Противостояние. Том I - Кинг Стивен (читаем бесплатно книги полностью .TXT) 📗
— Пожалуйста, не заставляйте меня пить это, пожалуйста, не заставляйте Тома Каллена пить отраву, нет, в натуре, папа говорил, раз она убивает крыс, она убьет и меня. — Ну, пожалуйста!
Ник увидел, что по-прежнему сжимает в руке пептобисмол. Он вышвырнул флакон и выставил пустые ладони перед Томом. Придется пустить его расстройство на самотек — большое спасибо, Джули.
Том, хныкая, сошел с крыльца.
— Простите меня, — повторял он снова и снова. — Простите меня, простите Тома Каллена.
Они пошли вместе назад, на Главную улицу, и… оба застыли в шоке. Велосипеды были опрокинуты. Шины изрезаны. Содержимое их рюкзаков разбросано по всей ширине улицы.
И тут что-то на огромной скорости пролетело рядом с лицом Ника — он почувствовал это. Том вскрикнул и пустился бежать. Ник на мгновение замер в изумлении, случайно глянул в нужном направлении и увидел вспышку второго выстрела в окне второго этажа «Пратт-отеля». Что-то похожее на швейную скоростную иглу царапнуло воротник его рубашки.
Он повернулся и побежал вслед за Томом.
Он не мог знать, стреляла ли Джули еще; в чем он был уверен, догнав Тома, — что никого из них не задело. «По крайней мере мы избавились от этого исчадия ада», — подумал он, но это оказалось верным лишь наполовину.
Эту ночь они провели в сарае, в трех милях севернее Пратта, и Том все время просыпался от ночных кошмаров и будил Ника, чтобы тот его успокоил. На следующее утро, где-то около одиннадцати, они добрались до Айюки и нашли два отличных велосипеда в магазинчике под названием «Спортивный веломир». Ник, начинавший наконец потихоньку оправляться от встречи с Джули, решил, что они могут закончить экипировку в Грейт-Бенде, до которого должны добраться не позднее 14-го.
Но ровно без четверти три 12 июля он заметил огонек в зеркале, привинченном к рулю. Он затормозил (Том, ехавший сзади и рассеянно считавший ворон, наехал ему на ногу, но Ник этого даже не заметил) и оглянулся через плечо. Огонек, поднимавшийся на холм как раз позади них, как восходящая днем звездочка, слепил и радовал его глаз — он с трудом мог поверить в реальность происходящего. Это был древний «шевроле»-пикап — старая добрая детройтская железка на колесах, неторопливо вилявшая из одного ряда в другой по шоссе 281, объезжая застывшие автомобильные пробки.
Машина подъехала к ним (Том дико размахивая руками, а Ник мог лишь стоять как остолбеневший верхом на велосипеде, расставив ноги в упоре) и остановилась. Перед тем как высунулась голова водителя, Ник успел подумать, что это, должно быть, Джули Лори со своей злобной, торжествующей ухмылкой. У нее с собой ружье, из которого она уже пыталась убить их, и нет ни малейшей надежды, что она может промахнуться с такого близкого расстояния. В аду нет такой злобы, какая пылает в оскорбленной женщине.
Но появившаяся физиономия принадлежала сорокалетнему мужчине в соломенной шляпе с пером, воткнутым в голубую бархатную ленту под немыслимым углом, и, когда он улыбнулся, лицо его покрылось сеткой лучистых добродушных морщинок.
И он сказал:
— Господи Иисусе, святая карусель, вы спросите, рад ли я вас видеть, ребята? Еще как! Залезайте сюда и давайте поглядим, куда бы нам рвануть.
Так Ник и Том встретили Ральфа Брентнера.
Глава 44
Он слетал с катушек — детка, разве ты не знаешь?
Это была строчка из Хьюи «Пиано» Смита, вспомнил он. Поехали назад. Отзвуки прошлого. Хьюн «Пиано» Смит, помнишь, как там было? Аа-па-па-па, да-ду-дэй-ууу… дуба-дуба-дуба… аа-па-па-па. И так далее. Остроумные, мудрые и социально значимые комментарии Хьюи «Пиано» Смита.
— На хрен социально значимые комментарии, — сказал он. — Хьюи «Пиано» Смит отгремел еще до моего поколения.
Годы спустя Джонни Риверз записал одну из песенок Хьюи — «Рок-пневмония и буги-вуги-грипп». Ларри Андервуд прекрасно помнил ее, и ему пришло в голову, что она здорово подходит к нынешней ситуации. Старый добрый Джонни Риверз. Старый добрый Хьюн «Пиано» Смит.
