Вера. Надежда. Любовь (СИ) - ЛетАл "Gothic & (читать книги без сокращений txt) 📗
— Раздавлю, как гниду! — хором вторят мне чудовищные морды Демона о трех головах и клацают острыми как бритва клыками.
— Вырву твою гнилую печень и скормлю собакам! — подливает яду в черный котел моих греховных мыслей Ехидна-Жестокость и обвивает меня змеиным телом, предлагая свои мечи.
Но оружие падает из рук. Задыхаюсь в цепких объятиях своих Демонов, что без удержу беснуются вокруг жертвенного костра, в адском пламени которого корчится моя нанизанная на вертел душа.
— Будь ты проклят… Ненавижу… — шепчет моими ссохшимися губами Гарпия-Ненависть и, точно подранок хлопая рваными перепонками крыл, царапает грудь когтистыми лапами, пытаясь вырвать из нее нестерпимо болящее сердце.
— Ты не имеешь права! Выпусти меня отсюда! — бессмысленные слова отскакивают горохом от стенок, и никто меня не слышит, а монструозные извращенцы продолжают разнузданные оргии с моим разумом. И сколь не отбиваюсь от насильников, меня снова и снова кидают на ватный тюфяк бессилия, грубо лапают и, целуя взасос, омерзительными пиявками вытягивают жизненные силы.
Мутит от отвращения. К горлу подступает горечь смертельной обиды и меня выворачивает наизнанку обжигающей желчью. Тихо сползаю по стене, трясясь от холода.
— Дени-и-ис… — сиплым выдохом срывается с губ имя моей Веры, моей Надежды, моей Любви. Безумным взглядом ищу того, кто не даст мне сойти с ума. Но его со мной нет, и тьма поглощает меня. Я без сил вязну в черном болоте Отчаяния…
Куда ни гляну, от горизонта до горизонта бескрайняя трясина, покрытая зыбким ковром гниющей травы с одиночными штырями чахлых деревьев. Редкие озерца открытой воды поблескивают угольной чернотой, но, зачерпывая пригоршню влаги, я вижу в ладонях только зловонную грязь.
Брезгливо вытираю руки и снова бреду сам не зная куда, еле вытягивая ноги из вязкой жижи, пузырящейся болотными газами и рискуя каждым следующим шагом провалиться в бездонную топь.
Где же край этого света, берег, на котором почувствую под ногами твердую почву? Точно злые духи сбивают меня с пути, и я уже как тот древний мудрец готов молить о точке опоры, чтобы перевернуть этот мир и вернуться в свой. Но здесь не работают ни заговоры, ни законы природы и над головой висит все тот же купол серого неба, готового разразиться ливнем и окончательно скрыть от меня горизонт.
— Ты потерялся. Ты не выберешься, — гнусно зудит над ухом комар-Безнадега.
«Лис, ты сможешь! Ты сильный», — отмахиваясь от гнуса, твержу себе и отчаянно хватаюсь за режущую ладони осоку.
— Сколько ни барахтайся, сдохнешь тут! — присасывается пиявка-Астения, и силы уходят с каждым шагом. В изнеможении спотыкаюсь и падаю. Руки по локоть уходят в склизскую кашу, но упрямо мотаю головой:
«Ты должен. Ради Дениса. Блять, двигайся. Вперед!» — Но уже ощущаю на шее тонкие холодные пальцы кикиморы-Обреченности, что медленно и верно перекрывают кислород, заставляя разум метаться по собственному лабиринту, и каждый раз упираться в тупик, выбирая неверный путь. И я готов взвыть раненым зверем…
— Денис! — мой крик разрывает мертвую тишину. — Любимый! Я потеряюсь без тебя*. Утону в мерзком пузырящемся газами болоте. Смешаюсь с никому не нужным мусором. Стану прахом, пеплом. Помоги… — И точно в ответ на мои мольбы яркий всполох прорезает свинцовые тучи, на мгновенье ослепляя, а когда открываю глаза, юркая тень мелькает в жухлой траве.
То ли дух, то ли демон — полупрозрачный зверек с угольками глаз и черно-бурой шерсткой, будто это место и у него отняло яркие цвета — скачет между кочками, то удаляясь, а то возвращаясь, дразнит мои охотничьи инстинкты и побуждает погнаться за пушистыми хвостами.
Не знаю откуда берутся силы, но поднимаюсь и иду след в след за своим прытким проводником, страшась потерять его из виду. Не ведал, что спасительный берег был так близко, но с каждым шагом все меньше вокруг проплешин торфяной воды, все больше сухих островков на моем пути.
