Изъян (СИ) - Инк Анна (бесплатные полные книги .txt) 📗
- Инг, ещё контейнер! Нужно сбросить его воду и уходить отсюда! За тобой! Инг! Инг!
Он меня не слышит. Он ищет в песке что-то, и не слышит, как на нас сверху надвигается другое дерево.
Я толкаю ногой контейнер, подскакиваю к Ингу, и тяну его за руку. Он потерял слуховой аппарат. И ничего не чувствует. Я сжимаю его щёки, заставляя посмотреть на меня. Он видит дерево, и перехватывает мою руку. Мы карабкаемся вверх по склону, огибая берёзовые ветки. Но впереди стена деревьев. И все они начинают медленное движение вниз. А первое, которое упало на то место, где стояла я, выныривает из воды – обратно, вверх; выпрямляется; качнулось; снова падает вниз, окунает себя в воду рывком, с такой силой, что с поверхности воды выпрыгивает всплеск.
- Нас придавит! – кричит оглохший Инг. – Нужно назад!
- Назад некуда! Там только вода! Её нельзя трогать!
Он ничего не слышит. Только тащит меня за руку к воде. Он стремится к ней с такой же прытью, как все деревья Гиблого места.
- Нельзя туда! – ору я, пытаясь вырвать свою руку из его ладони. Он не ощущает моего сопротивления. И не слышит мой голос.
Он уходит под воду первый. Я даже не успеваю ощутить, как промокает моя одежда. Сразу, как только мои ступни оказываются за линией воды, я ухожу в её черноту с головой. Меня тянет вниз, к осевшему на дне пеплу мёртвых, к тлену их вещей, сгоревших в печах крематория, к разбухшим трупам и вымытым добела костям непокорившихся аполло, к похороненным заживо эмоциям, заключённым в неодушевлённый металл. Своим скованным беспомощностью телом я вздымаю со дна всю пыль и грязь, сотворённые Городом. Скелеты. Пустые глазницы, тяжёлые цепи на берцовых костях, идеальные выпуклые черепа, растворённая, рассеянная повсюду в этой воде каждая клетка их плоти.
И вверх. Какой же он сильный – мой Инг. Благодаря ему я снова делаю свой первый вдох.
- Где ты научился плавать? – я помогаю Ингу тянуть меня по воде, расталкивая мокрую черноту ногами.
Он же не слышит меня.
Мы проплываем мимо сухих серых веток, которые подпрыгивают на волнах. Деревья продолжают падать и вставать. Их останками усеян берег. Мы выползаем туда, где прореха, и садимся на колючую землю. Дышим.
Инг смотрит на меня. Я вытираю мокрыми рукавами циферблат своих часов.
- У нас не хватит времени! – кричу я.
- Я Вас не слышу!
Инг расчищает обеими руками площадку из песка перед собой и пишет: «Можем пройти через север, к восточному выходу».
Я сажусь рядом с ним, стираю его надпись, пишу: «Это несколько часов, мы не успеем».
- К тому же там никто и никогда не ходит, - шепчу я. – Мы не справимся.
Пишу: «Хотя бы до поселения Ы».
Он смотрит на падающие деревья и отрицательно мотает головой. Действительно, слишком широкий диапазон. Придётся обходить далеко кругом.
Мы не успеем.
Мы потеряли слишком много времени. Уже 19.05. Через шесть минут солнце сядет. А ещё через девятнадцать действие асенсорина закончится.
Он тянет меня за руку. Читаю на песке: «Надо ждать помощи».
Сажусь на колени, пишу: «Никто не приедет».
Лицо Инга возникает передо мной. Он заглядывает мне в глаза обеспокоенно. Что-то ищет в своей мокрой толстовке. На песок вываливается ручка и блокнот. Он раскрывает его. Все надписи превратились в сизые подтёки. Он что-то пишет на листе, вырывает его, и бросает блокнот в чёрную воду. На его лице нет ни толики сожаления. Все его записи. Он протягивает мне листок. Там написано: «Всё будет хорошо». Он кладёт пальцы на мою руку и легонько сжимает её в кулак, сминая листок в моей ладони.
Пишет на песке: «Расскажи, что происходит вокруг. Я хотел бы всё это ощутить как ты».
- Ты же ничего не слышишь!
Инг снова ищет что-то в кармане. В его руках появляется маленькая, размером с ладонь, плоская коробка красного цвета. Это устройство для «живой открытки». Протягивает её мне.
Открываю экран. Дешёвая и самая примитивная, зато работает даже после заплыва в чёрной воде. Там уже сохранена запись.
- Сотрите!
- А что там?! – кричу я.
- Поздравление с днём Рождения!
- Для кого?!
- Вам!
Я пишу на песке: «Оно только в декабре, разве забыл?»
Он стирает, пишет: «Послезавтра «Спарта», вдруг…», и смотрит на меня с грустью.
Я стираю, пишу: «Ты заранее его записал?» Он кивает. Пишу: «Я хочу видеть сейчас». Смотрю на него. Он поднимает глаза. Я вижу в них смущение. Инг пожимает плечами и отворачивается, поджимает колени к себе, кладёт на них руки, утыкается лбом в косточки над запястьями.
