Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов - Дозуа Гарднер (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗

Я заранее попрощался со всеми. Семья дала мне благословение: дед еще юношей приехал в Англию с Ямайки и лучше других понимал, почему его внук записался в программу колонистов. Он предупредил, что, каким бы заманчивым ни представлялся новый мир, в нем непременно будут разочарования. Мы оба знали, что мне не нужны предостережения, но дед хотел поделиться житейским опытом, а я — его выслушать. Отчетливо помню прикосновение его пальцев к моей новой оболочке; я могу по желанию воспроизводить зафиксированные экзокожей ощущения.

Моя подруга оказалась менее снисходительной. Она обвинила меня в малодушном желании удрать. В ответ я сказал, что, когда в доме пожар, убегать прочь вполне разумно. Земля горит, поэтому мы отправляемся на поиски нового дома. Подруга возразила, повысив голос, что, когда случается пожар, нужно остаться и бороться с огнем. Она хотела помогать пожарникам. Я уважал ее позицию и не пытался уговорить лететь со мной. Только из–за этого она сердилась еще больше.

Со временем вода поглотит сушу, но поднимается она медленно. Большая часть береговой линии совпадает со старыми картами. Я решил, что последние несколько дней проведу, гуляя вдоль побережья. Во–первых, мне хотелось попрощаться с Землей, во–вторых — привыкнуть к новой коже и освоиться с аугментами. Конечно, я опробовал все в блоке послеоперационного комплекса и на колониальном тренажере, но мне хотелось поупражняться в естественных условиях. Порой реальность бросает вызовы, которые симулятору никогда не сгенерировать.

И вот я отправился на север. В поезде пассажиры пристально разглядывали меня. Я уже привык к этому — при виде высоченного чернокожего даже англичане теряют свою знаменитую (и главным образом мифическую) сдержанность и пялятся, словно ученые на неизвестный науке экземпляр. За последние годы, когда волны африканских беженцев затопили земли Англии, взгляды стали неприязненней. Мои родители, как и я, появились на свет в Ньюкасле, но это не написано на моем лице. Однако, заслышав у чернокожего характерный джорджийский акцент, люди улыбались, и их недоброжелательность таяла.

Теперь я уже не был черным, но окружающие по–прежнему таращились на меня. Моя серая экзокожа, состоящая из бесчисленных крохотных узелков, радужно переливалась, как крылья бабочки. Мне сообщили, что ее можно украсить узором, но я пока не очень хорошо разобрался в настройках. На борту космического корабля после взлета на подобную ерунду будет предостаточно времени. А сейчас мне хотелось физической активности: бегать, прыгать, плавать — испытать на приволье под зимним небом все возможности аугментов.

Скарборо можно назвать двухуровневым городом, или, скорее, он был таким прежде. Уже давно затонули пляжи Северной и Южной бухт, но на береговых скалах все еще прочно стояли магазины, причудливые дома и развалины замка. Я поспешил прочь и вскоре очутился на прибрежной дорожке — вернее было бы назвать ее последней инкарнацией береговой линии, которая постепенно отодвигалась чуть дальше вглубь суши. Берег Йоркшира всегда, даже в более спокойные времена, был подвержен абразии. Теперь же процесс ускорился. Во время приливов постепенно повышающийся уровень моря выгрызал в суше рубцы и шрамы, глобальное потепление влекло за собой сильные бури — волны бились о скалы и рушили их. Зыбкие глинистые откосы чередовались с породой, обнажившейся впервые за тысячелетие. В воде беспокойно перемещались груды щебня, еще не успевшего превратиться в гальку.

Когда последний дом остался позади, я остановился и снял рубашку, джинсы и ботинки, затем спрятал вещи под кустом утесника. Я носил одежду только для того, чтобы не очень отличаться от нормальных (так мы называли неаугментированных). Раздевшись, я широко раскинул руки, обнимая мир с его странной погодой и всем тем, что готовит мне завтрашний день.