Ноги дрожат, когда выбираюсь на твердую землю. Тянусь к своему спасителю, но тот не дается в руки и скрывается в кустах. Падаю в мягкий мох. Дрема вязкая, зыбкая, наливая тело свинцом, смыкает веки. В забытье лечу, кувыркаясь, вращаясь в пространстве, в котором уже не знаю, где верх, а где низ, пока вдруг не зависаю над своею собственной кроватью…
На моем траходроме, безжалостно сминая покрывало в египетских богах и так по-детски поджимая колени, спит мой личный бог — мой Денис.
— Дэн… — Не верю собственным глазам, но дýшу уже наполняет щемящей нежностью: «Мой малыш ждет меня дома. Приехал, не послушался», — и меня одолевает нестерпимая жажда придавить Любимого к постели тяжестью своего тела, которого сейчас и сам не ощущаю и вынужден невесомым перышком примоститься за спиной Дениса и забыться тревожным сном, чувствуя в мыслях такой долгожданный покой.
Мой Бог властвует надо мной и над моими Демонами, сгорающими в его свете, и разум окутывает невесомое облако тишины. Такой трепетной. Такой чуткой, что каждое дуновение ветра может рассеять этот невесомый нимбус. И где-то на задворках сознания, разрушая идиллию, уже слышится назойливый скрежет серой крысы-Тревоги. А следом резкий металлический лязг безжалостно выдергивает меня из нашей кровати, и я вздрагиваю, просыпаясь в стенах каземата…
— Жданов. На выход! Руки за спину, — первое человеческое существо за прошедшую вечность снова сковывает мои запястья браслетами.
Снова узкие обшарпанные переходы и бесчисленные решетчатые створки открываются и закрываются за спиной. Снова гулкие цивильные коридоры и массивные двери, за которыми вершатся «праведные» дела. Снова давящая аура этого поганого места, только я никого и ничего не вижу.
Потому что вымотан до предела физически. Потому что в край истощен морально. Потому что глядя на редкие проемы окон, за которыми царствует ночь, понимаю, что я здесь уже как минимум сутки.
Сутки, что я просуществовал без Дениса в самокопании и бесконечной борьбе со своими Демонами. Сутки, что провел Денис без меня в неведении и душевных метаниях. Сутки, когда я терял силы, а сейчас готов на брюхе ползти к нему. Сутки, когда Дэн, наплевав на запреты, мчался ко мне, а сейчас ждет в моей квартире. Сутки, когда я не мог позвонить и сообщить любимому, что я живой и почти в порядке. Сутки, и Дэн все еще не знает, где я, а на столе…
«Даже если Дэн уже прочел мое прощальное письмо, я должен дать ему знать, что живой, — ускоряю шаг так, что конвоир едва поспевает за мной. — Мне надо успеть», — твержу, словно заклятие, и за следующим поворотом скрежещу с досады зубами.
— Лицом к стене! — команда, которую откровенно игнорю и, упрямо вздергивая подбородок, открыто встречаю пронзительный взгляд, прожигающий меня насквозь.
Аладдин. Уже не принц, но пока еще и не нищий, хотя столь заметно растерявший весь лоск и стать, что в нем сложно угадать былое величие известного наркобарона. Постарел, осунулся, присмирел, но все еще не сдался, не желая стать чьей-то кормушкой. И, увидев меня, грозный хищник рвется в атаку, но вдруг в нерешительности замирает, а приоткрытые было губы наркодилера смыкаются, так и не проронив ни звука.
И я тоже молчу, но после суток в камере в компании собственных чудовищ мой безумный взгляд говорит красноречивее языка. В нем неутолимая жажда убийства. И каждая безвозвратно ушедшая минута делает эту жажду все нестерпимее, приправляя ее горестью осознания, что не вижу, какой удел ждет меня за следующей дверью.
Единственное, что очевидно — на милость Митлана рассчитывать не приходится, ибо мое затянувшееся пребывание в кутузке — его рук дело. И если эта мразь захочет, запросто отправит меня по этапу, и не куда-нибудь, а прямиком в черную зону*, где я буду ярким алым* пятном, с которыми в этих местах слишком часто происходят «несчастные» случаи.
И даже если следствие, тюрьма, зона — мне сейчас на все это велико похрен. Без боя по-любому не сдамся. Так или иначе добьюсь правды и вернусь к Любимому. Главное, чтобы он дождался, и мне во что бы то ни стало нужно связаться с Денисом. Я просто не имею права отнимать у него лучик Надежды.
