Сингомэйкеры - Никитин Юрий Александрович (лучшие книги txt) 📗
На этом этаже я познакомился и сблизился с начальником одного из крупных отделов Генрихом Штейном, веселым и очень общительным культурологом, человеком без возраста, он выглядит когда старым, даже древним, а когда сияет улыбкой, как мальчишка, и хлопает тебя по спине, как было принято в его молодости.
У него широкое поле деятельности, несколько тысяч сотрудников, а сам он — специалист по придумыванию сенсаций. За сегодня, как он похвастался, забросил в новости гипотезу о «руинах древних цивилизаций на Луне», о найденных микроорганизмах в упавшем вчера метеорите и даже сочинил жутко правдоподобную информацию о первой действительно успешной передаче мысли на расстояние.
Он же раздувает время от времени затухающие слухи про НЛО, реанимирует лох-несского монстра, придумывает сенсацию насчет нового исчезновения корабля в бермудском треугольнике…
— Простому человеку нужно постоянно что-то жевать, — говорил он с апломбом. — Это умный находит себе занятие сам, а простому должны подсовывать жвачку к тупой морде мы! А то начнет мычать и бодать рогами забор. В смысле устраивать беспорядки, громить ларьки, разбивать припаркованные машины, ломать телефонные будки…
К нему в кабинет заглянули Бенедикт Вульф и коллега из соседнего отдела Жорж Гадес. Вульф поздоровался со мной, вздохнул:
— Как жаль, что нельзя вывести на улицы пулеметы и перестрелять всю эту шваль…
— В самом деле, — поддержал Штейн с готовностью. — Тогда бы мне, может быть, не навалили бы столько работы.
Жорж и он переглянулись, пряча улыбки. Шеф Вульфа, Хансен, в молодости как раз и отличился в роли одного из вожаков такой вот уличной банды.
— А вы как на это смотрите, Юджин? — спросил Вульф.
Я на провокацию не поддался, спросил с тихим ужасом:
— Как можно? Или вы… эти ужасные русские?
Штейн заметил весело:
— Одно очко в пользу рашен!
— Сдаюсь, — крякнул Вульф и шумно почесал затылок. — Но вообще-то ради того, чтобы изничтожить тысячу идиотов, и стоит пожертвовать одним… э-э… потенциально способным на что-то иное?
Штейн вздохнул.
— Да из них половина способна. Но только кому ими заниматься?
— А главное, — добавил Вульф презрительно, — нет необходимости. Наука достаточно укомплектована кадрами, а процент рабочей силы на примитивных работах постоянно сокращается.
— Автоматика рулит! — сказал Гадес.
— Рулит, — согласился Вульф. — Так что всю эту бесполезную людскую массу нужно чем-то занимать… пока не придет окончательное решение этой проблемы.
Они переглянулись и замолчали. Я сделал вид, что не слышу, своих дел выше крыши, но сердце колотится, будто стою над пропастью, а далеко внизу на страшной глубине багровеют угли адских костров.
Прыгая из страны в страну, я координирую деятельность отделов, которые теперь подчинены мне, ловлю на себе почтительно-завистливые взгляды коллег, которых быстро догоняю, обгоняю и оставляю далеко позади. За эти несколько лет я вырос от рядового сотрудника до начальника отдела класса Б, однако сейчас я на том уровне, когда все вокруг меня… Б. И гордиться, собственно, нечем.
Слетал в Москву, намеревался пробыть там с недельку, а просидел полгода. Россия слишком уж непредсказуемая страна, ее заносит то в одну, то в другую сторону, а для нас нет ничего важнее, чем стабильность и предсказуемость.
Или — стабильность и безопасность, как требует Макгрегор. Правда, и в России как-то забывал насладиться своим всемогуществом. Да, честно говоря, руководить не слишком люблю, трудные случаи берусь решать сам, мне так и надежнее, и намного интереснее.
Вернувшись в Нью-Йорк всего через пару лет, поработав в Лондоне и Берлине, отметил с горечью, что Макгрегор все-таки стареет, даже Вульф и Штейн сдают. Когда с ними постоянно рядом, не замечаешь, но стоит всего на годик-другой отлучиться, а время летит, видишь, что хоть организация наша вечная, но ее люди — нет…
Появились новые сотрудники, хоть и на низших уровнях. Вместо блистательной Клаудии за ее столом трудится не менее эффектная Синтия. Она так радостно и тепло заулыбалась мне, словно каждую ночь видит меня во сне в своей постели.
