Голод Рехи (СИ) - "Сумеречный Эльф" (читаем книги онлайн TXT) 📗
«Они не виноваты. Это все Разрушитель Миров», — хотел бы сказать Рехи, но сидел в неподвижности, как и Лойэ. Они не смотрели друг на друга, они молчали до спекшихся губ. Слова распадались сгоревшими страницами забытых книг.
Лечит ли время все то, что оно отнимает? Или все отнимает, чтобы вылечить тусклой памятью, угасающей вечной печалью. Такие раны не залатать забвением и забытьем, не высказать ни слова ни о себе, ни от себя. Ни в обвинение. Ни в оправдание — тем более. Такие дни и ночи тянутся годами. И бремя пустоты страшнее валуна, катящегося с горы за странником на склоне. У него оставались только боль и верность. Верность боли, отраженная красно-черным небом. Всех убили и отняли, а его потеряли. Вечно он оказывался живым по ошибке, как в насмешку. Или это наказание тем, кто пытался сравняться с богами? Или это участь богов и всех им подобных? Терять самое ценное в назидание другим? Вечная потеря до утраты самого себя во имя высшей цели.
Вечером Санара и Ларт вернулись со свежей кровью свиней и мясом ящеров. Лойэ и Рехи одновременно поднесли к губам дымящиеся кубки, но оба не ощущали голода. Вкус крови не пьянил и не дарил наслаждения. Остался только голод внутренней пустоты. Голод утраты и отчаяния. А его не залить теплым питьем. Ничем не утешить.
Ларт и Санара тоже не ели, только Инде где-то в углу молча жевала кусок жареной свинины с грибами, рассеяно перекатывая меховые мячи Натта. А когда доела, сгребла все его игрушки и обняла, как обнимала еще недавно названого братика.
Рехи отвел глаза, чтобы не смотреть и не видеть. Невыносимость такого существования давила все больше с каждой минутой. Вот они сидели вчетвером за столом-сундуком. Но зачем? С какой целью собрались? Они остались в опустевшем мире, отделенные друг от друга. Четверо расколотых, изуродованных потерями, как сухие деревья с обрубленными ветками. И они-то пытались спасти мир? Бесполезно. И не для кого.
— Спать. Все спят. Все — спят, — сухим приказом отчеканила Лойэ и, прямая, как меч, встала из-за стола. Сухость и жестокость ее голоса поразила. Но Рехи предчувствовал скорый срыв.
В ту ночь, кажется, никто не спал. Рехи ворочался, мечась в тесноте видений. Он то подскакивал в ожидании атаки ящера, то снова хватался за линии. Вот же они! Вот они! Он четко помнил, как вцепился в белый контур, который оплетал Натта и Лойэ, и потянул на себя, когда заметил опасность. Почему не получилось? Почему?
— Ну, поговори с ней, пожалуйста! Она простит тебя, я уверена! — твердила Санара через три дня. Три дня бесполезной рутинной работы. Рехи без страха вошел опять к ящерам, опять чистил чешую. Потом вместе с Лартом они раздували меха кузницы. Но вся работа протекала, как в тяжелом забытьи древнего механизма.
— Поговори, Рехи. Она уже три дня на втором ярусе сидит, ни с кем не говорит, — сокрушался Ларт, с некоторых пор во всем поддерживая Санару. Им оказалось легче, земным и понятным. А сколько неземной боли когда-то излилось из души Ларта, сколько черных страданий истерпела она. Сейчас призраки не мучили его, не его сыновей поедали ящеры, не он попал в немилость Разрушителя Миров. И Рехи с новой волной отвращения к себе отметил гадливую зависть к «нормальным» и «обычным». Еще бы хоть целый век раздувать меха и чистить ящеров. Еще бы хоть целый век жить в Надежде. Но последний град пожирало отчаяние.
— Ладно, ладно, — отозвался Рехи. Ему и самому хотелось поговорить с Лойэ, но он боялся. Проклятый ничтожный трус! Он боялся ее законного осуждения. Только она неведомым образом знала правду, остальные уговаривали не корить себя. Каждый встречный наперебой соболезновал потере, несчастному случаю.
Случаю! Либо мести Разрушителя, либо ошибке Стража! Но никак не случаю! И знание это каждый миг разрывало Рехи изнутри. Он больше не находил поддержки в обществе Ларта, он больше не верил ни себе, ни бессмертным подлецам, затеявшим все это. Бессловесным скрежетом зубов Рехи слал проклятья в небо. И не видел больше линий. Хоть бы все почернели! Раз никому не нужны, раз даже белые предают и не спасают в нужный момент.