Я включаю запись, и из ряда отверстий в устройстве выплывают маленькие мыльные пузыри, которые складываются в слова. Их форма проста, без завитков и украшений, их цвета обычные, перламутровые, без добавления эффекта салюта внутри, и лопаются эти слова так же быстро, как настоящие мыльные пузыри, с которыми играют дети в «Источнике личности»; но это его слова мне. Я читаю их на фоне падающих и восстающих деревьев, в сумерках, в последних отблесках заходящего солнца, в месте, где должны находить покой люди суетливого Города. И рядом со мной Инг.
Первым словом было моё имя. Инг пишет мне: «Мы с Вами встретились в мире, который, в отличие от Вселенной, не однороден и не изотропен. Среда человека определяет многие его характеристики: если люди рождаются в разных местах и живут далеко друг от друга, они формируются по-разному, и по всем законам Вы и я не должны понимать друг друга, и по всем правилам между нами не может быть ничего общего. Но была встреча, которой мы нарушили и законы, и правила: Вы говорили со мной, Вы отвечали мне, и наш диалог никогда не кончится пресыщением. Имя моего чувства к Вам есть, есть названия Вашим эмоциям, рождённым от взаимодействия со мной – в чувстве и эмоциях нет ничего особенного и нового. Но в мире, в котором мы живём, нет названия тем отношениям, которые сложились между нами. Но я вижу его за пределами: Города, анклава, государства, этой планеты. Есть в космосе двойные звёзды. Они вращаются вокруг общего центра масс, и могут лишь затмевать одна другую в определённый момент в строгом потоке наблюдения окружающих. Но со временем эти звёзды развиваются, расстояние между ними сокращается и становится настолько несущественным по меркам космических масштабов, что эти двое начинают взаимодействовать. Они влияют друг на друга, и это влияние изменяет их. Одна может сделать другую моложе, сильнее, продлить ценой собственной жизни её сияние, отдавать свою энергию и плоть до самого исчезновения с главной последовательности. Мне не жалко и не страшно делиться с Вами собой, более того – для меня огромная честь быть для Вас источником. Я знаю, что он Вам нужен. Я увидел Ваш изъян при ярком свете стерильного коридора городской корпорации. Я понял сразу, что хочу и могу заполнить Вашу пустоту: особенную, обусловленную особенными причинами. Мне кажется, что я верил в нашу встречу всю жизнь, и я так обрадовался ей, что даже не успел ничего предпринять, и просчитать, что я могу сделать для Вас, и иногда я действовал слишком агрессивно. Я просто не мог оторваться от Вас, и не могу до сих пор. И я никому не позволю это разрушить, пока Вы сами не оттолкнёте меня. И даже тогда. Я хочу и буду бороться до последнего – благодаря Вам, и ради Вас. И ещё я надеюсь, что мои слова, растворившись в прохимиченном воздухе Города, не исчезнут бесследно из Вашей жизни, останутся в ней вместе со мной».
Я сажусь напротив, трогаю его руку. Поднимаю его голову ладонями. Я разглядываю его атисовые глаза с предельным вниманием. Я хочу, чтобы он прочёл ответ сам. Ведь он действительно всё понимает.
- Расскажите, - говорит он тихо. – Что происходит вокруг? – и извинительно улыбается.
Я сажусь рядом с ним, прижавшись рукой к его руке. Закрываю глаза, чтобы вслушаться и внюхаться в эту странную среду Гиблого места, где человек лишний и лишён возможности мыслить рационально: здесь смерть и предсмертное путаются и меняются местами. Я открываю глаза, выставляю в открытке режим вывода материала после каждой точки, а не целого текста разом (боюсь, не хватит пузырей, а я должна успеть выразить хоть что-то для него); печатаю: «Прежде, чем упало первое дерево, был лёгкий запах гари. Как из глубины кухни в столовой «Итера». Ветер разносил его порциями. Поднимал над водой к склону оврага уже не насыщенным. И сила ветра была почти незаметной и порывистой. Как поток воздуха из кондиционеров, установленных в спиралях ограждения парка Целомудрия. Ты приминал руками сухую траву. Обрывал и крошил её в руках. Она колючая, как уголки страниц твоего блокнота. От травы пахнет имитацией специй, которые дают в наборе к куриному супу в «Итере». Здесь много берёз. Их стволы шершавые. Зазубрины выпуклостей острые. Могут оцарапать до крови, как прорези букв на металлических обложках книг в городской библиотеке. Дождя здесь не было. Притоптанный песок тропинки, по который мы шли, был сухим. Поднимался пылью выше щиколотки, и оседал на ботинках коричнево-серым - его запах затхлый, как на высоких шкафах последних этажей панельных домов Города. Мы спустились к чёрной воде, и от неё не было никакого запаха. Она не жёсткая, стерильна и безвкусна, как прохимиченная питьевая вода в Городе. Ты услышал шум дерева за моей спиной. Его стон был самым громких и заглушил движение других деревьев, которые только начали выкорчёвывать сами себя из дёрна. Дерево опрокинуло себя в воду, выгнулось максимально, почти надламываясь, и снова начало движение вверх. Это было самое страшное. Запахло сыростью из открывшихся ям в лесу – это похоже на запах самых далёких углов в гигиенических комнатах на нижних этажах городских квартир. Растопыренные корни дерева будто окаменевшие змеи врезаются в сухую, перемешанную с жёлтым песком землю. И оно снова поднимается, с воем и треском. С его мокрых веток прерывистыми струями течёт вода – звенит о водоём, с шипением падает на землю, шуршит в восставшем на своё место дереве».
