Мацзу (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич (читать лучшие читаемые книги txt, fb2) 📗
— У меня прямо навязчивая идея замерзнуть очень сильно, чтобы руки и ноги онемели, — как-то призналась она.
— Когда это случится, у тебя появится мечта вернуться сюда, где никогда не бывает холодно, — предупредил я.
— Если уеду отсюда, то больше не вернусь ни за какие деньги! — как клятву, произнесла она.
— Тогда побудем пока здесь. Меня еще не уволили со службы, да и дела некоторые надо довести до конца, чтобы вложенные усилия и деньги не потерять, а уехать отсюда состоятельными людьми, — предложил я.
— Ты становишься похож на Сэма. Он тоже постоянно говорил только о деньгах, забывая обо мне, — упрекнула Эмили.
— Я никогда не забывал о тебе. Наоборот из-за тебя упустил много денег, о чем не жалею, — заверил ее.
Мне иногда кажется, что подобные разговоры она заводит именно для того, чтобы услышать такие слова. Мы больше не скрываем свои отношения, хотя Эмили все еще носит траур по мужу. Правда, и приличия не сильно нарушаем, ухожу рано утром, пока в коридорах пусто. Я сразу по прибытию в Калькутту предложил ей обвенчаться. Наверное, она и сама мечтала о таком событии, но, услышав предложение, решила, что надо еще немного, с полгода или хотя бы три-четыре месяца, погоревать о муже, безвременно ушедший в мир иной и оставивший ее, бедную и несчастную, с маленькими детишками, зачатыми с другим. Мог бы сделать это намного раньше.
Перебраться в Гонконг она все же согласилась. Оставаться в Доме правительства дальше было неприлично. Она теперь всего лишь вдова чиновника, поэтому должна или вернуться на родину с первым парусником, а их уже ушло несколько, или купить здесь собственное жилье. Обычно вдовы в Западной Европе, не имевшие большой доход, сдавали в своем доме одиноким мужчинам комнаты с пансионом — питанием, стиркой, уборкой… Классический пример — Шерлок Холмс и доктор Ватсон, проживавшие у миссис Хадсон. Кстати, первый был опиумным наркоманом, который умудрялся без ломки соскакивать с иглы, точнее, с трубки, на время расследования, а потом опять подсаживаться.
Путешествие на шхуне все семейство перенесло хорошо, благо погода была хорошей, ровной, дул средней силы сухой зимний муссон. После Малаккского пролива несколько раз, следуя галсами, поджимались к Филиппинским островам. Я на всякий случай усиливал дозоры, несмотря на то, что Мацзу вела себя спокойно. Когда служил на британских кораблях и пароходе «Немезида», оставлял золотую статуэтку дома, потому что предполагал, что будет помогать своим, а когда перебираюсь на шхуну, обязательно беру с собой. Эмили Кушинг, удовлетворяя любопытство, перерыла всю каюту и нашла мой талисман, который особо-то и не прятал.
— Какая тяжелая! — удивилась моя теперь уже гражданская жена.
— Из чистого золота, — объяснил я. — Подарок китайского друга.
— Ты дружишь с китайцами⁈ — как истинная англичанка, искренне удивилась она, а потом, опять-таки как истинное дитя Туманного Альбиона, сделала практичный вывод: — Хотя с такими богатыми дарителями надо поддерживать отношения.
— Он сейчас в ссылке на севере Китайской империи за то, что успешно боролся с Британской, — сообщил я.
— Странный человек! При таком богатстве мог бы жить, как мы! — с колонизаторской непосредственностью произнесла Эмили.
Ей даже в голову не приходило, что кто-то не может быть человеком пятого сорта. Или у богатых всего три уровня: богатые властвующие, богатые знатные и богатые по недоразумению?
79
Не знаю, каким представляла себе Эмили Кушинг мой дом на острове Гонконг, но явно очень скромным, судя по тому, что не сразу поверила, что это всё, так много, теперь её. Когда сообщил, что являюсь собственником и двух соседних особняков, простила мне все прошлые и половину будущих грехов. Потом сводил ее на стройку, где заканчивали заливать фундамент третьей пятиэтажки, а в первых двух уже начали возводить стены, и Эмили решила, что да, надо подождать, когда их достроят, продать выгодно или сдать в аренду, после чего можно отправляться на ее родной кислый остров, где день без дождя считается прожитым напрасно.
