Голод Рехи (СИ) - "Сумеречный Эльф" (читаем книги онлайн TXT) 📗
— С самим собой. Нельзя уже? — буркнул Рехи, прикрывая лицо рукой. Перед ним стоял ходячий мертвец, очередная жертва промедления растерянного Митрия, стоящего у истоков всей этой гибельной неразберихи. За что? За что все? Верховный семаргл не отвечал.
Ведь был же мир как мир, где враждовали короли, сбивали с тронов братьев и сестер, чертили кровью подданных новые границы на старых картах. А потом застывал хрупкий мир на несколько тревожных лет средь нарядов и услад вельмож, среди болезней и тяжелых повинностей крестьян. Но то был мир, а вышла ныне смерть. И все ради общего блага. Ради спасения целого мира Рехи уже лишился Ларта, не ведал о судьбе Лойэ и Натта, а теперь у него отняли и возможную союзницу. Саат действовал быстрее, чем думали Митрий с Сумеречным.
— Саат! За что ты ее? За что? — с укоризной обратился к верховному жрецу Рехи.
— Пришло ее время испить моей милости, — ответил устами телохранительцы Саат. — Чем раньше, тем лучше.
— Лучше? Лучше ей будет, когда ты ее к стене приклеишь, а потом сожрешь ее раздутый труп? — вскричал Рехи, но остался недвижим. Он все равно сражался бы с пустотой, с безвольным телом женщины, предупредительно выставившей меч. Саат же с упоением продолжал:
— Когда я всех поглощу, исполнится великий замысел Двенадцатого! Когда не останется ни одного безбожника, когда все сольются со мной! Это будет совершенный мир!
Похоже, он искреннее верил в созданный им культ, в единение с божеством посредством поедания уверовавших в него. И оттого чудовище не находило в себе ни толики вины, ни капли состраданья. Верховный жрец творил великий замысел бытия, ведь так ему казалось, когда он вонзал клыки в очередное обиталище червей и разложенья.
— Это будет пустой мир! — ответил Рехи, ударяя кулаком по каменной плите, сдирая истончившуюся кожу о сколотый завиток барельефа. Потекла кровь, засочилась по пыльной плите, затерялась каплями во мху между камней на полу.
— Таков великий замысел начала и конца, — ответил Саат. — Иди в тронный зал. Тебя народ заждался. Она тебя проводит.
— Идемте, Страж, — ответила женщина уже своим голосом, поднимая за локоть. От нее ничего не осталось, Рехи не хотел притрагиваться к ней. Любая близость с прошедшим ритуал сравнилась бы со страстью к трупу. Такое тоже случалось на пустошах, но Рехи питал лишь отвращение к подобным утехам. Его всегда тянуло живое тепло, хоть крови сладкой, хоть желающего наслажденья тела. Но в Бастионе все прогоркло и сгнило, еще три сотни лет назад великий город пал после раненья стража.
— Если ты такой всемогущий, зачем нужен я? — прошептал Рехи, когда вновь лицезрел собравшийся в тронном зале народ. Просителей или оболочек. Собравшимся во имя культа словно бы и дел других не находилось за пределами дворца — лишь приносить дары Саату, сдирая с себя последнее вместе с кожей.
— По легендам, Страж должен исцелять, — объяснил Саат, мерно шествуя к центру каменной трибуны. — Но что исцелять, когда сам мир просит его добить? — Он обвел внимающий зал долгим взмахом холеной руки, на которой скрывались крючковатые когти. — Ты всего лишь приманка для тех, кто еще стремится к Бастиону, для тех, кто цепляется за ложное спасение. Я подарю им истинное. Истинное спасение во мне! Ты думаешь, я немилосерден? Это и есть проявление моей великой любви.
Он верил в самого себя, отдавшись навеки великому безумию страшного плана. Мир и правда корчился и смердел, как зараженный холерой, как восставший мертвец. Еще триста лет назад его прихлопнули крышкой черных туч, точно кипящий котел, чтобы сварить заживо в жерлах вулканов уцелевших глупцов. Так рассказывал старый адмирал, так повествовал он о временах, когда разом взорвались все огненные горы. И кратеры извергли великий огонь по милости Двенадцатого. Почему-то Рехи только теперь упомнил старые сказки. Только теперь задумался о причинах. И Митрий, очевидно, тоже. Раньше списывал все на безумие собственного творения. Теперь же что-то не сходилось, возникали лишние фигуры на доске его выверенной игры. Фигура, пожирающая мозги…
В течение очередного «ритуала» Саат успел опутать черными линиями еще около пяти нерадивых голов. Больше в зале никто не крикнул, что во главе культа монстр. Если кто и замечал морок напущенных иллюзий, то молчал. Молчать о правде легче, чем умирать за нее.
