Гражданин Галактики - Хайнлайн Роберт Энсон (читать полностью бесплатно хорошие книги txt) 📗
– Я с тобой. Ты в безопасности. Ну, так как называется это место? Присмотрись к нему.
Через полтора часа Бэзлим все еще сидел на корточках над спящим мальчиком. Пот струился по его морщинистому лицу, он испытывал сильное потрясение. Отправить мальчика назад, в то время, которое он хотел увидеть, – для этого необходимо было снова провести его через воспоминания, тяжелые даже для Бэзлима, старого и ожесточившегося. Торби сопротивлялся этому, и Бэзлим не мог его осуждать, – теперь он знал, сколько шрамов на спине у мальчика и что за каждый шрам в ответе какой-то негодяй.
Но он достиг цели: ему удалось вернуться к событиям, значительно более давним, чем удержала память мальчика, заглянуть в его раннее детство и увидеть ту роковую минуту, когда ребенка отобрали у родителей.
Он оставил мальчика в состоянии глубокой комы и попытался собрать воедино разрозненные мысли. Последние несколько минут исследования оказались такими тяжелыми, что он усомнился в своем праве попробовать определить источник беспокойства.
Ну, а если подумать… что он обнаружил?
Мальчик был рожден свободным. Но в этом Бэзлим и не сомневался.
Родным языком мальчика был системный английский, акцента его Бэзлим определить не мог, но было ясно, что Торби усвоил его с младенчества; возможно даже (хотя и маловероятно), что мальчик родился на Терре – во всяком случае, он принадлежал к Земной Гегемонии. Это удивило Бэзлима, ведь он считал интерлингву родным языком мальчика, потому что тот говорил на ней лучше, чем на других языках.
Что еще? Родителей определенно нет в живых, если доверять искаженным ужасом и страхом воспоминаниям, которые он извлек из памяти Торби. Он не смог узнать фамилию или как-то определить эту семью, они остались просто «папой» и «мамой», – и Бэзлим понял, что отыскать родственников мальчика невозможно.
А теперь последнее, чтобы закончить то тяжелое испытание, через которое он провел ребенка…
– Торби?
Мальчик застонал и пошевелился:
– Да, папа?
– Ты не спишь. И не проснешься, пока я не велю.
– Не проснусь, пока ты не велишь.
– Когда я прикажу, ты сейчас же проснешься. Чувствовать себя будешь отлично, и забудешь все, о чем мы говорили.
– Да, папа.
– Забудешь. И чувствовать себя будешь отлично. Через полчаса тебе снова захочется спать. Я велю тебе ложиться, ты ляжешь в постель и крепко уснешь. Будешь крепко спать всю ночь и видеть приятные сны. Плохих снов у тебя больше не будет. Повтори.
– У меня больше не будет плохих снов.
– Никогда больше не будет плохих снов. Никогда.
– Никогда.
– Папа и мама не хотят, чтобы ты видел плохие сны. Они счастливы и хотят, чтобы ты был счастлив. Когда они тебе будут сниться, это будут счастливые сны.
– Счастливые сны.
– Теперь все в порядке, Торби. Ты начинаешь просыпаться. Просыпаешься – и не помнишь, о чем мы говорили. Но плохих снов никогда больше не будет. Проснись, Торби.
Мальчик сел, протер глаза и улыбнулся:
– Ой, я что, спал? Наверно, выспался? Да?
– Все в порядке, Торби.
Понадобился не один сеанс гипноза, чтобы избавиться от призраков прошлого, но вскоре ночные кошмары совсем исчезли. Бэзлим недостаточно владел техникой гипноза, чтобы стереть тяжелые воспоминания полностью. Он лишь сделал так, чтобы они не мучили Торби. Но если бы даже Бэзлим был достаточно умелым гипнотизером, чтобы стереть память, он не сделал бы этого; у него было твердое убеждение, что опыт человека принадлежит только ему и что даже самое худшее нельзя отнимать у него без его согласия.
Дни Торби были заполнены и беспокойны, а ночи – безмятежны. В это время Бэзлим всегда держал мальчика при себе. После завтрака они ковыляли на Площадь Свободы, Бэзлим располагался на мостовой, а Торби стоял рядом или сидел на корточках, держа миску, и выглядел так, будто умирает от голода. Это несколько препятствовало движению пешеходов, но не так уж сильно, поэтому полиция всего лишь ворчала. Торби узнал, что на площади регулярная полиция не проявляет недовольства иначе чем ворчанием, поэтому Бэзлим предпочитал иметь дело с ней, а не с частной полицией.
