Курсантка с фермы. Адаптация к хитрости (СИ) - Грин Агата (читать книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
С орионцами тоже было трудно. Ненароком коснешься их плечом, заденешь — и сразу же получишь в ответ, потому что они любое прикосновение от «чужака» воспринимали как нападение и отвечали мгновенно.
Апранцев на нашем факультете было крайне мало — по пальцам можно пересчитать. И если поначалу я хорошо с ними общалась, то, чем больше проходило времени, тем яснее они давали понять, что компания у них закрытая и сугубо апранская.
Лирианцев в Военной академии не училось вовсе, как и веганцев. Первые отрицали любую агрессию, а вторые попросту не могли сдать тесты на поступление — не достаточно еще были развиты.
Так что среди разведчиков я была почти единственной землянкой, и страдала от того, что подходящих мне приятелей не нашлось.
Я обещала Кеше, что не буду себя мучить, но в итоге все к тому и свелось. Я лезла из кожи, чтобы получить привилегии на зачетах и экзаменах, и это сработало. Зачетов в итоге я не сдавала вообще (если не считать физической подготовки), потому что получила их автоматами, а с экзаменами не было никаких сложностей. Я так хорошо знала материал, и излагала его так ясно и понятно, что этому могли позавидовать и андроиды.
Каждый вечер, заваливаясь в почти неадекватном состоянии спать, я говорила себе «Завтра я отдохну». И, конечно же, не отдыхала. Находились какие-то дела, пробелы в знаниях, и я продолжала «совершенствоваться».
Правоведение и центаврианский — самые сложные для меня дисциплины, я сдала хорошо, но экзамены прошли, как в тумане. Остался только один экзамен — по расам. В тот день меня с утра подташнивало и вело из стороны в сторону; чтобы никто этого не заметил, я больше отсиживалась да пила воду. Все нервничали, и на мой странный вид внимания ни преподаватели, ни однокурсники не обращали.
Лохму не доверял всяким системам проверки, и, как истинный лирианец, экзаменовал в форме дружеской беседы, окутывая заботой и участием, как теплым одеялом. Я пропустила вперед оставшихся курсантов, чтобы напоследок освежить в памяти некоторые темы, поэтому сдавать экзамен в кабинет вошла последней.
Я зашла и поприветствовала преподавателя. Профессору Лохму было несколько сотен лет, и о возрасте его говорили только радужки, налившиеся фиолетовым пигментом, фиалковым цветом мудрости и знаний. Почему-то именно в тот день его глаза показались мне необычайно яркими, и я даже потеряла на какое-то время концентрацию.
Лохму улыбнулся и предложил сесть.
… Я тоже хотела улыбнуться, но лицо онемело. Не понимая, что происходит, я все же попыталась сделать шаг вперед, но тело налилось невыносимой тяжестью, и я начала валиться в бок. В глазах потемнело.
— Ветрова!
Преподаватель молниеносно обогнул стол и успел подхватить меня. Аккуратно уложил на стол со словами: «Дыши, девочка, дыши глубоко и размеренно». Я дышала, но выходило у меня совсем, совсем не размеренно… Мне было плохо до тошноты, до плясок темных кругов перед глазами. Перепуганный мужчина склонился надо мной; теплые ладони его легли на мои виски. Он прикрыл чудные глаза, сосредотачиваясь.
Я всей душой хотела, чтобы его лирианское тепло меня исцелило, но усталость никуда не уходила, и мне по-прежнему было плохо.
— Что же вы натворили? — наконец, произнес профессор.
Я попыталась встать, но тут же обессиленно обмякла.
— Против спящих могут выстоять только самые выносливые… Вы переутомлены и не в состоянии выдержать перемещение на аэробусе на Тектум. Мы не сможем пока доставить вас домой. Я вынужден сообщить об этом вашему куратору.
— Нет! — запротестовала я слабо, и добавила уже совсем тихо: — Пожалуйста…
— Ветрова, что вам ценнее — учеба в академии или здоровье?
— Академия.
— Милая девочка… — Лохму покачал головой. — Ваше состояние сродни состоянию пленника, побывавшего у рептилоидов. Вам нужна реабилитация.
— Нет… пожалуйста.
— Вы не только сильно утомились, вы перегорели эмоционально. Дальше будет только хуже, Ветрова. Вы уверены, что хотите продолжать учебу?
