Голод Рехи (СИ) - "Сумеречный Эльф" (читаем книги онлайн TXT) 📗
— Обойдусь без твоих советов, — грубо шикнул Рехи. Саат с кислой миной выпрямился, отходя на несколько шагов. Больше он не давил, и даже воздух вокруг вроде бы посвежел.
Рехи усмехнулся про себя: «Просителям дарим чудеса, сомневающимся — демонстрацию силы. Что может быть проще? Но я по-прежнему не знаю, как всем этим управлять. Вроде тогда перед толпой получилось. Я же творил такие разные штуки. Так что мешает сейчас? Попробуем, что сказать. Так и живем. Если не пробовать, то останется только сдохнуть».
К нему начали подводить людей. Многие робко умоляли просто показать им магию линий, другие же склонялись в почтенных поклонах, даже ничего не требуя.
— Покажи нам свою силу! — несколько небрежно просили сомневающиеся, утверждавшие, что Стражем Мира не мог сделаться эльф-кровопийца.
— Покажу, сейчас увидите. Сейчас все вам покажу.
Рехи без труда заставлял пламя факелов поменять цвет или же тянул за линии, чтобы вызвать внезапный ветер. Наиболее наглых он сбивал с ног и вскоре даже веселился. Черные линии сделались совершенно послушны ему, как ручные змеи.
Так самые недоверчивые склонялись пред ним, двое или трое кинулись в ноги, умоляя простить за неверие. Один ненормальный даже поцеловал вечно чумазые ступни пустынного эльфа. Рехи чуть не вывернуло от такого раболепия. А ведь на самом деле он не творил ничего выдающегося. Эта сила не спасала мир, не могла вразумить Двенадцатого. Да вообще не стояла выше игры с «исчезновением» камушков в кулаке, которой часто дурили совсем маленьких детей. Но секта выплывала на всеобщем неведении и страхе.
— Склонитесь перед Стражем! Узрите его силу! — Саат вместе с Вкитором затянули какие-то гимны с предсказаниями о пришествии истинного Стража.
— О, великий Страж! — хором выдыхала толпа.
— Если он великий, почему на нас обрушился пепельный ураган? — посмел возмутиться кто-то из остатков «неверующих». Рехи подивился, что никто не высказался об этому сразу. Остальные слишком боялись опоенных грибной настойкой стражей-жрецов? Или сами опасались впасть в неверие? Им всем слишком хотелось хоть во что-то верить. Даже перед лицом истребления.
— Пепел обрушился, потому что вы, все вы, ничтожные рабы воли великого Двенадцатого, недостаточно верите в Стража! — тут же воскликнул Саат, указывая на Рехи. — Страж пришел спасти нас от гнева нашего бога. Но если он почувствует, что мы в него недостаточно верим, то он не заступится за нас.
— Он ложный Страж! Ложный! — зарычали безымянные из толпы.
— Выведите их! — небрежно махнул воинам Саат, и несколько упиравшихся смутьянов повели куда-то с заломленными за спину руками. Вряд ли их намеревались отпустить с миром у городских ворот. «Съедят, наверное, — подумал между делом Рехи. — Чего мясу-то пропадать. Эх, сколько народу, какой бы пир можно было устроить с Лартом, если бы съесть всех жрецов. Ему мясо, мне кровь — как обычно».
Фантазии отвлекли на пару минут, поэтому Рехи вздрогнул, когда к трону подвели еще кого-то, нового просителя. Им оказалась согбенная старуха, которая тяжко прошамкала:
— Великий Страж! Исцели!
В ее голосе читалась боль, немая бесконечная боль, уже даже не просьба. Так просили милости у небес обожженные полукровки, шедшие через пустыню от разрушенной деревни.
«Тебя уже только смерть исцелит», — мысленно фыркнул Рехи, но вновь ощутил копошение острых камушков, точнее, стыда. Он вспомнил своих долгожителей из деревни, всплыл образ старого Адмирала. Ведь сколько верных мыслей он успел поведать, пока дерзкий мальчишка-воспитанник тайно и явно желал смерти «выжившей из ума развалине».
— Вряд ли я сумею исцелить тебя, — неуверенно отозвался Рехи.
— Страж, а какой же толк от тебя народу, если не сумеешь? — тут же прошипел ему на ухо верховный жрец Саат. Впервые за долгое время он уступил свой трон и явно не желал, чтобы кто-то сомневался в величии культа, особенно, теперь, когда толпа внимала с великим восторгом. Рехи поежился. Вновь все показалось зыбким и неустойчивым. Вновь он вспомнил, насколько зависим от воли жрецов. Он выставил вперед все еще перебинтованные руки, показывая их всем просителям:
— Да у меня вот, руки обожжены. Не знаете что ли? Это белые линии, от исцеления такое бывает. Вот заживут — исцелю всех. Обещаю.
