Несущая огонь - Кинг Стивен (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
— Когда я очнулся, я уже был у них в руках, — продолжал Рэйнберд, углубляясь в дебри легендарного острова под названием Чистый Вымысел. На самом деле он пришел в сознание в сайгонском армейском госпитале с капельницей. — Они сказали, что не будут меня лечить, пока я не отвечу на их вопросы.
ТЕПЕРЬ НЕ ТОРОПИСЬ. ДВА-ТРИ ПРАВИЛЬНЫХ ХОДА, И ПАРТИЯ ЗА ТОБОЙ.
Он возвысил голос, придав ему оттенок горечи и какой-то растерянности перед людской жестокостью.
— Допросы, с утра до вечера допросы. Передвижение частей... развертывание стрелковых подразделений... провиант... их интересовало все. Они не давали мне передышки. Буквально тянули из меня жилы.
— А вы? — с горячностью спросила Чарли. Сердце у него радостно забилось.
— Я объяснял им, что ничего не знаю, что мне нечего сказать, что я обыкновенный салага со скаткой за плечами, да просто бирка с номером. А они не верят. А у меня все лицо... такая боль... я на коленях ползал, просил дать мне морфия... потом, говорят... ответишь — будет морфий. И в хороший госпиталь отправим, как ответишь.
Пришел черед Чарли стиснуть ему руку. Она вспомнила глаза Хокстеттера, показывающего ей на металлический поднос, где высится горка деревянной стружки. ТЫ ЖЕ ЗНАЕШЬ, ЧТО Я ТЕБЕ ОТВЕЧУ... ПОДОЖГИ ЭТО, И Я СРАЗУ ОТВЕДУ ТЕБЯ К ОТЦУ. ТЫ МОЖЕШЬ УВИДЕТЬ ЕГО ХОТЬ ЧЕРЕЗ ДВЕ МИНУТЫ. Ее сердце заныло от жалости к этому человеку с израненным лицом, к этому взрослому мужчине, который боялся темноты. Как она понимала все, что ему довелось пережить. Ей была знакома эта боль. По лицу потекли слезы — она беззвучно оплакивала его в темноте... его и немножко себя. То были невыплаканные за пять месяцев слезы. В них смешались боль и гнев — за Джона Рэйнберда, за отца, за маму, за себя. Эти слезы обжигали.
Она плакала беззвучно, но у Рэйнберда были не уши, а радары, и ему опять пришлось подавить ухмылку. Что и говорить, ловко он поддел броню. Есть простые замки, есть с секретом, но нет таких, к которым нельзя было бы подобрать отмычку.
— Они мне так и не поверили. Они бросили меня в яму, а там темень даже днем. Места — только повернуться, я ползал, натыкаясь на обрубки корней... иногда сверху пробивалась полоска света. Кто-то подходил к яме — комендант, что ли — все спрашивал: надумал отвечать на вопросы? Он говорил, что я стал похож на дохлую рыбу. Что у меня гниет лицо, что то же самое скоро будет с мозгом и тогда я сойду с ума и умру. Он все спрашивал — не соскучился по солнышку? Я просил его... умолял... матерью своей клялся, что ничего не знаю. А они — ржут. Потом закладывали яму досками и землей присыпали. Живьем замуровывали. Темень была... как сейчас...
Он задохнулся, и Чарли еще крепче стиснула его руку, давая понять, что она рядом.
— В этой яме был еще лаз метра на два. Я залезал туда, чтобы... ну, сама понимаешь. Вонь была такая — я думал, концы отдам, задохнусь от запаха собственного дерь... — Он застонал. — Прости. Недетская это история.
— Ничего. Рассказывайте, если вам от этого легче. Он поколебался и решил добавить последний штрих:
— Я просидел там пять месяцев, пока меня не обменяли.
— А что же вы ели?
— Они швыряли мне гнилой рис. Иногда пауков. Живых. Огромные такие пауки — древесные, кажется. Я гонялся за ними впотьмах, убивал их и ел.
— Фу, гадость какая!
— Они меня превратили в зверя, — сказал он и замолчал, тяжело переводя дыхание. — Тебе тут, конечно, живется получше, подружка, но, в сущности, это одно и то же. Мышеловка. Как думаешь, дадут они наконец свет?
Она долго не отвечала, и у него екнуло сердце — не перегнул ли он палку. Затем Чарли сказала:
— Неважно. Главное, мы вместе.
