Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов - Дозуа Гарднер (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗

Я загрузил тарелку вполне съедобной говядиной по–бургундски, приготовленной в специализированном кухонном принтере, уселся за стол, где жевали и болтали несколько моих новых коллег, и, окинув всех добродушным взглядом, принялся за еду. В этой тошнотворно низкой силе тяжести имелось одно преимущество: я мог не опасаться, что этот длинный тонкий стульчик развалится подо мной, опрокинув мой значительный торец на пол. На Земле такое порой случалось. Но никто не насмехался надо мной. Уже давно.

— Сенсей, — заговорила японский биолог Наташа Хсай с едва уловимым раздражением. — Не присоединитесь ли вы к нам за ужином?

Я не стал упоминать ее звания, хотя не хотел проявлять неуважение. Все эти умники имели за плечами не меньше двух докторских степеней, поэтому их заслуги были очевидны.

— Спасибо, Наташа, думаю, так и поступлю. — Я принялся за вторую порцию виноградного лука. — Отличная кухня, экспедицию ни в чем не ограничивают. Но так и должно быть, ведь вы проводите здесь колоссальную работу.

Несколько приятно удивленных спецов переглянулись между собой. Они явно были высокого мнения о себе. Симпатичный на вид темноволосый парень, сидевший во главе стола, деликатно откашлялся.

— Так вы побывали снаружи с целью засвидетельствовать свое почтение «Энигме», мистер Парк?

Благодаря досье, изученным перед отлетом с поверхности Юпитера, я узнал под неряшливой густой бородой ведущего специалиста по молекулярным технологиям Антонио Каэтани.

— Только что вернулся, доктор Каэтани. Великолепное зрелище. Как раз в моем вкусе.

— Просто Тони, — пренебрежительно бросил он. Сидящие за столом снова обменялись взглядами. Этот парень решил идти напролом. Что ж, это говорит в его пользу. — Если я не ошибаюсь, ваш вкус подпитывается субсидиями Института РД.

С таким непримиримым отношением я, конечно, сталкивался и раньше, особенно со стороны упрямых ученых традиционного толка. Я даже отчасти мог понять его негодование. Похоже, что, с его высоконаучной точки зрения, работе команды мешал бредящий псих, поддерживаемый деньгами правительства. Как будто астронома из группы поиска внеземного разума вынудили сотрудничать с жертвой похищения, подвергшейся анальному зондированию, или в проект исследования протеома ввели убежденного креациониста. Я пожал плечами.

— Эй, Тони, отстань от человека, — воскликнул Мансур Косроджерди, иранский эксперт по артефактам. — Дай ему хотя бы поесть. — Его борода была еще гуще и темнее, чем у Каэтани. Да, температура снаружи достигала двухсот градусов холода по Цельсию, но эти люди старались возвеличиться самым нелепым образом. Неужели они воображали себя участниками обреченной арктической экспедиции? — Мы можем заняться идеологической грызней после сыров и хереса.

— Не стоит щадить мои деликатные чувства, — сказал я, сопровождая слова добродушным смехом.

Я потянулся к графину с красным вином, сверкающим в золотистых лучах Сатурна, словно рубин. Сидящая справа от меня женщина — специалист по теории струн Джендай Шамба — перехватила графин уверенным движением мускулистой и черной, как ночь, руки.

— Позвольте мне, сенсей.

— Вы очень любезны, спасибо. Но давайте общаться по–дружески, без лишних формальностей. Зовите меня Мыэонг–хью. — Я широко улыбнулся, заметив ее замешательство, а затем громко рассмеялся. — Нет, это слишком трудно выговорить. Все в порядке, называйте меня просто Сэм, дорогая. И все остальные тоже.

— Сэм.

В столовой повисло неловкое молчание, нарушаемое скрипом пластиковых приборов по тарелкам. Я доел вкуснейшую говядину, поставил посуду на поднос, отпил еще пару глотков удивительно насыщенного и выдержанного шираза и наконец добрался до лимонно–имбирного десерта, украшенного фисташками.

— Решение пятьдесят три, вот мое личное мнение, — с полным ртом пробормотал я. — Естественно, это мое предварительное заключение.