Само собой, мебель была переставлена, причем раза три. Проделано это было в мое отсутствие и с помощью слуг-китайцев, поэтому не возражал. Запретил только менять что-либо в моем кабинете, но не уследил, пришлось привыкать.
Дальше началась спокойная семейная жизнь: жена, маленькие дети, большие слуги… Каждый выносил мне мозги по-своему, так что было не скучно. Когда становилось невмоготу, отправлялся в Макао якобы по делам. Лианхуа уже знала, что у меня появилась другая женщина, белая. Наверное, не обрадовалась, однако вида не показывала, истерик не закатывала. Чтобы отблагодарить и поддержать ее, я написал и заверил у португальского нотариуса завещание, по которому вся моя собственность в Макао достанется нашей дочери Муриси, но не вся сразу: Лианхуа будет жить в нашем доме и получать половину доходов с других до замужества дочери, а после треть до своей смерти. По местным меркам будет очень состоятельной женщиной. Надеюсь, найдет сожителя, с которым и встретит старость, а может, и детей еще заведет. Это ее дело, о чем ей и сказал.
В конце февраля я пересекся в Макао с Бао Пыном. Оказалось, что контрабандист превратился в благопристойного купца, что у него теперь офис неподалеку от порта. Торгует все так же опиумом, который теперь стал легальным товаром, и время от времени подрабатывает переводчиком. Так понимаю, не ради денег (какие там деньги⁈), а для поддержания хороших отношений с португальским губернатором Адрианом Акасиу да Сильвейра Пинту, который свободно говорит на английском языке.
Зазвав меня в свой кабинет, довольно большой и заполненный не только китайской, но и европейской мебелью, бывший контрабандист угостил меня зеленым чаем. Предложил и байцзю, но как-то не очень настойчиво, наверное, памятую, чем закончилась наша предыдущая попойка. Само собой, я отказался.
— Нельзя ли устроить к тебе пару моих родственников, чтобы поучились у твоего капитана, как надо управлять шхуной? — испив чая, перешел к делу Бао Пын.
Этому они запросто научатся на шхуне «Макао», построено для них по моему руководству. Предполагаю, что хакка нужен путь в Калькутту, чтобы избавиться от сингапурских посредников, которые срезали значительную часть навара, что стало чувствительно после того, как цены на опиум просели. Мне было без разницы, конкурентов не боялся, потому что планировал через год, самое большее через два, умотать в Европу.
— Можно, — ответил я. — Когда придет «Мацзу», присылай их. Я предупрежу капитана.
— Я благодарен за то, что ты не отказал своему старому другу! — произнес Бао Пын, после чего, перейдя на шепот, хотя мы были в комнате одни, сообщил: — До меня дошли слухи, что прибыли войска с севера, готовится нападение на хунмао инцзипи в Динхае и Нинбо.
— Меня их проблемы не сильно интересуют, но все равно спасибо, что поделился информацией! — поблагодарил я. — Передам, кому следует, но, уверен, что они и сами знают. У них очень хорошо налажена разведка, денег не жалеют.
Бао Пын покивал головой, то ли соглашаясь со мной, то ли просигналил, что услышал меня.
Я передал эти сведения командиру гонконгского гарнизона полковнику Буррелю — страдающему отдышкой толстяку, который выходил из своего кабинета только в туалет по-большому. Для остальных случаев в углу стояла высокая, почти по самое не балуй, глиняная ночная посудина с широким горлом, но бравый офицер все равно умудрялся промазывать, и в кабинете сильно воняло мочой.
— Пусть собираются, разгоним, не впервой! — отмахнулся полковник Буррель, отпил черного чая из большой фарфоровой чаши, которая китайцам служит для жидких блюд, после чего вытер огромным темно-коричневым платком красную шею сзади, а потом не менее красную грудь в вырезе несвежей, когда-то белой рубахи, и посмотрел в угол с ночной посудиной.
Я тут же откланялся, чтобы очередной промах в нее не списали на меня.
