Второе пришествие инженера Гарина - Алько Владимир (читать книги онлайн регистрации .txt) 📗
Смиреннейшего барона отвели в покойницкую, где давно уже никто не леживал. Подстелили чистую клеенку, накрыли шинелькой. «Дотянул бы до утра… – выразил надежду Мольтке. – Чуден человек».
Во вздувшемся одичалом ночном небе кружила однообразная луна. В неясно темнеющие отроги гор кто-то воткнул рождественские свечечки. Перед не разбирающим дороги Мольтке рисовались из воздуха густотертые кремовые вензеля и пряничные башенки. Он перепрыгивал через зубчатые тени, принимая их за ограждения. «Чуден мир и человек в нем», – рефреном встряло в его мозгу, отвыкшем от чрезмерных доз алкоголя со времен известной русской компании.
*** 34 ***
Утром следующего дня бледный не выспавшийся Гарин вел машину по выезду с серпантина горной дороги. Несмотря на побочные атмосферические эффекты и передряги, последние контрольные испытания прошли достаточно миролюбиво. Тем не менее (и Гарин единственный, кто это знал) вчерашний день был чреват куда более худшими последствиями, чем при всех предыдущих опытах. «Яйцо» сверхплотной материи в «ловушке» Рауха неожиданно было атаковано самим же магнитоимпульсом, его и породившим. Произошла любопытная накладка, когда импульс, на стадии истощения себя при заключительной компрессии, фактически дожал сгусток сверх меры. Вышел тот динамометрический удар, предусмотренный несколько позже в концепции Гарина, на который он и рассчитывал, но не на этом этапе. Его птица Феникс своенравно высунула голову из-под крыла и клюнула палец сквозь парадную перчатку. Опасался Гарин и определенных догадок со стороны Рауха. Пока же на этот час его технический директор, позевывающий и взлохмаченный, проводил контрольные замеры на возможность подобного рецидива. Работы было еще до черта. Какие-то неясности виделись уже и в самой теории. Прежде всего – порог раздражимости реликта, как охарактеризовал это сам Гарин. Научные воззрения здесь были пока бессильны. Аномальные явления запрещали применение каких-либо известных статистических таблиц и просто логических принципов. Сейчас же дорогу машине Гарина преградил обоз. В гору тащились телеги за битым камнем, известняком, лесом. Шли люди в тяжелых башмаках, рабочих блузах, кто-то в кожаных фартуках, гетрах и тирольских шляпах. «Джип» привлек всеобщее внимание. Гарин чуть отвернул лицо, скрывая лихорадочный блеск глаз. Только что, не далее как вчера, он соизмерил свои замыслы с мировыми, от сотворения мира, концептуальными схемами, кто бы их не утвердил: Бог, его величество случай. Вышло 1:1. И вот теперь он прячет глаза, потому что сам он – вот такой, как сейчас за рулем, в машине – немногим отличается от этих людей, кругозор которых не более муравьиного. За что такое ему? Гарин наклонил голову, прижал пальцами веки. Машина стояла. Мотор тихо работал. Он вспоминал: длинные, уродливые, гротескные тени под сводами. Горят ацетиленовые фонари. Только что прошел энергоемкий процесс. Кожух реактора оплывает жидким отсветом. Но это только наружный стакан лафета, вмещающий в себя систему охлаждения жидким азотом; внутри – батареи соленоидов Рауха, еще глубже – гиперпространство магнитных силовых полей, в фокусе которых и рождается их «детище». Пошел первый этап предварительной компрессии. Катит гулкая вязкая волна. Метроном захлебнулся собственным счетом. Контрольные нити разрядников багровеют, испуская дух. На осциллографе, в чашечке «цветка» Рауха, выточился столбик-пестик – рабочий пакет илема. Следующим этапом – дожатие, всем разрядом от мощной цепи конденсаторов. Фактически – короткое замыкание, что только и способно было породить магнитоимпульс окончательной опрессовки. И вдруг – тишина. Такая плотная, что, казалось, в нее можно было завернуться, как в войлок. Но почему даже мысль об этом пугает? Святая, неестественная тишина. Та, до первого дня творения. Но вот и в ней пробился ток. Упало вечное слово. И вот уже он смотрит сам… пытливым и отстраненным взором, зная, кому по-настоящему принадлежит этот взгляд. Знает, но не может в это поверить. Неверие его останавливает… Разум, словно отслоившаяся сетчатка, пылинкой зависает в плену луча, в темной комнате…
Гарин резким движением головы привел себя к действительности. Дорога частью освободилась. Если он так будет двигаться, то и к вечеру не попадет в Нюрнберг. Гарин нажал сигнал. Надбавил газу. Заехал колесом на бордюр горной дороги. Рабочий неподалеку покрутил пальцем у виска. Гарин бросил машину влево, вправо, в притирку объехал телегу. Возница показал кнутовище. Гарин заскрежетал зубами: будет, будет еще и другой масштаб на его кальке – 1:500 миллионам задуманным им смертей. Это – сразу. И миллиард в течение последующих двадцати лет. Он один – ко всем прочим. Таков масштаб его дарований.
