Нулевая борьба. Пролог (СИ) - Косачев Александр Викторович (читать хорошую книгу .TXT) 📗
— Хватит! Ты меня понимаешь или нет?! Гемелла! Что с тобой? Ты меня слышишь?
Гемелла стояла и смотрела на меня, не выражая никаких эмоций. Крик её не напугал. Нападать она тоже не стала. У зверей, конечно, нет многих эмоций, как у человека, за счет того, что мозг менее развит, но её поведение было действительно странным, потому что, будь она другой, не моей Гем, она бы хоть какие-то эмоции выразила. Этого не было. Ни страха, ни агрессии, ни интереса — ничего.
— Я вижу, что понимаешь. Гем, ты меня вспомнила? Ответь же мне! — попросил я.
Но она не отвечала. Я смотрел на неё, а она на меня. И всё. Больше ничего не было. Мне даже начало казаться, что она просто не хочет со мной контактировать. Мучить я её не хотел и потому просто отпустил. Посчитал, что ей нужно адаптироваться к новому организму. Пусть пробует. Главное — не мешать. Снова уколоть её я всегда успею.
Стараясь расслабиться, я отправился в душ. Решил смыть с себя переживания. Вода мерно стекала по телу, а я стоял, упершись руками в стену, закрыв глаза, и думал над интеллектуальным развитием людей. Человек растет, формируется его личность, приобретаются стратегии поведения, успешные закрепляются, а неудачные отбрасываются. И вот он получает какую-то психотравму и застревает в ней до момента преодоления. Многие люди так никогда её и не преодолевают. Их организм при этом продолжит взрослеть, с виду будет казаться, что приобретается некоторая степенность в поведении, но это будет лишь иллюзией. Человек останется на том же уровне развития, в котором осталась его непреодоленная психотравма. Травмированному может быть даже комфортно с нею жить, и он останется на этом уровне развития. Предосудительно ли это? Спорный вопрос. Психологическая зрелость — это естественный процесс развития, а не точка, которую необходимо достигнуть. Иногда из трех слоев торта самый вкусный тот, который находится посередине, и нелепо говорить, что нужно обязательно съесть все слои. Это лишь дело выбора, если таковой имеется.
Я сидел и слушал песню Oxxximirona «Полигон». Она мне всегда нравилась. Но, кажется, я только сейчас в ней распознал нечто большее, чем видел раньше. Особенно на припеве:
Горький дым, чей-то полигон…
Сколько от балды в этом ущелье полегло!
Нам никогда не будет места тут, помни, братан!
Горгород, Горгород — дом, но капкан.
Hey, you, motherfucker, bounce!
Не думай о плохом. Ты всё это впитал,
Как наркоту, и с молоком.
И ты вернёшься, даже если стал полным карман.
Горгород, Горгород — дом, но капкан.
На небе — дым, под ним — бетон.
Ты бы уплыл, да моветон.
Ты бы уплыл и далеко,
Мимо витрин, мимо икон.
Твой город — это быль и фельетон.
Ты бы уплыл, но там не то.
И ты, по ходу, по полной попал.
Горгород, Горгород — дом, но капкан.
Раньше, чтобы удержать людей в городах и чтобы они не разбредались в села, создавались удобства, за которыми люди сами сюда рвались. Это нужно было, чтобы сформировать стадо, которым было бы легко управлять. Да и индустриализация требовала рабочих рук на заводах, а не на полях. Зачем работать от рассвета до заката не покладая рук, занимаясь примитивным трудом, когда можно отработать смену в городе: тут тебе и канализация, и вода, и культура. Люди текли в города рекой. И полисы стали чем-то подобным. Мир в двадцать первом веке менялся: многие ушли во фриланс, и в задымленных городах им просто стало нечего делать, ведь всё, что им было нужно, это интернет, который был практически везде. Химеры, как индустрия развлечений, приобретали популярность, несмотря на опасность содержания. В определенный момент власти смекнули, что мир сильно изменился и они теряют свои позиции, со временем уходя в пыльное прошлое. Сымитировали гибель девяти гигантов и загнали людей в подготовленные полисы. Чтобы отвлечь людей от мыслей о вольной жизни, им дали хлеба и зрелищ, а чтобы никто не отвлекался, уничтожили систему образования, сделав её уделом избранных. Таким образом, тот, кто получал образование, жил хорошо, и ему не было смысла поднимать волнения, поскольку он жил лучше многих. Необразованный же человек даже не понимал, что что-то не так. Сказали же: опасно. И всё. Этого было достаточно.
Возникал вопрос: каким образом решить эту проблему? Из полисов это делать было бессмысленно, поскольку народ поднял бы на смех, а власть быстро избавилась бы от меня. Нетрудно создать легенду о том, что у меня какие-то проблемы с психикой и что я помешался в регионе от некой химеры-телепата. Все бы поверили спасителям. А как не поверить тем, кто любезно предоставил убежища миллиардам людей?!
