Тени в темных углах. Гроза над крышами - Бушков Александр Александрович (лучшие книги TXT, FB2) 📗

Александр Бушков

ТЕНИ В ТЕМНЫX УГЛАX

Гроза над крышами

© Оформление: ООО «Феникс», 2024

© Текст: Александр Бушков, 2023

© Иллюстрации: Виктория Коновалова, 2023

© В оформлении книги использованы иллюстрации по лицензии Shutterstock.com

Памяти Владислава Крапивина, одного из любимых писателей моего далекого детства

Глава 1. Испытания

В квадратном зале, щедро освещенном сквозь пыльные стрельчатые окна полуденным солнышком, стояли привычные Школярам запахи: пахло чернилами, старой бумагой, ношеными ботинками. Царила тишина, как обычно бывает, когда вышедший на испытание Школяр садится на свое место, а следующего еще не выкликнули. Застыла в молчании дюжина Титоров у правой стены. Им, как и Школярам, на квартальном испытании предписывалось сохранять невозмутимость, но на лицах пятерых все же можно было прочесть затаенное облегчение: их подопечные уже ответили. Соответственным образом, остальные семеро выглядели чуточку напряженными.

Картина была привычная для Школяров, пришедших на предпоследнее испытание из дюжины. На небольшом возвышении за темным столом в виде коробки восседали трое испытателей – как и положено, в сиреневых (цвет учености) япанчах [1] с широкими отложными воротниками и круглых беретах с золотой узорчатой каймой шириной пальца в два. Стопа фолиантов в разноцветных кожаных переплетах, лежавшая слева – Школяры знали, – выложена исключительно для того, чтобы внушать уважение к книжной премудрости и высокой учености: то, что там написано, пожалуй, не всякий студиозус знает, что уж говорить о Школярах!

Справа, на приступочке у стола, помещался гонг, подвешенный на цепочке на высоком стержне, и рядом стоял в готовности невзрачный служитель – как ему и полагалось, тоже в япанче, но коротенькой, едва прикрывавшей тощую, обтянутую черными портками задницу, и в четырехугольном беретишке. Держал наготове длинную бронзовую палочку. Он здесь был самый низший (если не считать порольщика), но пыжился более всех – как-никак полноправный член Собрания! Это ему позволяло с нескрываемым превосходством взирать на Школяров и с гораздо более скрытым высокомерием – на Титоров: он служил при Квартальном Школариуме, а Титоры – в Уличных и Пучковых [2], вот служитель безо всяких на то оснований в глубине души и считал себя выше, хоть и никогда не заикнулся бы о таком вслух…

Пауза затянулась. Без сомнения – Тарик давно знал по собственному опыту,– в душе скучают выдержавшие испытание Школяры и их Титоры, но показывать это лицом, конечно, не полагается. И уж тем более скучают Наставники, вынужденные в сотый раз выслушивать одно и то же,– но он еще в жизни не видел Наставника, допустившего бы на физиономию и тень потаенных чувств: Наставники превосходно умели оставаться бесстрастными, не хуже ликов статуй. Служитель – тут уж, конечно, и к бабке-ворожке не ходи – упивался происходящим: еще бы, ему удавалось сыграть хоть какую-то роль в церемонии. Единственный, кто себе мог позволить проявить откровенную скуку (благо сидел затылком к Наставникам),– здешний порольщик. Вот уж кто обречен был на лютую скуку. Сидел, грустно ссутулившись, у «кобылы» – широченной наказательной лавки. «Кобылы» в обычных Школариумах выглядели совершенно иначе: отполированы брюхами многих поколений Школяров так, что аж сверкали. А здешняя темнела ненатертым деревом. Это понятно: на квартальные испытания попадали отличные ученики; о том, что кого-то в квартале выпороли, ходили лишь жуткие легенды, которым мало кто верил, даже Птенцы… [3]

