Проклятый город - Молитвин Павел Вячеславович (список книг .TXT) 📗

— Расторопные у тебя ребята. Любо-дорого посмотреть, как крутятся, — сказал Юрий Афанасьевич, наблюдая за тем, как кряжистый Тимофей заводит глиссер в некое подобие прорубленных на месте эркера ворот, а хмурый парень перегоняет с дальнего конца понтона пластиковую лодку с мотором типа «Пассат».

— Шустро оборачиваются, — подтвердил Шпырь и протянул Радову руку. — Семь футов под килем и летной погоды. Привет Большому Барьерному.

— Замерзнешь в родных пенатах, приезжай греться. — Юрий Афанасьевич спрыгнул в лодку, поймал орошенные ему Шпырем «брюхо» с «горбом» и распорядился: — Двигай на Васильевский.

— Я воль, мин херц! — без улыбки отозвался парень, закладывая крутой вираж.

Вернувшись через мастерскую на парковку, Тимофей обнаружил Шпыря сидящим свесив ноги с понтона и прижимавшим к уху слабо потрескивавшую трубку мобильного телефона.

— Я загнал глиссер в док и осмотрел. Там всего-то и требуется…

— Ш-ш-ш! — хозяин мастерской прижал палец к губам, прислушиваясь к неразборчивому бормотанию трубки.

— Да! Я желаю говорить по поводу вашего глиссера с кем-нибудь из офицеров! Потому что надеюсь на вознаграждение! Нет. Нет, не мой долг, ибо я заплатил за него деньги! Тогда можете искать вашего красавца сами. Привет! — Шпырь подмигнул Тимофею и захлопнул крышку трубки.

— Эге! Ты что же, в Морской корпус звонишь? — удивился рабочий. — Не замечал за тобой тяги к фискальству. Какого черта тебе вздумалось самому в петлю лезть?

— Тим, ты часом не перегрелся? Я же не в полицию звоню! — хозяин мастерской скорчил забавную рожу и вновь подмигнул своему недогадливому помощнику. — Ты понял, чей это глиссер? Самого главного ихнего начальника. Куратора.

— Алло! — завопил он, нажав на клавишу повторного звонка. — Да, это опять я! Берете глиссер, или мне его какому-нибудь бандбоссу загнать? Ну не шутите, мне за одну эмблему на его носу столько дадут! С кем? Вот это другой разговор. — Прикрыв трубку ладонью, Шпырь округлил глаза и прошептал: — С самим связывают, понял?

— Господи, Шпырь, мы же с ним вместе пили! — возмущенно рявкнул Тимофей и шагнул вперед, намереваясь выхватить трубку из рук хозяина мастерской. — С дуба, что ли, рухнул, мужик?!

— Брысь! — страшным шепотом гаркнул Шпырь и лебезящим голосом зачастил в трубку: — Рад стараться! Будет исполнено! На Большой Пушкарской. Так точно! — отрапортовал он. Выпалил адрес и начал растолковывать, как быстрее добраться до его мастерской, делая в то же время успокаивающие знаки насупившемуся Тимофею.

— Порядок! Деньги делать — это тебе не гайки крутить!

— Чудишь, Шпырь! Если кто узнает, что ты клиентов сдаешь, наша лавочка недели не протянет. Рванут прежде, чем ты по миру с сумой отправишься!

— Охолонь, Тим. Остынь. Никто Четырехпалого сдавать не собирается. Этого мне и при желании не сделать, слишком он ушлый мужик, — пояснил Шпырь, пряча трубку в нагрудный карман клетчатой рубахи. — Я собираюсь вернуть глиссер его законному владельцу за солидное вознаграждение. И только. Усек? Взамен одного, покинувшего нас клиента я хочу обзавестить несколькими. Офицеры Морского корпуса не должны забывать адрес нашей мастерской, а тебе не придется стричь и перекрашивать волка, дабы выдать его за пудель-спаниеля.

— Кого-кого?

