Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов - Дозуа Гарднер (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗

С основного экрана голографический образ тоже глядел на меня — созданный словами и подвижными пальцами удаленного наблюдателя, ритмами его мозга и сохраненными в архиве стереотипными идеограммами — он смотрел из могилы, вырытой пять лет назад. Сонг–Дэм. Мой сын. Мой бедный мальчик. Мой погибший герой. Я плакал, вытирая испачканный рот, и никак не мог остановиться.

«Гюйгенс», конечно, не является частью Империи, это научная станция, как и «Гершель», и другие базы на Титане, но в финансовом отношении она подчинена Корее, так же как и Зимбабве, Бразильское супергосударство, Кэмп Барсум (как вы догадались, на Марсе) и еще несколько поселений на Луне и Ганимеде. Так что, пока приказ от мистера Кима, моего спонсора, не пришел на Титан, его покровительство оставалось весьма важным фактором. Интерес к загадке динозавров проявился у военного диктатора, еще когда он молодым студентом изучал палеонтологию в Антарктике, где до раскопок «Энигмы» находились все вызывающие сомнения находки. Этот интерес он сохранил и в зрелом возрасте, и, как кое–кто утверждал, в старости. Он будет чрезвычайно доволен.

Доктор Каэтани, как ни странно, совсем не удивился. Сеанс удаленного наблюдения изучили уже все, и не раз. В боксе, откуда мы наблюдали за Миглом, не было никаких записывающих устройств, поэтому моя роль и участие в сессии определялись только предположениями. Но видео восприятия Мигла отчетливо показывало результаты: облик чужака или ископаемого существа, а через мгновение на него наложился печальный образ моего погибшего сына. Я уверен, что Каэтани мои страдания и потрясение казались лишь частью напыщенного спектакля, недостойной попыткой оставить свой след в историческом событии.

— На данный момент нам известно ничуть не больше, чем неделю назад, — прямо заявил он. — И легковерие некоторых из моих коллег вызывает у меня откровенное беспокойство.

— Ископаемое существо… — начала было Джендай Шамба, но он мгновенно прервал ее.

— Изображение можно было бы считать достоверным, если бы не удручающее вмешательство в сеанс погружения мистера Парка, переживающего трагическую гибель сына. Никто не сомневается, что мистер Парк, как действующий полтергейст, способен вызывать видения и влиять на работу сложной электронной аппаратуры. Именно поэтому он и присутствует здесь, несмотря на мои возражения. — Каэтани сделал глубокий вдох, и кожа под роскошной бородой покраснела. — Погибшего сына на борту этого артефакта юрского периода нет и быть не может, и я уверен, в этом все со мной согласны. По тем же причинам и капитаном космического корабля не может быть динозавр, чье изображение было внедрено в видеоряд предвзятым воображением мистера Парка.

— При всем моем уважении, ты заходишь чересчур далеко в своих выводах, Тони. — Этого человека я до сих пор не встречал. — Притормози, ладно? Удаленное наблюдение — это не точная наука и даже не заслужившее общее признание искусство. Напоминая об этом, я ни в коей мере не хотел бы задеть чувства полковника Мигла. Нам ничего не известно об этом процессе, кроме того, что в нем участвует нелокальность квантового поля, вызываемая деятельностью мозга. Печально известная нестабильность обусловлена тем, что в процесс могут быть вовлечены посторонние мысли, которые вносят свою долю информации… но утверждать, что совокупный результат является достоверным, знаковым, мифологическим или откровенно фантазийным, после первого же просмотра никак нельзя. Отвергать результаты работы, бросаясь словами вроде «эмоциональное расстройство» или «полтергейст», было бы непростительной небрежностью. Прежде чем утверждать, что находится внутри корабля, я предпочту дождаться более полной информации.

— Чушь! — сердито воскликнул Каэтани.

Такого возражения мне здесь пока не приходилось слышать. Потом выступили еще несколько человек. Мигл сидел в стороне от остальных, устало прикрыв слепые глаза. Мне хотелось подойти к нему и просто посидеть рядом, сохраняя уважительное и сочувственное молчание. Но вместо этого, как и полагалось, я сидел и тоже молчал, выслушивая бесплодные и формальные доводы и бесконечно повторяющиеся теории когнитивного реструктурирования.