Понимая, что попал в тупик и на самом деле еще ничего точно не знаю, я решил временно отвлечься на более насущные дела. Зайдя в комнату, я увидел, как Гемелла пристраивается на лоток, который служил для неё туалетом раньше.
— Так, стоп! — сказал я, подбегая к ней. — Ты теперь человек и ходи в туалет по-человечески. Поняла?
Я взял её под руку и повел в туалет. Шла она уже более уверенно.
— Вот, смотри, это унитаз, — сказал я, показывая рукой, — на него нужно садиться, вот так, и делать свои дела. Когда сделаешь, нажми вот эту кнопку, и вода вот так всё смоет. Понятно? — спросил я, глядя на Гем. — Вода всегда есть в унитазе, ничего страшного, так задумано. У каждого унитаза есть колено с водой, которое нужно, чтобы не пропускать запахи из канализации. Не будь его, в помещении была бы жуткая вонь. Но это детали. Не важно. В общем, ты осваивайся, а я тебя там подожду. Хорошо?
Я не стал дожидаться ответа и оставил Гемеллу одну. Про себя подумал, что, если она не справится, это станет большой проблемой. Через несколько минут Гем вышла из туалета на четвереньках и отправилась в комнату. Я с интересом заглянул в туалет. Меня постигло разочарование, когда я увидел, что она всё сделала рядом с унитазом.
— Да твою мать!
Слова Ромеро из дневника становились всё более актуальными. Некоторых существ не переделать. У меня оставался один вариант проверки и с ним лишь одна надежда на то, что Гемелла осталась интеллектуальной. И я решил его использовать. Для этого понадобилось две цветные вещи одинаковой формы. Я долго искал, но ничего не мог найти похожего между собой, чтобы интерпретация не была двусмысленной. Единственное, что приходило на ум, это препарат. Их как раз было два: одинаковой формы, но разного цвета. Меня она поранить не смогла бы, поскольку я был в костюме. А у неё было два варианта: либо она сделает всё как надо, либо какая уже разница, что с ней будет. Это, конечно, тяжелое и очень болезненное решение, но иначе это будет не моя Гемелла. А раз так, нет смысла таскаться с воспоминаниями и мучиться с обузой.
Гемелла лежала на кровати. Я принес табуретку, поставил на неё два препарата и положил пару бумажек, на которых основным был цвет одного из препаратов. Тест, конечно, хромал, но он вполне мог показать её способность к интерпретации, что делало ссылку на интеллект, с которым уже можно было работать. Я объяснил, чего от неё хочу: чтобы она поставила вещи соответственно цвету, а после поставил препараты рядом с ней.
— Ну, Гем, давай, — сказал я. — Ты сможешь, я уверен.
Гемелла посмотрела на меня. Затем на препараты. Медленно потянулась рукой к темно-оранжевому. Но вместо того, чтобы поставить его рядом с картинкой оранжевого цвета, она попыталась его укусить. Я опустил глаза. Не стал даже забирать препарат. Вышел из комнаты и горько заплакал. Я потерял её! Потерял свою Гем, её больше не было...
Мой мир дал трещину, и всё во мне разваливалось к чертовой матери. Сначала погибла Молли, потом я потерял правую кисть, затем меня предал Рико, а теперь еще и Гемелла стала тупее табуретки. Последний плот, который держал меня на плаву, ушел на дно. Жизнь тоже потеряла всякий смысл, и даже та цель, которую я ставил перед собой ранее, стала ничем. Зачем спасать мир, когда тебе не с кем в нём жить? Пусть к черту всё разваливается! Вот пусть те, у кого есть за что бороться, и борются, а мне оно больше не нужно. Я потерял больше чем хорошую химеру: я потерял любимое существо. Любовь раньше мне была незнакома, и я как-то обходился без неё. И самое поганое здесь то, что, однажды испытав это чувство, понимаешь, что без него жизнь совершенно пуста. С любовью краски ярче, дождь мокрее и космос ближе, а без неё как-то бессмысленно, одиноко и пусто. Создается впечатление, что люди остались где-то далеко и еда какая-то пресная и на улице похолодало. Приходит любовное похмелье. А люди любят говорить: «твоё от тебя не уйдет», «от судьбы не убежишь», «пройдет время — и ты забудешь», «любит — простит» и еще кучу разных слов на любой случай жизни. Но это всё — просто слова. Они никак не помогают и не утешают, когда внутри образовалась огромная дыра, которая засасывает в себя абсолютно всё. И самое страшное здесь — бессмыслие. Больше не хочется ничего делать, потому что смысла в этом нет. И вроде всё остальное как обычно: есть и крыша над головой, и еда, и постель, но этого всего не хочется. А хочется только прижать к себе объект любви. Физическая боль не длится, в среднем, дольше трех дней, а психологическая может тянуться месяцами и даже годами. Если не зацикливаться, боль пройдет быстро. Но легко ли это сделать?
