Альвийский лес (СИ) - Пасценди Доминик Григорьевич (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений txt) 📗
У Доранта будто свежим ветром голову прочистило. Он отставил баклажку с красным вином, к которой хотел уже приложиться:
— Венеу, собирай своих напротив ворот. Пусть будут наготове все, у кого есть кони. Остальные пусть отдадут им весь огнестрел, мне нужно, чтобы у каждого было не меньше двух пиштолей, заряженных картечью. Зарьял, мне нужны все твои люди, кто умеет ходить по лесу. Кинтан, ты со своими остаёшься следить, чтобы никто не выскочил: сменишь гаррани, они мне нужны будут в другом месте. Господа, кто со мной? Я намерен ближе к утру взять эту крепость.
И он, собрав по углам задремавшей было памяти все альвийские слова, какие смог вспомнить, постарался объяснить альву свой замысел.
А потом ещё раз объяснил то же самое своим офицерам.
Глава 10. Уаиллар
Когда Уаиллар, закопчённый дымом громотрубного порошка, покрытый кровью — по большей части не своей, хотя и у него шкура была кое-где попорчена, — прихрамывая, вернулся к повозке, где оставил своих женщин, он увидел эту повозку перевернутой на бок и горящей. Четвероногое, запряженное в неё, валялось рядом на земле, дёргая ногами и иногда головой — похоже, в агонии. Вокруг были лужи крови, лежало несколько трупов круглоухих, в железе и без, и не видно было никого живого.
Тут его будто ледяной водой облило. Он же бросил Аолли и Уаларэ, даже не сказав им ничего, когда кинулся мстить за убитую Оллэаэ. Где их искать теперь? Что с ними? Цела ли Аолли? Что с ребёнком?
Воин уже собрался бежать куда-нибудь на поиски — как на плечо его легла тёплая и такая родная рука:
— Ты жив, мой аиллуо! Ты ранен?
— Это не моя кровь, любовь моя. У меня всё хорошо!
Он тут же непроизвольно дёрнулся, потому что жена задела один из порезов. Она осторожно расправила слипшуюся шерсть и обеспокоенно проговорила:
— Ты всё-таки ранен. Сейчас я тебя оботру и поговорю с твоими ранами.
— А где Уаларэ? Где маленький?
— Не беспокойся, они в безопасности. Я спрятала их под эуллоу вон там, — и она безупречно изящным, как всегда у неё, жестом указала на низкий кустарник шагах в тридцати.
Только аиллуа из их клана — да что там, только его Аолли могла кого-то спрятать в столь неподходящем убежище. Эуллоу был кустарником низкорослым, густым и колючим, с редкими ветками, растущими от толстого корневища. Из него обычно устраивали колючие изгороди от животных, и это было сложно. Как Аолли уговорила его пропустить женщин в заросль и сплести за ними ветки?
Бой давно утих, выстрелы отгремели, лязг железа прекратился, и только стоны и жалобные крики многочисленных раненых раздавались со всех сторон. По месту битвы сновали круглоухие, то и дело наклоняясь к лежащим живым и мёртвым телам — и то и дело сверкая клинками в последнем ударе, избавляющем безнадёжного бойца от страданий. Уаиллара при виде этого передёргивало: круглоухие повернулись в этом бою незнакомой стороной, проявив качества настоящих воинов — но и невероятную жестокость: никто из аиллуо не стал бы добивать раненых врагов так мучительно. Муки — для пленного здорового воина у столба пыток, где он должен иметь возможность показать мужество. А раненый враг — да и свой — должен уйти мягко, без мучений, как в сон.
То, что Уаиллар видел сегодня, было для него совершенно неожиданным. Аиллуо всегда били круглоухих как хотели — но круглоухих никогда не было столько, и их обычно били, застав врасплох. Сейчас же воин участвовал в сражении, где бойцов было в десятки раз больше, чем всех аиллуо клана, где обе стороны были готовы к бою, и где ожесточение, воинские навыки и мужество с обеих сторон не могли не внушать уважения.
Уаиллар, кажется, понял, что заставило старейших когда-то объявить запрет-уарро на походы чести в большой аиллоу многокожих.
Уаларэ с маленьким выбрались из кустов эуллоу, и женщины принялись вдвоем помогать своему аиллуо обтереться и вылизаться, очищая его от грязи и крови. Нет ничего приятнее после боя, чем ощущение быстро заживающих под уговор женщины порезов, — подумал Уаиллар, — жалко, что воинам это недоступно: женщин в походы чести не берут.