— Как ты? — поминутно интересовался Ларт в эти страшные три дня.
— Нормально, — врал Рехи и брел, куда вели, пошатываясь и загребая ногами пыль, как пьяный.
— Ты готов поговорить с ней?
Они не называли Лойэ по имени. С момента гибели Натта Лойэ превратилась в загадочное «она». Она — затворница, скорбящая мать.
Рехи же не мог долго сидеть в неподвижности, как Лойэ, потому сам увязался за Лартом. «Никому из нас не дозволено даже оплакать близких на нормальных похоронах», — сокрушался он каждый миг, не замечая, что делает, не обращая внимания на самого себя. Долг Стража уплывал далеким отзвуков и неверной игрой. Все это выглядело нереальным и смешным. А вот смерть Натта с каждым днем все крепче вплавлялась в сознание.
Лойэ утром выбросила все вещи сына, свернув в один мешок. Санара говорила, что так легче. Уж она-то знала, ведь потеряла всю семью. Рехи же тайно оставил вырезанного ящера и временами вертел в руках поделку, точно вновь и вновь напоминая себе о произошедшем. Хотел проникнуться и сильнее сокрушить себя.
— Готов. Готов говорить.
Башня без колокола светилась на фоне чернеющего небосвода не теплым родным домом, а обителью теней отнятого счастья. И обсыпавшиеся лица на фресках семарглов напоминали гримасы плакальщиков. Они вечно плакали за мир. За свой утраченный Бенаам и за другие миры. Но обида на Митрия за его очередное бездействие затмевала ростки понимания.
Возможно, Сумеречный и Митрий сражались у Цитадели в тот момент, возможно, их оплели капканы линий. Все возможно. Но Рехи уверился в том, что они просто не пришли, подвергнув его очередному бесцельному испытанию.
Ярче обычного разгорался день ото дня свет алых сумерек, обещая погрести Надежду под пеплом новых разломов. Пустошь горела. Возможно, им всем было суждено скоро отправиться вслед за Наттом. И уже даже не страшно. Значит, он ушел первым вестником. Значит, их мир не заслуживал спасения.
— Поговори с ней. Рехи, послушай меня внимательно, — серьезно и сухо начала Санара, встречая на первом ярусе башни. — Скажу страшную вещь, но это жизнь: дети у многих умирают в младенчестве. Многие теряют так же на пустошах… — Голос ее предательски дрогнул, она продолжала немного мягче. — Но если две любят друг друга, они остаются вместе, и у них появляются новые дети. И род их продолжается.
— Да, — бесцветно отвечал Рехи. Он не видел продолжения. От сухого древа не растут новые ветки.
— Прости, возможно, я сказала это слишком рано. Я все понимаю. — Санара потупилась. — Для эльфийских женщин все еще сложнее…
— Да, — повторял Рехи, не слыша Санару. Он знал, что Лойэ больше его не простит. Она никогда не прощала, слишком сильная для него, слишком упорная. Но он все же поднимался на второй ярус со слабой надеждой. Хорошо бы оказаться простым смертным, обнять Лойэ, утешить ее в глубоком горе. К тому же в ней, возможно, уже зрела новая жизнь, как она ему обещала вскоре после встречи. Но вряд ли. Рехи чувствовал, что все завершается и не находит верных ответов. Воля пустоши сильнее чудес.
Пустошь намертво вплавилась и в сердце Лойэ. Она сидела на втором ярусе башни, все так же поджав ноги под шкуру и уставившись в щель между ставнями. Забралась наверх, будто оттуда немного ближе до неба.
Рехи неуверенно встал, вокруг громоздились запасы вяленого мяса и сушеных грибов для походов и на случай неудачной охоты. Удушливый запах щекотал ноздри, в нем не различался привычный успокаивающий аромат Лойэ.
Рехи осторожно приблизился. Любимая внезапно повернула голову, резко и порывисто, как от приближения врага. Рехи заметил, как она держит руки — все так же, качая воздух. Рехи горько ужаснулся: «Она сошла с ума?» Но Лойэ осмысленно взирала на него, а на осунувшемся лице отчетливо читалось презрение.
— В этом весь ты. Рехи, — начала первой она, пока он медленно кусал губы.
— В чем? — неуверенно прохрипел Рехи. Лойэ ровным тоном пояснила:
