Земля наша велика и обильна... - Никитин Юрий Александрович (версия книг .txt) 📗
Я взглянул на часы, до выступления по Центральному телевидению десять минут. Первое обращение нового президента, надо бы вздрагивать каждой жилкой, но чувствую только странное опустошение, как Гоголь, что написал последнюю книгу и ощутил, что главное дело сделано, теперь можно лечь и умереть.
В комнате, где помещается часть моего штаба, Лысенко устало улыбнулся мне, а я с подозрением уставился на широкий экран. Там я беззвучно открываю и закрываю рот, произнося речь перед заполненным залом в Промышленной академии.
Я поинтересовался ядовито:
– Мультик думаешь сделать? Или для шутерной баймы скин придумал?
– Надо видеть, – пояснил он. – Теперь вы президент, Борис Борисович! Каждое слово на вес золота. Я уже третий час прокручиваю одни и те же фразы, а теперь вот уже и без звука, чтобы проследить за жестикуляцией. У многих это выглядит очень неадекватно. А ведь вам придется выступать не перед сторонниками или противниками, а гораздо хуже: перед народом! А народ не только из слесарей и прачек, профессура – тоже народ, только злой и ядовитый, фальшь и дурь сразу раскусят.
Я сказал сердито:
– А мне разве надо притворяться?
– Правда часто выглядит неправдоподобнее, чем ложь, господин президент! Это я говорю как старый газетчик. Чтобы убедить человека, не обязательно говорить правду, надо только умело жестикулировать, владеть речью, делать в нужных местах паузы, говорить со страстью…
В соседнем зале суетились телевизионщики, таскали аппаратуру, устанавливали яркие лампы с отражателями. Под стенами застыли агенты секретной службы. Всех телевизионщиков проверили и перепроверили, невзирая на то, что каждого знают еще и в лицо, но вдруг среди них отыщется фанатик, русский шахид? Конечно, никто ничего лишнего не пронес, металлодетекторы отсеивали тех, у кого в кармане оказывалась даже пилочка для ногтей, но никакой металлоискатель не читает мысли, а наброситься на президента можно даже не с пилочкой, а с какой-нибудь деталью от телекамеры… Кто знает, вдруг она может превратиться в острый нож?
Юлия вместе с телевизионщиками готовила место съемки, а я пока просмотрел доклад, составленный советниками бывшего президента. Каждый абзац противоречит другому, неужели не видно им самим, нет, конечно же, видно, однако советники принадлежат к разным группам, выражают их интересы, и потому каждый тянет одеяло на себя, доказывает свое.
Лысенко следил с сочувствием, я отшвырнул доклад в сторону.
– Правильно, – одобрил он. Заметив мой хмурый взгляд, объяснил: – Это мне надо готовиться, а вы столько лет толкали речи перед студентами!
– Тогда мои обмолвки ничего не стоили, – огрызнулся я.
Ведущий телепередачи сказал негромко:
– Одна минута. Приготовьтесь, господин президент.
– Пятьдесят секунд…
– Сорок…
– Тридцать…
– Двадцать…
– Десять…
Я судорожно сжал под столом руки. Наконец-то пришло осознание, что сейчас по всей стране люди усаживаются перед экранами, на меня смотрят в залах аэропортов, в летящих самолетах, в вагонах поездов, дома и на службе, на отдыхе, в загранкомандировках, автолюбители слушают за рулем, глядя на дорогу, а на предприятиях рабочие и служащие поглядывают на экраны портативных телевизоров, на сотовые, словом, сейчас вся страна слушает человека, который закрывает историю России.
Я перевел дыхание, натянул на лицо приветливую улыбку собранного и решительного человека, стойкого и уверенного в себе, посмотрел в объектив телекамеры. Еще во времена моего предшественника было дано указание захватывать в кадр пространство не шире стола, а еще лучше – только самого президента, сидящего за столом. В конце концов, главное все-таки выступление президента, а не обстановка зала. Да и создается доверительная атмосфера, будто президент находится один на один с телезрителями, в худшем случае – между ними стоит еще один человек, телеоператор, но уж никак не зал, набитый агентами охраны президента, что внимательно следят за руками корреспондентов, а те из-за этого нервничают, покрываются потом, стараются двигаться как можно медленнее, руки все время держат на виду, никто не рискнет полезть в карман за носовым платком.