Он не намеревался сдерживать своих клятв, но высказать их оказалось невероятно легко. Еще раз пережить практически сожжение заживо он бы не сумел. Не ради этих незнакомцев.
— Нет, так не годится, — уже почти прорычал Саат, нависая из-за каменной спинки. Он шипел возле затылка, и Рехи все больше хотелось не нащупывать тонкую материю сияющих нитей, а врезать крепким кулаком по самодовольной роже правителя Бастиона. Так он привык решать все проблемы и неурядицы. Красиво поставить на место метким словом все равно никогда не удавалось. Но вот незадача: пальцы все еще отвратительно плохо гнулись, а едва наросшая тонкая белесо-розовая кожа не выдержала бы удара, разошлась бы, лопнула, как спелый фрукт. Фрукт… Опять сравнения из чужих эпох. И все здесь чужое. И жизнь чужая, и почести не для него. И этот полубезумный взгляд отчаявшейся старухи, устремленный на Стража с великой надеждой.
— Что у тебя болит? — спросил Рехи, хотя догадывался, что вряд ли сумеет чем-то помочь. Но если уж роль обязывала притворятся великодушным избавителем, наподобие лилового жреца, приходилось следовать созданному веками образу. Хотя, может, Стражи Мира иногда получались и не очень добрыми, но Рехи не знал об этом. Да и безобидный вопрос ничего не решал, лишь вовлекал в неведомую для него игру вежливости. Возможно, удалось бы отчасти уловить колебание линий. Хватило бы и такой демонстрации могущества.
— Не меня, — выдохнула старуха. — Мою внучку. Ей всего пять, она еще совсем не видела жизни.
«Что ее видеть-то? Ослепнуть от такой жизни хочется, а не видеть ее. Ну, что там за внучка-то?» — подумал Рехи с небрежной ленцой. Но копошение надоедливых песчинок стыда неизменно продолжалось, не давая покоя.
— Пожалуйста, Страж! — Старуха приблизилась к трону, ведя кого-то за руку. — Инде, покажись, невежливо прятаться, когда перед тобой наш бог.
Из-за ее спины выскользнула тощая незаметная тень. Рехи вздрогнул, но не от неожиданности и не от того, что его назвали богом — на маленьком лице ребенка страшными наростами чернели уродливые разводы коросты и язв. Они покрывали шею коричневыми струпьями, липли темным пеплом к маленьким рукам. Проказа — так назвали эту неизлечимую болезнь в прошлом. Рехи вспомнил, хотя никогда не знал. Слово, только слово, потому что лиловый жрец не лечил никого от таких напастей, не видел их, не замечал. Наверное, поэтому и не слышал боль простых людей, наверное, поэтому и додумался лишь проклинать их во время осады. Да и откуда он вообще взялся? Жил во дворце, не ведал иных порядков, пока не столкнулся с ужасами войны. Какой-нибудь сынок придворного сенешаля или советника. Слова-то опять какие… Вьюга слов. Чужих образов. Непонятных, спутывающих.
Рехи застыл, со скрипом соображая, как себя вести и что делать. В прежней жизни, где-то год назад, до бури и прочего, он бы подумал, что девчонка не стоит затрат сил. Он бы ее не съел, чтобы не подцепить заразу, и еще счел бы это великодушным. Но все — в прошлом. А в этой новой странной жизни на острой грани бытия, казалось преступным ничего не сделать.
— Кто пропустил их?! Кто посмел принесли эту болезнь в мой дворец? Стража! — в ужасе отпрянул Саат, позабыв о своей неизменной чванливости. Он в ужасе прятал руки в бездонные длинные рукава балахона и заслонял утонченное смазливое лицо.
— Она завернула девчонке лицо в платок, — оправдывались нерадивые стражники. — А на улице пепел, все так сейчас ходят.
— Выведите их прочь! И выгоните из Бастиона. Нам не нужны здесь прокаженные.
— Но… мы шли издалека. Как только до нас дошла весть о Страже Мира, — оправдывалась старуха, заслоняя девчонку.
— Вон! — прогремел Саат, выступая вперед и повелительно взмахивая рукой. Видно, привык всеми командовать, всех понукать и заставлять подчиняться. Да позабыл, кому уступил свой жесткий неудобный трон.