По сторонам дороги пошли наделы мелкого картофеля, убогие домишки окраины К. Дальше – мощеная дорога, тротуар улиц, фасады зданий, черепичные крыши, – все более приличествующие городу. Выезд на Штутгарт и Нюрнберг вел через центральную площадь. Не доезжая ее – машина Гарина въехала в короткий проулок. Сутолока и необычный кортеж поперек застопорил движение. Дорогу преградил короб… катафалка, теперь уже точно санитарная машина времен массового убиения царя природы в период 1914–1918 годов. Несколько людей подсаживали с торца короба, и верно, пострадавшего, никак не меньше, чем при Ипре, в момент знаменитой газовой атаки немцев, – всего обложенного бинтами и ватой, с картонным носом и ушными накладками. Он был весь как положенный в коробку для продажи Дед Мороз. Больше других суетился плотный седеющий мужчина в белом медицинском халате, так и эдак помогающий своему бывшему пациенту. Поодаль безучастно стоял человек в старомодном фраке, котелке на крупной голове и лакированных штиблетах. Он нетерпеливо постукивал тростью булыжную мостовую, единственно еще крепившуюся в этом заколдованном городе. В безучастности господина сказывалась его значимость. Наконец, водворение несчастного состоялось. Металлический короб захлопнулся, задымил, и душегубка тронулась с места.
Гарин пожал плечами. «Ну, отделали беднягу. Чего только ни увидишь в нацистской Германии». Он резко взял в сторону, заехал на тротуар, проехал площадь, одну улицу, другую и выехал на загородную трассу. Его ждали в Нюрнберге. Должны были.
*** 35 ***
К месту назначения он прибыл в третьем часу пополудни. Заехал в первую же автомастерскую. Отдал распоряжения насчет своей машины (американский «джип» и здесь внушал уважение) и наемным экипажем отправился в хорошую гостиницу. С этого времени и до утра следующего дня Гарин не выходил из номера. В 9:30 забрал вычищенный, заправленный бензином автомобиль, и к 10 подрулил на платную стоянку возле отеля-ресторана. Поднялся на второй этаж и прошел на веранду. Здесь выбрал столик у самой балюстрады, осмотрелся. Пока ничего не оставалось, как заказать себе завтрак. Управившись с едой и чашкой двойного черного кофе, спросил газету, углубился в передовицу. Не дочитав… рассеяно вгляделся в далекую перспективу. Все это здание было возведено на холме, в юго-восточной части города. Внизу расстилались остроконечные верхи кирх, черепичные и графитовые крыши, чередующиеся с блеском выкованной чешуи. К западу, ближе к окраине, разлилась асфальтовая дымка, коптили трубы сталепрокатного завода. Еще дальше, под самый горизонт, неизбывные горы с их пропастями и глетчерами. Видение возносило… Отсюда можно было лететь или падать, – долго не разбиваясь; но и при смертном финале, кому какое будет дело до твоей хрустальной мечты и великолепных оптических стекол твоей прозорливости.
Гарин зажмурился, в головокружении вспомнив себя, смотрящего с портика собора Парижской богоматери, – в окружении, зловещих, гротескных фигур (было одно такое впечатление, врезавшееся ему в память); но тогда и самые его замыслы – химеры. И вот уже руки его чуть удерживают ускользающий край… он виснет над пропастью, и тут только дотягивается до своей мечты…
