирович: мол, богами как частоколом обставился, а благочиния ни на грош!
После Эрмитажа дед был понур и мрачен.