Я видел своего погибшего сына. Я видел ископаемое существо, сидящее в кресле. Если причина — это омут хаоса и порядка, смешанных с намерением и физическим действием, то я (и никто до сих пор не объяснил почему) — это маленький брусок динамита, выбрасывающего при взрыве на берег случайных рыбешек. Бр–р–р… Какая жуткая картина. И Сонг–Дэм погиб в пламени бессмысленных взрывов, но не от моей руки. Но разве не я послал его навстречу смертельной опасности? Навстречу гибели? Конечно, я. Даже не многословными убеждениями и запретами, а беспредельным скептицизмом, постыдным презрением к патриотизму. И к чему нас это привело? Я, покинутый и одинокий, утратил связь со своим народом. Он уничтожен, как рыбка взрывом в маленьком пруду, откуда он не смог или не захотел выбраться. Я застонал и заворочался на стуле, как всегда слишком маленьком для такой туши.

— Сэм? Вы ничего не хотите сказать?

Я огляделся и встретил выжидающие взгляды.

— Нет, ничего. Все, что я мог бы сказать, уже обсудили и сочли не стоящим внимания. — Эти слова прозвучали как–то жалобно и эгоистично, так что я захлопнул рот, но разгоревшийся в душе гнев заставил меня снова его открыть. — Я скажу только одно. И не стану за это извиняться. Мы собрались здесь, — я обвел жестом и сидящих за столом людей, и станцию, и Титан, — потому что много лет назад, еще на Земле, я заметил в этом месте причинную аномалию. Мы оказались здесь потому, что военные и удаленные наблюдатели трех миров согласились отыскать и изучить этот корабль. Но главной причиной стало желание премьера Кима проверить гипотезу, выдвинутую научным сообществом, которое я представляю. — Набрав полную грудь воздуха, я продолжил: — Насколько я понимаю, результаты работы полковника Мигла полностью подтверждают предположения Института Разумных Динозавров. Мне жаль, если мое присутствие испортило вам настроение, но напоминаю: если бы не я, сегодня никого из вас здесь бы не было. Так что можете отстать, договорились?

Я пошарил у себя в кармане, достал батончик «Марс», развертел его и засунул в рот.

Вскоре после восьмого дня рождения Сонг–Дэма — его мать к тому времени уже вернулась в закоулки квартала красных фонарей, откуда мы оба вышли, — я взял его с собой в деловую поездку в Пало–Альто. Целью командировки, конечно же, было подтверждение моего нелепого дара, моего личного полтергейста и его связи с причиной и следствием. Несколько биофизиков из Стэнфорда каким–то образом сумели отсеять мусор из журналистских историй обо мне как о самом счастливом или несчастливом человеке и заинтересовались необычным явлением. Финансирование было небольшим, но я сумел их убедить, что несу ответственность за сына и без него никуда не поеду.

После изматывающего перелета из международного аэропорта в Инчхоне через Тихий океан нам пришлось пройти нелепые и унизительные проверки службы безопасности США, и это несмотря на то что в аэропорту нас встречал аспирант, вынужденный полдня болтаться в зале прибытия с табличкой на двух языках. В конце концов я нечаянно привел в действие всевозможные системы сигнализации, и нас задержали до тех пор, пока один из ведущих профессоров не приехал, чтобы за нас поручиться. После чего мы поселились в безликом уродливом многоквартирном доме, где все было сделано из полиуретана, притворявшегося мрамором. Через стену из соседней квартиры доносилось унылое бормотание телевизора.

Как только мы немного отдохнули, я повел Сонга на прогулку, чтобы он мог ощутить атмосферу этого чужого мира — Америки. Уже через три квартала (на этот раз я не зря доверял своим ощущениям) мы обнаружили магазин корейских продуктов. Там выяснилось, что от скромного жилища моих родителей в Нангоке — еще в начале XX века, когда он представлял собой жалкие трущобы на холмистой окраине Кванакку, южного района Сеула, — рукой подать до фамильных владений хозяина этого заведения. А потом вместе с четой Квон и тремя их детьми отправились запускать змеев в ближайший парк.