В воздухе ощущалось гнетущее спокойствие затишья между бурями. Над головой, словно небесный чердак, тяжело нависли серые тучи. Аугментированные глаза зафиксировали поляризованный луч солнца, пробившийся из–за туч позади замка, который резко вырисовывался на мысу. Я попытался припомнить, почему могу видеть поляризованный свет, и не смог. Наверное, особых причин тому не было, просто медицинские конструкторы по мере возможности внедрили в меня такую способность. Подобно программному обеспечению, я был переполнен различными функциями и наворотами. Кто знает, какие опасности подстерегают нас по прибытии на новую планету? Быть может, однажды способность видеть поляризованный свет спасет мою жизнь.

Шагая по тропинке, я вдыхал запах глины и соленых волн со слабой примесью зловония сточных вод. В качестве эксперимента я отфильтровал тяжелый дух канализации, поместив его в категорию воспоминаний о детских прогулках. Затем вернулся к установленным по умолчанию параметрам. Не хотелось привыкать игнорировать действительность и допускать только те чувственные ощущения, которые казались мне эстетичными.

Ускоряя шаг, я двигался вдоль изгороди из колючей проволоки, которой фермеры огораживали свои уменьшающиеся угодья. В это время года на полях осталась только солома да сорняки, пшеницу давным–давно убрали. На сырой земле что–то вяло клевали вороны. Я продирался сквозь заросли утесника, острые колючки только щекотали экзокожу, не причиняя ей вреда. Глазом ботаника я примечал всех обитателей этого маленького ареала на краю скал. Папоротник–орляк, клевер, чертополох и хвощ — названия проносились у меня в голове прощальным напевом. Банк семян звездолета насчитывал множество видов, однако мы изначально сосредоточили внимание на выращивании продовольственных культур, задавшись целью вывести новые разновидности, которые смогут расти в колониальном мире. А другие растения… быть может, я видел их в последний раз.

Однажды кто–то сказал, что перспектива быть повешенным поутру замечательным образом просветляет человеческий разум. Скорое отбытие с Земли, вероятно, оказалось столь же сильнодействующим средством с похожим эффектом, и я чувствовал себя таким живым и бодрым, словно пребывал в эйфории. Примечал каждый штрих природы: блеск паутины в засохшем папоротнике, резкое карканье склочных ворон, неумолчный рокот плещущегося внизу моря. Потом я добрался до глубокого оврага с бегущей по дну речкой, не стал утруждаться и идти по тропинке к мосту, а устремился вниз по склону, поскальзываясь, но удерживая равновесие. Затем прошлепал прямо по воде и выбрался наверх.

Я очутился на возвышенном мысу, под ногами хрустел гравий. Старая надпись на щите взывала ко мне с наказом убрать за собакой. Впереди стояли в ряд обращенные к морю скамейки, и, казалось, теперь они были гораздо ближе к обрыву, чем раньше. На всех были памятные таблички с поблекшими или стершимися надписями. Я подошел к скамье с вполне разборчивыми буквами:

Сквозь рейки скамьи проросла трава, дерево выбелилось до бледно–бежевого цвета. Я смахнул с сиденья ветки и ягоды боярышника и усмехнулся невольному, уже потерявшему актуальность жесту. На мне не было одежды, которую можно запачкать, а несколько колючих веточек вряд ли могли повредить экзокоже. Со временем я забуду о слабостях хрупкого и уязвимого человеческого тела и смогу смело шагнуть в любую среду.

Я сел и посмотрел на море. Ветер вспенивал белые барашки на волнах и гнал их к берегу. В воздухе носились чайки, их крики были такими же резкими и грубыми, как скалы, на которых они гнездились. Неожиданно явилось воспоминание из детства: я ем чипсы у моря, и, стремясь урвать кусочек, вниз ко мне устремляется чайка. Во мне нарастали эмоции, которым я не находил названия.

Тут я понял, что рядом со мной кто–то сидит. Скамья даже не скрипнула под весом — значит, голограмма. Когда я обернулся взглянуть на соседа, то увидел характерно яркую по краям простенькую голограмму производства предыдущего столетия.

— Привет! Я Катриона. Хочешь поговорить? — Вопрос был задан чисто механически, и я догадался, что всех посетителей скамья приветствовала совершенно одинаково. В случае отрицательного ответа голограмма гасла, чтобы люди могли посидеть спокойно. Но мне предстояло немало одиноких дней, и я был не прочь пообщаться. Символично, что последний разговор в гибнущем мире я буду вести с той, которая уже мертва.