— Там, очевидно, нет ни знакомых нам роз, ни нарциссов, ни фиалок или орхидей. Но цветы, рассеянные по всему кораблю, безусловно произошли от земных видов, изменившись в соответствии с климатом и в процессе естественной эволюции, — сказала Наташа Хсай. — По крайней мере, такой вывод напрашивается после осмотра.

— И он исключает решение пятьдесят три, — быстро добавил Антонио Каэтани. — Растения такой сложности не появлялись на Земле в процессе эволюции до современного периода. Возможно, даже до тех пор, пока не были искусственно выведены людьми вследствие подъема сельского хозяйства.

— О, давай не будем упрощать, Тони, — воскликнула Наташа. — Насекомые-опылители, ящерицы и прочие существа самостоятельно определяют биологические виды без чьей–либо помощи. Да, могу вас заверить, что в ранние эпохи люди безжалостно истощали почву ради пропитания и только намного позже они стали культивировать цветы, особенно те, что нравились им. Теперь это наши ботанические питомцы, они заставляют нас улыбаться и чувствовать себя лучше.

— Это половые органы, оснащенные ароматом, — заявил Каэтани. — И они выполняют свою функцию.

Я ненадолго отвлекся от еды.

— Первые цветущие растения, — заметил я, — появились эволюционным путем шестьдесят пять миллионов лет назад, перед катастрофой, в результате которой образовался кратер Чиксулуб. Любопытное совпадение, приблизительно в то же время, как уже было установлено, с лица Земли исчезли динозавры. — Не было необходимости разъяснять это обстоятельство, в конце концов, здесь присутствовали только компетентные специалисты. — Позвольте вам напомнить, что почву обрабатывали не только люди. — Я вдруг понял, что сыра уже не хочу, и отодвинулся от стола. — Здесь позволяется курить? Есть желающие выпить портвейна с хорошей сигарой?

— Нет, — резко ответил Каэтани. — Сенсей Парк, мы ученые, а не мистагоги. Должен признаться, ваше присутствие на «Гюйгенсе» меня сильно озадачило. — Джендай Шамба дернула его за рукав, но он только отмахнулся. — Я считаю оскорблением для себя тот факт, что Империя пригласила сюда на Титан какого-то шарлатана из Института Разумных Динозавров. — Шамба под столом наступила ему на ногу, ее решительные действия по поводу моего определения и занятий меня очень удивили. — Больше мне нечего вам сказать.

Каэтани надменно отвернулся, придвинул к себе тарелку с десертом, зачерпнул полную ложку тирамису и сильно ткнул ей себе в левый глаз.

Я чуть заметно приподнял бровь, вздохнул, поднялся со своего места, собрал на поднос пустые тарелки и пластиковые приборы и отошел от стола. Надеюсь, он не ослепнет на этот глаз. А что еще мне оставалось делать?

Говоря научным языком, я представляю собой этиологическое искажение. Другими словами, во мне есть нечто, не согласующееся с причиной и следствием. Я независимый сгусток невероятности. Если вам угодно, можете назвать меня колдуном или чокнутым, это намного проще выговорить. Но если я услышу, есть вероятность, что вы в темноте споткнетесь о детский велосипед или наткнетесь на открывающуюся дверь и что–то себе сломаете. Не то чтобы я обращал внимание на подобные выпады, но вот мое подсознание… Ничего не могу с этим поделать, так что извините.

В столовой поднялся шум, кто–то вскрикнул, но я махнул рукой, лег в постель и уснул, как делал это на протяжении пяти лет, словно неприкаянная душа. Мой дар или проклятие не позволяет мне оставаться в стороне от того, что меня окружает. Печаль кружилась в водовороте снов. Сонг–Дэм и — как это часто бывало в последнее время — доносящиеся из глубины полутора прошедших столетий гулкие мрачные голоса. Они звенели в моей голове, я читал их на страницах древних книг, обнаруженных в покинутых библиотеках, где пахло гарью, и пытался обрести тишину, словно старый растолстевший пес, страдающий от невыносимой боли. Голоса звучали на английском, этот язык был мне знаком так же хорошо, как и родной. Сначала я учился ему на улицах, а затем совершенствовал в школе для одаренных детей. Я ничего не знал об авторе, лишь чувствовал, что это человек, всецело принадлежащий своему времени. Его слова нашли отклик в моей обожженной душе. Вероятно, и ему была хорошо знакома эта боль, и он пытался ее успокоить.