На них никто не обращал внимания: круглоухие были заняты своими делами, и только пробегая мимо косились на альвов — в войске к ним за поход успели привыкнуть.
Приведя себя в относительный порядок, Уаиллар, всё ещё перемазанный кровью, но хоть с чистыми и обихоженными ранами, вспомнил о воинских обычаях. Во время битвы у него не было ни мига лишнего, чтобы нагнуться за ушами убитых им многокожих. Но он хорошо запомнил, где лежали те, кому не повезло подвернуться ему под руку. И теперь, сопровождаемый обеими женщинами, которые больше не хотели оставаться одни, он неторопливо двинулся по своим следам, то и дело наклоняясь к голове поверженного врага. Женщины принесли откуда-то стебель лианы, и воин привычно нанизывал на него отрезанные уши по-походному.
За этим занятием он успокоился; боевой азарт перешёл в обычную усталость.
И только тогда Уаиллар вспомнил, что нигде не видел тело Оллэаэ.
— Где она? — Спросил он жену.
Аолли, промедлив мгновенье, сообразила, о ком он.
— Пойдём, — сказала она, протянув ему руку.
Он мог бы и сам догадаться: Аолли и тело убитой затащила туда же, где прятались они с Уаларэ и ребенком.
Теперь мёртвую Оллэаэ, лежавшую навзничь, женщины бережно вытащили из-под кустов, потратив силы на то, чтобы с этими последними поговорить — иначе было бы невозможно протиснуть тело под растопыренными ветками.
Уаиллар окинул убитую долгим взглядом, запоминая её навсегда. Странно, но на его памяти Оллэаэ была первой женщиной, которая погибла в бою, а не умерла тихой домашней смертью — или случайно пострадала от дикого зверя.
Для него почему-то важно было, что он теперь в любой момент мог увидеть её такой, какой она стала после смерти, вызвав образ из памяти. Это было больно. Очень больно. Но необходимо, хоть он и не смог бы сказать, почему и для чего.
Аолли подошла и лизнула его в левое ухо. К его удивлению, Уаларэ тут же повторила её жест, лизнув его в правое ухо.
Обе прижались к нему боками, и их тёплые щёки прилепились к его лицу с обеих сторон, будто поддерживая его челюсти, чтобы он не мог их опустить в знак смирения.
Уаиллар вздохнул глубоко и судорожно, хрипло выдохнул, поднял голову и сказал:
— Она должна быть упокоена с почестями, как воин.
Женщины, чуть отстранившись, кивнули в такт.
Осталось немного: воина с почестями хоронит Великий Вождь — если погибший воин умер в аиллоу или был до него донесён товарищами, что редко, честно говоря, случалось.
Взгляды женщин были более чем красноречивы: ты наш Великий Вождь? Значит, ты и исполни обряд.
Уаиллар же не чувствовал в себе ни дыхания Великого Древа, ни признания других воинов, которые требовались для того, чтобы он мог ощутить себя Великим Вождём своего собственного клана. Смерть Оллэаэ будто выбила из него дух. Не уберёг — не выполнил долг не то что Великого Вождя — мужчины-воина.
Да и клан его был слишком мал, особенно теперь.
Не чувствовал в себе Уаиллар силу Великого Древа, достаточную, чтобы Земля приняла в себя Жизнь, отданную Оллэаэ.
Слабым он был для этого. Так он, по крайней мере, ощущал себя. И не помогали ни круглые уши, нанизанные на тонкую лиану и висящие у него на шее, ни две аиллуа, прижимающиеся к бокам — третья, лежащая на земле, с торчащей белой костью, с потерявшей цвет кожей, с полузакрытыми мёртвыми глазами — не давала ему почувствовать обычную для него уверенность в себе и своих действиях.
Отпустить воина в землю в аиллоу может только Великий Вождь. Отпустить воина в землю в походе чести может только военный вождь.
Не чувствовал себя теперь Уаиллар ни тем, ни другим.
"Уолле, — слышал он голос покойного отца своей жены, — уолле!".
Он, едва не задыхаясь, крутил головой в поисках подсказки, намёка, который дал бы ему возможность выйти из этого состояния — и не находил. Но вдруг на глаза ему попался Старый — который невдалеке что-то делал среди други круглоухих.