— На хрен, — еще раз высказался Ларри. Он выглядел ужасно — бледный, осунувшийся призрак, ковыляющий по шоссе Новой Англии. — Мне подавай шестидесятые.
Да, шестидесятые — это были денечки. Середина шестидесятых, конец шестидесятых. Движение «цветов». Энди Уорхол в своих очках в розовой оправе. Бархатный андеграунд. Норман Спинрад. Норман Мейлер. Норман Томас; Норман Рокуэлл и старый добрый Норман Бейтс из «Бейтс мотеля» — ха-ха-ха. Дилан сломал себе шею. Барри Магуайр прокаркал «Канун разрухи». Дайана Росс подняла дух каждого белого малыша в Америке. «Такие чудесные группы, — восторженно подумал Ларри, — дайте мне шестидесятые, а восьмидесятые можете засунуть себе в задницу». Что касается рок-н-ролла, шестидесятые были распоследним «урра» Золотой Орды. «Крим», «Раскалз», «Спунфул», «Самолет» с вокалисткой Грейс Слик, Норманом Мейлером, ведущим гитаристом, и старым добрым Норманом Бейтсом на ударных. «Битлз». «Кто». «Мертвый…»
Он упал и ударился головой.
Все вокруг внезапно погрузилось во тьму, а потом стало возвращаться яркими обрывками. Он провел ладонью по виску, и на ней остался след крови. Какая разница? А х…ли толку, как говорили в середине светлых и славных шестидесятых? Что значит упасть и удариться головой, когда всю прошедшую неделю он не мог ни разу уснуть, чтобы моментально не проснуться от жутких кошмаров, и хорошими ночами были те, когда крик застревал где-то посередине глотки, а не вырывался наружу? Если кричишь громко и просыпаешься от этого, пугаешься куда сильнее.
Ему снилось, что он опять в туннеле Линкольна. Кто-то шел сзади, но только не Рита, а кто-то черный… Он подкрадывался к Ларри с застывшей на лице темной усмешкой. Черный человек не был ожившим мертвецом, он был хуже ожившего мертвеца. На Ларри медленно накатывал жуткий, тошнотворный страх, схожий с паникой, охватывающей тебя в дурных снах, и он пускался бежать мимо невидимых трупов, зная, что они уставились на него стеклянными, как у чучел, глазами из своих искореженных машин, зажатых в дорожной пробке, хотя им следовало быть в других местах, но что толку было бежать, если черный дьявольский человек, этот черный маг, мог видеть в темноте своими глазами, похожими на инфракрасные бинокли? И вскоре темный человек начинал подвывать ему в спину: «Давай, Ларри, давай, мы повеселииимся вмееесте, Лаааари…»
Он уже ощущал дыхание черного человека на своем плече и в этот момент вырывался из сна, сбегал оттуда, и крик застревал у него в глотке, как горячая кость, или все-таки срывался с губ с такой силой, что мог разбудить мертвеца.
Днем видения с темным человеком исчезали. Темный работал строго по ночам. Днем приходило Большое Одиночество, прогрызавшее себе путь к нему в мозг остренькими зубками какого-то неутомимого зверька — может быть, крысы или ласки. Днем его мысли возвращались к Рите. Чудесненькой Рите. Снова и снова он мысленно переворачивал ее и видел щелочки ее глаз, похожих на глаза животного, умершего в страданиях от боли и удивления, и ее рот, который он когда-то целовал, теперь наполненный вонючей зеленой блевотиной. Она умерла так легко той ночью в их двухместном хреновом спальном мешке, а он теперь…
Слетал с катушек. Ведь так, верно? Вот что с ним происходило. Он слетал с катушек.
— Слетаю, — простонал он. — О Господи, я схожу с ума.
Часть его сознания, все еще сохранившая способность мыслить рационально, подтвердила, что это могло быть правдой, но в данную минуту он изнемогал от теплового удара. После того что случилось с Ригой, он уже был не в состоянии ехать на мотоцикле. Просто не мог; его словно заклинило на одном. Он все время видел, как его буквально размазывает по шоссе. И в конце концов он бросил мотоцикл. С тех пор он шел пешком — сколько дней? Четыре? Восемь? Девять? Он не знал. К десяти утра воздух прогрелся уже до тридцати двух градусов, а сейчас было почти четыре, солнце стояло прямо над ним, а он шел без шляпы.
