Обладатель великой нелепости - Левандовский Борис (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗
Глава 4
Город ночью (II)
Когда Задумчивый и Смешливый поднялись на крышу, уже час как стемнело. Мастер ожидал их, стоя спиной к чердачным дверям и глядя на обозримую отсюда часть города, включившего огни. Рядом с ним темнел хрупкий силуэт мольберта, очертаниями напоминавший скелет какого-то диковинного животного. Видимо, пока было еще светло, он успел хорошо поработать и, возможно, даже закончить картину. Так оно или нет, однако название полотна было заранее известно – учитель этого не скрывал – «Город Ночи».
– Хорошо, что вы решили придти именно в такое время, – сказал Мастер, не оборачиваясь к ним. Ученики знали, что он не выносит постороннего присутствия во время работы. И особенно, когда та близится к завершению.
– Да, – продолжил Мастер, словно подтверждая их догадку, – это дало возможность закончить уже сегодня.
Усмехнувшись, художник достал из кармана балониевой куртки небольшой фонарик и показал юношам:
– Представляете, как я пользовался этим, чтобы сделать последние мазки, когда стемнело?
Ученики переглянулись, будто говоря один другому: «Ну что взять чудака в его возрасте? Рембрандт, помнится, и не такое выкидывал…»
– Будет лучше, если вы ее завтра рассмотрите. А этим вечером… – художник жестом пригласил учеников встать рядом с ним. – Сегодня я хочу вам кое-что показать. А потом услышать, что вы увидели.
– Что? – спросил Смешливый.
– Город, – старик очертил рукой в воздухе полукруг, охватывая раскинувшуюся внизу панораму цветных огней. – Город ночи…
– Это ведь название вашей картины… – Задумчивый посмотрел на землю с высоты четырнадцати (плюс еще немного) этажей и пожал плечами. – Ничего особенного, как по мне, город как город. Темно. Высоко. Мы видели это уже тысячу раз… И я совсем не нахожу это интересным. Для себя, по крайней мере.
Мастер посмотрел на ученика, как смотрит человек, испытывающий нарастающее подозрение, что его давний собеседник страдает полной слепотой, и эта слепота совсем не временная. Он положил ладонь на плечо Задумчивого. Осторожно, словно имел дело с очень хрупким материалом.
– Кажется, ты сегодня не в духе?
Тот снова пожал плечами:
– Да нет, не то чтобы… – однако спустя секунду добавил: – Наверное.
– Что-то серьезное? Может быть, хочешь…
Задумчивый отрицательно замотал головой.
Смешливый усиленно изображал полное безразличие к их разговору, но если бы не темнота, его ухмылка не осталась бы незамеченной. Он, как никто другой знал, как часто его другу свойственно подобное состояние – унылое, будто ему только что сообщили о быстро прогрессирующей неизлечимой болезни, и одновременно раздраженное. А в этот раз Смешливому была известна даже причина: его товарищ безнадежно влюбился в женщину, которая лет на десять-двенадцать была старше его. Но главное, чувство осталось безответным.
– Что ж, – после минутной паузы сказал художник. – Я не настаиваю. Личное всегда должно оставаться…
– Причины нет, – отозвался Задумчивый. – По крайней мере, мне она не известна.
Смешливый прыснул, но сделал вид, будто закашлялся. Впрочем, не слишком успешно, и тогда заговорил, переводя тему в иное русло:
– А с вами так бывало, маэстро?
– Да, иногда, – улыбнулся художник. – И сейчас случается. Изредка… И точно так же – без видимого повода.
– А я думаю, причина всегда найдется, – заявил Смешливый. – Даже если она остается невидимой, как то, что заставило ухмыляться Монну Лизу.
– Улыбаться… Возможно, ты прав. – Мастер вглядывался куда-то в темную даль, словно пытался достигнуть тонувшего в ночи горизонта. – Но иногда тебя действительно гложет что-то, что упорно не хочет показаться при свете дня… особенно, когда стареешь. Или начинаешь понимать… Только, поверьте мне, вас это затронет еще очень не скоро.