— Это точно, — согласился он и вдруг словно спохватился: — Ты ведь не скажешь им ничего, правда? За такие разговорчики они меня вышвырнут в два счета. А я держусь за работу. С таким лицом хорошую работу найти непросто.
— Не скажу.
Еще немножко подалась броня. Теперь у них был общий секрет.
Он обнимал ее.
Он пытался представить, как обеими руками сожмет эту шейку. Вот главная его цель, остальное мура — эти их тесты и прочие игрушки. Она... а там, глядишь, и он сам. Она ему нравилась все больше и больше. Это уже было похоже на любовь. Придет день, и он проводит ее за последнюю черту и будет жадно искать ответ в ее глазах. А если они дадут ему знак, которого он так долго ждал... возможно, он последует за ней.
Да. Возможно, в этот мрак кромешный они отправятся вместе.
А там, за дверью прокатывались волны общего смятения — то где-то далеко, то совсем рядом.
Рэйнберд мысленно поплевал на руки и с новыми силами принялся за дело.
У Энди и в мыслях не было, что его не могут вызволить по одной простой причине: с выходом из строя электросети автоматически заклинило двери. Потеряв всякое представление о времени, доведенный паническим страхом до полуобморочного состояния, он был уверен, что загорелось здание, уже, казалось, чувствовал запах дыма. Между тем небо расчистилось: дело шло к сумеркам.
И вдруг он мысленно увидел Чарли, увидел так ясно, будто она стояла перед ним.
(она в опасности, Чарли в опасности!)
Это было озарение, впервые за многие месяцы; в последний раз с ним это случилось в день их бегства из Ташмора. Он давно распрощался с мыслью, что такое еще возможно, как и со своим даром внушения, и вот тебе раз: никогда раньше озарения не бывали столь отчетливыми, даже в день убийства Вики.
Так, может и дар внушения не оставил его? Не исчез бесследно, а лишь дремлет до поры?
(Чарли в опасности!)
Что за опасность?
Он не знал. Но мысль о дочери, страх за нее мгновенно воссоздали среди непроглядной черноты ее образ, до мельчайших деталей. И эта вторая Чарли — те же широко посаженные голубые глаза, те же распущенные русые волосы — разбудила в нем чувство вины... хотя вина — слишком мягко сказано, его охватил ужас. Оказавшись в темноте, он все это время трясся от страха, от страха за себя. И ни разу не подумал о том, что Чарли тоже, наверное, сидит в этой темнице.
Не может быть, уж за ней-то они точно придут, если сразу не пришли. Чарли нужна им. Это их выигрышный билет.
Все так, и тем не менее его не оставляла леденящая уверенность — ей угрожает серьезная опасность.
Страх за дочь заставил его отбросить свои страхи, во всяком случае, взять себя в руки. Отвлекшись от собственной персоны, он обрел способность мыслить более здраво. Первым делом он осознал, что сидит в луже имбирного пива, отчего брюки стали мокрые и липкие. Он даже вскрикнул от брезгливости. Движение. Вот средство от страха.
Он привстал, наткнулся на банку из-под пива, отшвырнул ее. Банка загрохотала по кафельному полу. В горле пересохло; хорошо — в холодильнике нашлась другая банка. Он открыл ее, уронив при этом алюминиевое кольцо в прорезь, и начал жадно пить. Колечко попало в рот, и он машинально выплюнул его, а ведь случись такое даже час назад, его бы еще долго трясло от неожиданности.
Он выбирался из кухни, ведя свободной рукой по стене. В отсеке, где находились его апартаменты, царила тишина, и хотя нет-нет да и долетали какие-то отголоски, судя по всему, никакой паникой или неразберихой в здании не пахло. Что касается дыма, то это была просто галлюцинация. Духота отчасти объяснялась тем, что заглохли кондиционеры.
Энди не вошел в гостиную, а свернул налево и ощупью пробрался в спальню. Нашарив кровать, он поставил банку на прикроватный столик и разделся. Через десять минут он был во всем чистом, и настроение сразу поднялось. Кстати, вся процедура, подумал он, прошла как по маслу, а вспомни, какой погром ты учинил сослепу в гостиной, когда погас свет.
(Чарли... что с ней могло стрястись?)
Не то чтобы он чувствовал, будто с ней что-то стряслось, скорее тут другое что-то происходит, что-то ей угрожает. Увидеться бы им, тогда бы...
Он горько рассмеялся. Валяй дальше. Кабы во рту росли бобы, а сидню бы да ноги... То-то и оно-то. С таким же успехом ты можешь пожелать снегу летом. С таким же успехом...