— За кокер-пуделя или доберман-ротвеллера. Ну что ты на меня вылупился, как на призрака отца Гамлета? Вот брошу вас всех, к чертовой матери, продам лапочку и удеру куда-нибудь… на Большой Барьерный риф. Единственный стоящий мужик на весь Питер был. так и тот в бега подался. Дай-ка руку! — Ухватившись за протянутую ему Тимофеем руку, Шпырь, кряхтя, поднялся с понтона, окинул взглядом забитую лодками и катерами парковку и с неожиданно прорезавшейся в голосе тоской продолжал: — Вот погоди, придет и мой час. Завяжу с делами и подамся на юга — все лучше, чем по полгода буера и снегоходы в этом богом проклятом граде чинить. Не веришь? Ну и черт с тобой. Иди, «голландца» докрашивай, а мне надобно подготовиться к приезду кураторских посланцев…

Глава 4

ЖДУЩАЯ ЖЕНЩИНА

— Зачем вы это сделали? — спросила Эвридика, откладывая вторую газету и затравленно озираясь по сторонам. Она все еще не могла вспомнить обстоятельства, при которых очутилась в подводном Укрывище, среди косо посматривавших на нее молодых людей, но не верить газетным статьям причин у нее не было. Во всяком случае, той их части, из которой следовало, что она оказалась в руках террористов, совершивших налет на филиал уважаемого медицинского учреждения, работавшего под патронажем ООН.

— Зачем вы похитили меня? Что вам от меня надо? — обратилась она к котоусому, представившемуся Генкой Тертым. Он сидел к ней ближе всех и раскладывал на составленном из ящиков столе какой-то затейливый пасьянс. Засаленные карты были откровенно порнографическими, но никого из присутствующих это не смущало.

— С чего ты взяла, что тебя кто-то похищал? Ты отбилась от группы и, перестав дышать, тихо шла ко дну, когда мы проплывали мимо. На шефа нашло затмение, он изобразил из себя «Скорую помощь», накачал тебя стимуляторами и доставил сюда. Только наркоша нашему дружному коллективу не хватало, но шеф удачно исправил это упущение. Ломка еще не началась?

— Никогда не употребляла наркотики. В газетах что-то напутали. Почему они написали, будто я добровольно присоединилась к террористам? Что вы намерены со мной делать?

Смуглокожая, по кличке Ворона, педантично — от корки до корки — читала принесенные Сычом газеты, две из которых — те, что на английском, — Эвридика только что просмотрела. Оторва разгадывала кроссворд, Травленый опять дрых, тревожно вздрагивая и скрежеща во сне зубами. Лопоухий желтоглазый Сыч вместе с остролицым Гвоздем, разобрав какой-то хитрый прибор, возились в его потрохах. Никто из присутствующих не желал объяснять Эвридике, что с ней произошло, хотя назвать их поведение недружелюбным она бы не решилась.

Когда молодая женщина проснулась, котоусый показал ей каморку, где можно было привести себя в порядок, напоил кофе и предложил подкрепиться содержимым брикетов, которыми снабжают спасательные плотики и шлюпки. Пока Эвридика жевала безвкусные, словно из песка спрессованные галеты и грызла горький шоколад, он представил ей своих товарищей, всучил газеты и, сочтя долг гостеприимства исполненным, принялся раскладывать пасьянс.

Остальные, занимаясь своими делами, поглядывали на нее без особого интереса, подобно сидящим на вокзале, сознающим, что после объявления о посадке судьба навсегда разведет их в разные стороны. Только Ворона бросала на нее время от времени откровенно враждебные взгляды, перехватив один из которых, Генка коротко сказал по-русски что-то, заставившее ее презрительно фыркнуть и демонстративно повернуться к нему спиной.

Пасьянс не сошелся. Тертый собрал карты, шлепнул разбухшей колодой об стол и, не глядя на Эвридику, но явно адресуясь к ней, произнес:

— И так вот всю жизнь. Одни кашу заварят, а другим — расхлебывай. Четырехпалый вернется, пусть сам все объясняет. Не намерен я отдуваться за чужую добрость.

Почувствовав слабину, молодая женщина заставила себя улыбнуться как можно обворожительней.

— Зачем нам дожидаться вашего шефа и тратить его драгоценное время? Расскажите мне, что за ерунда напечатана в газетах и зачем я вам понадобилась?

— Да в том-то и дело, что ни за чем! Никому ты не нужна, и что с тобой делать — одному богу ведомо! — досадуя на непонятливость Эвридики, сообщил Тертый. — Связался с тобой Четырехпалый, как с фальшивой монетой — и толку с нее нет, и бросить жалко. Тебе же теперь к своим возвращаться нельзя без того, чтобы в тюрягу не загреметь. А мы тут надолго не задержимся, хочешь не хочешь придется за границу рвануть. И что с тобой шеф делать намерен — ума не приложу.