Ради скоротания скуки Тарик в воображении дал прозвища всем троим восседавшим за столом. Есть же поговорка, которую Школяры узнают в первый день: «Не бывает коня без копыта, а Титора без прозвища». То, что Наставники стояли выше Титоров, дела не меняло…

Это было нетрудно: Брюзга, Пузан и Никакой. Брюзга сухой как жердь, на голову выше двух остальных, с ввалившимися щеками, тонкими бледными губами и недовольным всем на свете лицом то ли неподвластного никаким человеческим чувствам нелюдима, то ли одержимого жральными червями [4] страдальца. Пузан – полная ему противоположность: с объемистым чревом любителя вкусно поесть и хорошо выпить, с пухлыми, как у младенца, пальцами и толстощекой красной физиономией. А Никакой именно что никакой: не высокий и не низкий, не молодой и не старый, не худой и не толстый, с лицом невыразительным, как чистая школярская доска. Временами он казался деревянной статуей, неизвестно зачем усаженной в почетное кресло.

Брюзга величественно кивнул – и воспрянувший служитель с размаху ударил в гонг. Чистый бронзовый звон волной прокатился по залу над головами сидящих. Служитель возгласил так торжественно, словно оглашал новый королевский указ:

– Черат Тагодеро, Третий Школариум!

К выложенному коричневыми камешками кругу, чуть вздымавшемуся над темными досками пола, довольно уверенно направился рослый Школяр. Тарик его не знал, как и остальных, но сделать кое-какие выводы было нетрудно. Единственный из Школяров, этот Тагодеро щеголял не просто в суконном форменном кафтанчике: одежда у него из кадафаса, самого тонкого и дорогого сукна из дозволявшихся Школярам. Папаня у него, надо понимать, ох какой денежный. В Школариумах таких звали Щеголями. Иногда они бывали хорошими товарищами: подсказывали не хуже прочих, кружились во всех школярских проказах, – а иногда строили из себя, задирали нос, держались своей тесной кучкой…

К стоявшему с беретом под мышкой Школяру шустро подрысил служитель и подсунул ему мешок, сжав горловину так, что туда могла пролезть лишь мальчуганская рука и ничего подсмотреть не удавалось. Школяр запустил руку в мешок. Легонький стук перебираемых деревянных фишек с символами лекционов [5] продолжался недолго – значит, Щеголь уверен в себе: иные это дело затягивают. Шагнул вперед, положил фишку перед Брюзгой и вернулся в круг.

–Что тут у нас…– протянул Брюзга.– Мироустройство… Не самый трудный лекцион, требует лишь хорошей памяти, но жребий есть жребий, начальством утверждено… Скажи-ка нам, Школяр, что такое Большой Круг… [6]

«Вот это так свезло щеголю»,– не без зависти подумал Тарик. Такое и Птенцы быстро заучивают, а уж попавший на квартальное испытание, а значит, заработавший на прежних четыре золотых совы [7]… Все равно что спросить, сколько ног у кошки.

К его удивлению, стояло молчание. А еще больше он удивился, когда услышал голос:

– Ну, это… Все равно как ремень на брюхе…

Вот это пентюх! Правильный ответ звучал так: «Большой Круг – самый большой пояс нашего мира, обнимающий наш мир ровно посередине…»

Голос Брюзги звучал жестко:

– Сколько Архипелагов в Морях Большого Крута?

– Ну, это… Два вроде…

«Четыре, болван!» – мысленно воскликнул Тарик. Уж такого-то не знать… Необязательно помнить все острова, но для хорошего ответа надо знать главные. Сейчас Брюзга это и спросит – а Щеголь, уж ясно, будет бекать и мекать. Точно: Папенькино Чадо… Надо же, и на квартальные испытания лезут неучи…

– Куда же еще два делись – совершенно непонятно, – протянул Брюзга с язвительностью, которую Тарик вполне разделял. – Никто не сообщал, что они вдруг провалились в море… Ну что же… Скажи-ка нам, Школяр, какой образ имеет наш мир?