Торби быстро постигал древнее ремесло нищенства, – узнавал, что мужчины, идущие с женщинами, обычно бывают щедры, но просить нужно у женщин, однако просить милостыню у одиноких женщин – пустая трата времени (за исключением тех женщин, на которых не было вуали), что, связываясь с одиноким мужчиной, имеешь равный шанс получить либо монету, либо пинок, а только что приземлившиеся космонавты подают щедро. Бэзлим научил его, что в миске должно быть не очень много денег, и не должно быть видно ни самой мелкой, ни самой крупной монеты.
Сначала внешность Торби великолепно подходила для этого ремесла: маленький, голодный, покрытый царапинами, – этого было достаточно. К сожалению, скоро он стал выглядеть лучше. Бэзлим исправлял это гримом, искусно имитируя тени под глазами и впалые щеки. Ужасный на вид кусок пластыря, приклеенный к бедру, создавал видимость шрама вместо заживших ссадин; сахарная вода делала пластырь привлекательным для мух, – люди отворачивались, даже когда бросали монетки в миску.
Было бы нелегко скрыть, что теперь он не голо-
дает, но за год или два он сильно вытянулся и оставался худым, несмотря на горячую еду дважды в день и хорошую постель.
Торби как губка впитывал бесценные познания нищего. Джаббалпор, столица Джаббала и Девяти Миров, главная резиденция Великого Саргона, может похвалиться более чем тремя тысячами нищих, имеющих лицензии, и вдвое большим количеством уличных торговцев. Кабаков здесь было больше, чем храмов, а храмов больше, чем в любом городе Девяти Миров, плюс несчетное количество воришек, художников-татуировщиков, шарманщиков с обезьянками, проституток, взломщиков, подпольных менял, карманников, гадалок, грабителей, убийц и жуликов, Крупных и мелких. Обитатели города хвастались, что в пределах одного ли от пилона космопорта человек с деньгами может приобрести все, что существует в пределах исследованной части Вселенной, от звездного корабля до десятка зерен звездной пыли, от подмоченной репутации до одежды сенатора – вместе с самим сенатором в ней.
Строго говоря, Торби вовсе не являлся частью этого подпольного мира, так как он имел законный статус раба и узаконенную лицензией профессию нищего. Тем не менее в этом мире он жил. Он стоял на самой низшей ступени социальной лестницы.
Будучи рабом, он научился лгать и воровать так же естественно, как другие дети обучаются хорошим манерам, и даже гораздо быстрее. Но он открыл, что эти умения могут достигать высокого искусства на «дне» большого города. Когда он подрос, изучил язык и городские улицы, Бэзлим начал посылать его одного – выполнять поручения, делать покупки, а иной раз и попрошайничать в одиночку, в то время, как сам Бэзлим оставался дома. Так Торби «опустился до дурной компании», если можно опуститься еще ниже с самой нулевой отметки.
Однажды он вернулся с пустой миской. Бэзлим ничего не сказал, но мальчик сам объяснил:
– Пап, гляди, как здорово!
Из-под своих лохмотьев он вытащил красивый шарф и с гордостью развернул его. Бэзлим не улыбнулся и не дотронулся до шарфа.
– Где ты его взял?
– Я его слямзил!
– Это ясно. Но у кого?
– У одной леди. Симпатичная, красивая.
– Дай-ка мне взглянуть на метку. Мм-м… кажется, леди Фасция. Да, думаю, она красива. Но как же ты не попал в тюрьму?
– Ха-ха, папа, это так просто! Меня Зигги научил. Он все эти штучки знает. Такой ловкий – видел бы ты, как он работает.
Бэзлим задумался: как обучить морали заблудшего котенка? Он не хотел приводить абстрактных этических доводов. В прошлом мальчика была пустота, и в настоящем – тоже ничего, что давало бы возможность беседовать с ним о таких вещах.
– Торби, зачем тебе менять профессию? В нашем деле ты платишь комиссионные полиции, делаешь взнос в гильдию, жертвуешь храму по святым праздникам – и никаких забот. Разве мы голодаем?