Макгрегор принял с распростертыми объятиями, сообщил, что следит за моими успехами, они впечатляют, и вообще я молодец. Вечером чтоб не спешил уходить, посидим за шампанским, Вульф еще не все вылакал, вспомним старое, поговорим о новом…
Выглядел он уставшим и замотанным, все время отвечал на звонки, отмахивался от сотрудников, а когда вышел проводить меня в коридор, к нему тут же подбежал запыхавшийся Гадес.
— Мистер Макгрегор, — сказал он, запыхавшись, — мистер Макгрегор! Что именно вы не одобрили в интервью директора школы?
Макгрегор ответил замученно:
— Он упомянул, что в его детстве всех приучали спать с руками поверх одеяла. Даже не объясняя почему. Принято, вот и все. Мужчины спят, дескать, только так.
— И что?
Макгрегор сказал раздраженно:
— Проследите, чтобы этот фрагмент убрали.
Гадес воскликнул непонимающе:
— Но мы сами спали с ручками поверх одеяла! Хорошее, кстати, правило.
— Хорошее, — буркнул Макгрегор, — но то мы, а то — они. Сейчас общество слишком уж дуреет от безделья, может такого натворить… Пусть уж лучше ручки под одеяло. Авось найдут себе занятие… Меньше будет перевернутых и подожженных машин, меньше идей о «правильном» устройстве общества.
Гадес хрюкнул недовольно, повернулся в мою сторону:
— Юджин, зайдете сегодня ко мне! Для вас работка…
— Почему именно для меня? — спросил я, ощетиниваясь.
Он нагло заулыбался.
— Так это вы у нас специалист находить panem et circenses для нашего славного и самого демократического, черт бы его побрал, большинства.
— Это как?
Гадес хитро подмигнул и ушел, оставив в неведении. Макгрегор сдержанно улыбнулся.
— Гадес сделал вам комплимент, сам того не замечая. У вас самая широкая аудитория, Юджин. А с нею работают самые изощренные умы. Зато Гадес занимается то проблемами курдов, то басков, то северных осетин… Там горячие точки, льется кровь… вроде бы интереснее там гасить конфликты, но вы их уже переросли. Размах все-таки не тот.
Вечером я робко постучал в дверь кабинета Гадеса, услышал недовольный рык, что можно расценить и как приглашение, и как «пошел на», переступил порог, потому что именно в таких вот пороговых ситуациях проявляется характер человека, я эту истину помню, а видеонаблюдение еще не отменено.
Гадес быстро переключал с экрана на экран картинки боев в Черной Африке, спросил отстраненно:
— А, Юджин… что у вас?
Я открыл и закрыл рот, но, если Гадес забыл, что сам меня вызвал, надо использовать, и я сказал с подъемом:
— Хорошенько все обдумав и просчитав, я вижу необходимость разрешить использовать допинги в спорте!
— В профессиональном? — поинтересовался он отстраненно, явно думая о чем-то своем и не проявляя интереса.
Я занервничал, хотел подтвердить, потом вскинулся.
— Почему только? В любом. Спорт есть спорт! Четкой границы между профессиональным и любительским нет, да и зачем? Если человек хочет накачивать себе чудовищную мускулатуру или увеличивать, скажем, прыгучесть, то это его личное дело. У нас свобода личности или не свобода?
Его взгляд стал чуть внимательнее, я остановился, он кивнул.
— Продолжайте, Юджин, продолжайте.
— Собственно, я уже сказал, — ответил я нервно. — Хватит с нас лицемерного замалчивания применения допингов… и не менее лицемерной борьбы с ними! Отменить все запреты. И тогда увидим реальную картину. Почему-то во всех других областях деятельности человека хотим видеть реальную картину, а в данном случае лицемерим, как будто я даже не знаю кто!
— Так-так, — сказал он. — Дальше, Юджин, дальше!
Я перевел дыхание, вроде бы заинтересовал всесильного шефа соседнего отдела класса А, заговорил уже без прежней дрожи голоса:
— Главное, вернем прежний интерес населения к спорту.