— Должна…
— Кому должны, дитя? Назовите мне имена людей, которые так нуждаются в том, чтобы вы себя гробили?
Лохму попал по больному нерву. Во мне до сих пор жили противоречия: амбициозная сторона моей личности желала уделать всех этих напыщенных центавриан, доказать, что и земляне — ого-го, другая же требовала бросить все это и вернуться к обычной жизни. И я бы скорее все бросила, но страх… этот страх, что меня действительно отправят на станцию, и я больше не увижу ни прекрасного Горунда, ни братьев, не оставлял в покое. Я была слишком привязана к земле, и открытого космоса боялась, как иные боятся рептилоидов. Плотину прорвало, и я начала плакать, почти не ощущая, как слезы бегут по щекам.
Профессор коснулся ТПТ за ухом:
— Блага, товарищ лейтенант. Подойдите в аудиторию К-2.
Кажется, настал конец учебе в академии. Мне даже удалось принять вертикальное положение на столе; торопливо смахивая слезы, я стала так же торопливо искать правильные слова, но не находила. Мозг, загруженный за последнее время огромным объемом информации, отказывался работать в том же авральном режиме.
Лохму снова коснулся моего лба:
— Ветрова, успокойтесь, прошу вас!
Я столько слез извергла, что болели опухшие глаза, щипало веки, драло горло. Но мне становилось легче, потому что спали разом все ограничители, которые я сама себе наставила, и я дала своим настоящим эмоциям волю.
Солд вошел, как всегда, подтянутый; яркие глаза обжигали льдом. В пелене слез он казался мне ангелом со своими светлыми волосами и статью.
— Давно? — только и спросил он у профессора.
— Минут десять.
Лейтенант подошел ко мне, навис, и заорал:
— Встать!
Обычно приказы Солда я выполняла незамедлительно, но в этот раз меня хватило только на то, чтобы заплакать еще горше.
— Ы-ы-ы, — передразнил лейтенант.
Лохму сложил руки на тщедушной груди:
— Я категорически против того, чтобы Ветрова продолжала учебу. Сгорит, уверяю вас, товарищ лейтенант. Отправим девушку в медсанчасть, подлатаем, и пускай отправляется домой.
— Ветрова, поставь-ка слезы на паузу и дай нам поговорить, — бросил Солд и обратился к Лохму. — Вы девчонке хотите жизнь сломать?
— Простите? — не понял лирианец.
— Прощаю. У Ветровой феерическая для младшей сопротивляемость внушению; если вылетит из академии, попадет на станцию, и вы знаете, в каком качестве. Как думаете, удастся ли ей там не перегореть?
— Многие работают на станциях связи… — Лохму изменился в лице. — Вы имеете в виду «батарейки»?
— Да, профессор. Приглядитесь внимательнее… Что вы видите?
— Не знаю, где вы увидели сопротивляемость, я вижу только большую чувствительность!
Солд цокнул языком:
— Не жалейте девушку, профессор. Она поревет, повоет, и продолжит добиваться цели, и поверьте — добьется. Будь она мужчиной, цены бы ей не было, и это отмечают многие преподаватели.
— Но она не мужчина! Вы видите одно, Солд, а я другое. Она мягка.
— Не мягка, а гибка.
— Вы слишком много надежд возлагаете на это дитя.
— Обоснованно. На наш факультет просто так не попадают.
— Товарищ лейтенант… Солд… поймите, девочке лучше покинуть академию. Вряд ли она захотела поступить по собственному желанию. Если ее запугали и заставили поступать, я лично проконтролирую, чтобы она не попала на станцию связи.
Услышав это, я соскочила со стола, перебарывая сильное желание сесть на пол, а лучше — лечь, чтобы перестали мелькать перед глазами пятна.
Мужчины обернулись на звук, и прекратили спорить.
— Профессор, — сказала я невнятно, — вы действительно поможете?
— Нет, — отрезал Солд. — На меня смотри, Ветрова. Федерация спасла тебя, а Горунд приютил. Ты жива только потому, что кто-то выстоял ради тебя, отдал свои время, силы, жизнь… Или тебе все это неинтересно? Безразлично, что спящие каждый день уничтожают живое, что подбираются все ближе к таким же людям, как и ты? Если каждый способный курсант будет сдаваться, кто тогда останется защищать миры от спящих? И на чем будут строиться эти миры?