– А как вы справляетесь с этим, когда причина… ну, скажем… – запнулся Задумчивый, краснея и одновременно радуясь, что в темноте никто не заметит этого. – Я имею в виду…
– Я тебя понял, – кивнул художник. – Конечно, это зависит от самой причины, – он продолжал смотреть туда, где как крылья гигантской птицы проплывали низкие тяжелые тучи, угадываемые лишь по гаснущим звездам. – Я чаще всего просто начинаю думать о чем-нибудь значительно большем, чем я сам. Например, о звездах, – он указал рукой на чистый клочок неба со светлой точкой, светившейся в центре.
– Это не звезда, это Марс, – вставил Смешливый. Товарищ незаметно пихнул локтем его в бок; то ли за то, что тот перебил учителя, то ли вообще за его манеру лезть везде и всюду со своими репликами.
– Я не имел в виду конкретно… эту планету, – заметил художник, глянув на Смешливого, в прищуренных глазах которого мелькнул лукавый отблеск Луны, выглянувшей в просвете «крыла» гигантской тучи-птицы и тут же скрывшейся. – Если на то пошло, это не Марс, а Венера, знаток.
Смешливый с невинным лицом развел руками.
– Так вот, – продолжил художник. – Я пытаюсь… лишь пытаюсь представить себе, насколько велика одна только наша солнечная система. Вспоминаю, сколько времени потребовалось бы самому быстрому самолету или поезду – обычному пассажирскому поезду – чтобы достичь Юпитера или Плутона. Теоретически, конечно, но когда-то я действительно занимался подобными вычислениями. Либо – сколько тысячелетий это заняло бы у человека, идущего пешком. И так далее. А потом сравниваю этот фантастически длинный путь с расстоянием хотя бы до ближайшей звезды… скопления… масштабами Млечного Пути, миллиардами звезд, намного превосходящих наше солнце, которые как частички пыли образуют его. Затем, наконец, я пытаюсь вообразить Вселенную в целом, где наша невероятно огромная галактика не более чем крошечная мерцающая искра, летящая сквозь бесконечное пространство среди миллиардов, а может, и квинтиллионов таких светляковых роев… И, в конце концов, спрашиваю себя: ЧТО мои проблемы – какими бы они всеобъемлющими и катастрофическими мне не казались, да и я сам – по сравнению с ЭТИМ?
Мастер умолк, глядя на учеников с видом человека, которому посчастливилось отколоть для себя личный кусочек от неприступной скалы Истины.
– Карлик… – проговорил Задумчивый.
– Ничто… – бросил Смешливый.
– Вот именно, – как-то сразу оживившись, согласился Мастер. – Даже меньше, чем ничто. Гораздо меньше, несоизмеримо…
– И как? Помогает? – спросил Смешливый. – В отношении проблем, я хочу сказать.
Старый художник непонимающе взглянул на лукаво усмехавшегося ученика, застегнул «молнию» куртки под самый верх, и внезапно рассмеялся сам:
– Если честно, не всегда… а в последнее время совсем редко. Чаще – просто помогает отвлечься.
Смешливый повернул лицо к огням ночного города, будто давая понять, что тема упадочности духа исчерпана, и Столбам Мироздания ничто не грозит.
– Так мы будем смотреть на город или нет?
– Конечно, – ответил Мастер, продолжая улыбаться. Не важно, где они встречались – на крыше или в художественной мастерской – Смешливый нравился ему с каждым разом все больше. Из парня определенно может выйти что-то толковое… даже если он бросит живопись, – думал старик.
– Конечно будем.
Задумчивый еле слышно пробормотал что-то неразборчивое; похоже, идея смотреть на город его ни чуть не вдохновляла.
Минут десять они молча стояли на крыше дома. Здесь, наверху, особенно сильно ощущался сырой осенний ветер, налетавший внезапными, как ночной хищник, порывами и исчезавший так же неуловимо, как и появлялся, оставляя после себя лишь отголосок ледяного дыхания, предвестника ранней зимы.
Где-то вдали полыхали подобно гигантским фотовспышкам фиолетовые блики молний, но их рокочущий голос не достигал слуха трех людей, застывших между землей и небом, будто в ожидании скорого неведомого чуда. Под ними, как феерия угасающего праздника, мигали тысячи, десятки тысяч огоньков – рисунок этой разноцветной мозаики непрестанно изменялся как полотно большой ожившей картины.