Выступать я не любил, в этом слишком много от работы, которую оставил в университете, однако и президент не волен жить, как изволит: если в универе я читал от и до лекции студентам, то сейчас приходится выступать перед аудиторией, охватывающей всю Россию, а Палеев говорит, что и весь мир, что на самом деле правда: мои выступления сейчас слушают не только аналитики различных разведывательных служб, но и простой народ во всех странах мира. Да и непростой – тоже.
Непростой, мелькнула мысль, слушает намного внимательнее.
Как и учила Юлия, на обратном пути я прошел мимо телекамер, не поворачивая головы, сейчас не тот случай, чтобы улыбаться и расточать сладкие улыбки. Корреспонденты выкрикивали что-то, я не вслушивался, мозг кипит, надо же что-то делать дальше, а я не готов, хоть в последние дни уже и продумывал, чем займусь, если вдруг да изберут президентом, но оказалось, что продумывал глобальные проекты, а вот ежедневную текучку…
Лукошин и Лысенко протиснулись сквозь ряды агентов, я ощутил облегчение, когда они пошли рядом. Четвертым шел Палеев, руководитель моей, да, теперь уже моей канцелярии. Вот этот и должен быть всегда рядом для всей текучки, рутины, ежедневных мелочей. Он и его многочисленный аппарат.
Везде в коридорах агенты секретной службы, но, кроме того, во дворе подтянутые спецназовцы собираются группками вокруг бронетранспортеров. Сердце екнуло: уж не готовится ли государственный переворот? Хотя слишком рано, я еще не успел разочаровать новых сторонников.
Горшков, военный министр, матерится, отводя душу, но реальность такова, что отправить к русско-китайской границе можно только один корпус, а остальных нужно собирать и приводить в божеский вид. Вся остальная армия, составленная из неудачников, не сумевших откосить от армии, годна только строить дачи генералам. При том положении, когда солдатами удачи называют тех, кто сумеет увильнуть от службы, нечего и рассчитывать на высокий воинский дух. Вполне вероятно, вся наша армия при первых же выстрелах побросает оружие и сдастся в полном составе: лучше быть пленным, но живым, чем героем, но мертвым – гласит мудрость общечеловеков, а эта проклятая общечеловечность распространилась, как зараза, и на армию.
Я стиснул виски, потер ладонями лицо, чувствуя, как к нему снова приливает кровь. В такие моменты нельзя смотреть на себя в зеркало, похож на вампира, только что вылезшего из гроба: красные воспаленные глаза с набрякшими мешками, бледное лицо с жуткими пятнами, обвислая кожа, вздернутые брови, словно так сумею удержать опускающиеся под действием гравитации свинцовые веки.
Самое плачевное положение дел сейчас как раз там, где наиболее опасно. Люди, занятые экономическими проблемами, ростом курса доллара и понижением цен на нефть, как-то не обращают внимания на положение на границах. Честно говоря, в правительстве прошлых президентов тоже не обращали: больная экономика, снижение жизненного уровня, падение рождаемости, рост нищеты – при таких проблемах думать о пограничной службе как-то недосуг, тем более что сейчас шпионы уже не пробираются ползком через границу, а приезжают или прилетают под прикрытием дипломатических паспортов или в составе высоких делегаций.
Но на всей протяженности границ России, а ее границы все еще остаются самыми длинными границами в мире, постепенно приходили в негодность даже заборы с колючей проволокой, не говоря о том, что в связи с независимостью среднеазиатских республик пришлось оставить там все минные поля и форты, теперь охранять непосредственно границу России, но… уже нет денег на постройку той защитной линии, что ограждала некогда СССР. Теперь нелегальные переселенцы не только спокойно переходят на территорию России, минуя контрольно-пропускные пункты на шоссе, но и приезжают в огромных трейлерах, доверху набитых людьми, а таможенники пропускают за взятку.