— Ступай, Страж, — кивнул Саат, когда прием просителей был завершен.
— А кого и когда я буду исцелять? — встрепенулся Рехи, когда Вкитор и стражники вновь повели его прочь из зала.
— Никого, — рассмеялся приторно Саат. — Ты разве не понял? Показал пару фокусов — и хватит. Маленькая Инде привлечет достаточно подвижников. Достаточно пищи!
Вместо сладкой маски точеного лица проступил жабий рот в окружении синюшных складок слезавшей с черепа кожи.
— Саат, сынок, лицо! — спохватился первым Вкитор. И тут же иллюзия восстановилась. Рехи рассматривал старика, пересчитывал черные линии, окутывавшие его. Странно. Вновь Бастион подкинул мрачную загадку.
Вкитор мыслил самостоятельно и прекрасно видел, на что похож его сын. Каждый раз, когда маскировка давала сбой, старик с неразгаданной виной отводил глаза. «Расспросить бы его, как они до такого дожили!» — ответил Рехи и задумался над последними словами Саата.
Бедняжку Инде и правда таскали, как ручного зверька, показывая на каждой улице, даже снаряжали отряд в ближайшие поселения. Говорили, мол, истинный Страж явился, пора всем собраться вокруг него. Может, и явился. Может, и умел когда-то что-то… Но больше никакие линии не подчинялись, потому что Рехи не верил в свою силу. Ему теперь все казалось игрой Саата, даже с исцелениями. Если не Саата, так Митрия. К тому же он не видел смысла исцелять приведенных на убой доверчивых трусов, верящих, что мифический Страж разом решит все их проблемы. И он бездействовал, сидя прикованным к трону.
Потом его выпроваживали обратно в зал и давали немного свежей крови. Он пил жадно, но очередного прислужника быстро уводили; намеренно держали впроголодь, чтобы не оставалось сил на побег. Но Рехи привык бороться и в состоянии большего истощения.
Ночью он все-таки подошел к двери и тихонько выскользнул в коридор. Стражница спала, ведь телам даже без мозгов требовался отдых. Рехи твердил себе: «Действовать! Надо действовать! Я не хочу быть приманкой! Действовать!»
Он сжимал кулаки, ощупью двигаясь по замку, осторожно переступая по каменным плитам, чтобы не нарушить неестественно спокойную тишину. Собственное дыхание представлялось слишком громким.
Тишина давила и трепетала, расплескавшись по залам и коридорам, как жаркая лава. Духота мешалась с холодом, поднимавшемся из трещин между плитами. Пустынному эльфу повезло видеть ясно во мраке, иначе он бы уже несколько раз провалился в дыры разрушенного дворца. Он искал знакомый провал в стене, завешанный истлевшим гобеленом. Изображения на нем не различались в темноте, сливаясь очертаниями и запахом пыли.
Рехи вытянул руку и отодвинул завесу. Он помнил, как Санара дернула его в неизвестность отсыревших стен и как вывела из мрака на свет посреди темноты сырой пещеры — там сияли белые линии. Там ждали Лойэ и Натт. Родные. Милые его. Убежавшие ныне, оторванные из-за его жажды славы.
«Меня вроде не видели, не видели!» — убеждал себя Рехи, но не верил себе. И верно не верил: он шел к акведуку, но наткнулся на глухую стену. Подушечки пальцев онемели, когда наткнулись на острую преграду из камней, сплетенных сетью черных линий. Знакомое и злое колдовство. Он видел сотни раз и управлял им сам, вернее, позволяли управлять.
— Проклятье!
Глаза защипали слезы обиды и бессилия. В горле поселился молчаньем крик. Рехи ударил по плитам, перекрывшим последний путь к спасенью.
— Ну, за что?! — скулил он, царапая и пиная завал на месте старого акведука. Он приникал лицом к камням и словно слышал голоса, идущие с другой стороны. И ужасался, что там, в пещере, замуровали людей сопротивления, но тут же одергивал себя, воскрешая в памяти картину, показанную со стены. Лойэ и Санара вывели всех, наверняка вывели и спаслись. Хотя неусыпно охраняемую Инде им пришлось оставить, и его, Рехи, тоже принесли в жертву во имя спасения малознакомого отряда. Значит, так и предполагалось, значит, так нужно. Наверняка, в сердце Лойэ тоже тлела ныне скорбь. Главное, чтоб это сердце билось.
