Меж трех времен - Финней Джек (читать книги без сокращений TXT) 📗
Полицейский ринулся к женщине, точно кусок железа, притянутый магнитом, и она одарила его приятной, хотя и не слишком широкой улыбкой.
- Они скоро управятся, - сказала она, и полицейский поспешно отдал честь, падая к ее ногам, дабы облобызать туфельки - конечно, он этого не сделал, но явно был не прочь.
Снедаемый любопытством, я подошел ближе к кромке тротуара, Джотта двинулась за мной, а Арчи отошел подальше, явно не желая подслушивать чужие разговоры. Делая вид, что высматриваем на улице кого-то, кто еще не прибыл, мы услышали, как репортер - уже с блокнотом и карандашом в руках - спросил:
- Могу ли я сообщить нашим читателям, что вы с удовольствием погостили в нашей стране?
- О, разумеется! Как всегда. Я люблю Америку. - Она повернула голову, чтобы взглянуть, как идет разгрузка багажа - на тротуаре стояло уже восемь чемоданов.
- И вы по-прежнему полагаете, что суфражистки победят в борьбе за избирательные права?
- Конечно же победят, и здесь и в Англии. Так и должно быть.
- И вы по-прежнему остаетесь социалисткой?
- Разумеется, я социалистка. И надеюсь и впредь оставаться ею.
- В Нью-Йорке вы останавливались в отеле «Риц-Карлтон»?
- Да, конечно, отчего бы и нет? - Она вновь оглянулась на грузовичок. - Джон, Руди, Элис! Все на месте? Проследите за тем, чтобы вещи благополучно переправили на борт.
- Будет исполнено, мадам, - ответила служанка, и дама направилась к лестнице, которая вела к борту «Мавритании». Я спросил у репортера, который глядел ей вслед:
- Кто это?
- Графиня Уорвик.
- И она действительно социалистка?
- Так она всегда говорит, поэтому думаю, это правда.
Все чемоданы были уже на тротуаре, и лакей жестом подозвал к ним отряд носильщиков в синих куртках, а я сосчитал чемоданы. Багаж графини составляли восемнадцать больших черных чемоданов с бронзовыми уголками, бронзовыми замками, толстыми ремнями; в центре каждого ремня желтой краской была проведена широкая полоса - видимо, чтобы чемоданы нельзя было спутать с чужим багажом. На крышке каждого чемодана была нарисована корона, а под ней буквы: «Ф.Э.У.». На всех чемоданах были свежие ярлыки с надписью «Пароходство «Кунард Лайн». Сбоку к этой горе багажа приткнулся большой плоский чемодан, почти целиком обклеенный ярлыками «Кунард Лайн», «Уайт Стар Лайн», «Гамбург-Америкэн» и отелей всех крупных городов Европы; я понял, что это чемодан служанки.
Беспрерывно подъезжали все новые такси, автомобили, грузовички с багажом, и места у кромки тротуара заполнялись так же быстро, как освобождались; автомобиль графини отъехал прочь. Арчи, Джотта и я переглянулись, обменялись кивками и улыбками и направились к лестнице, которая вела на причал. Счастье переполняло меня; я был счастлив уже потому, что нахожусь здесь, что только что видел графиню, что спускаюсь по этой деревянной лестнице. И я готов был - с великой охотой - продать свою душу, не требуя сдачи, лишь за то, чтобы плыть на этом сияющем огнями гиганте.
«Мавритания» высилась перед нами, длиной в несколько миль, с тремя бесконечными рядами светящихся иллюминаторов, сотнями и сотнями иллюминаторов, которые казались россыпью горящих точек. Я где-то читал, что океанский лайнер - самое огромное транспортное средство, но сейчас, глядя со ступенек деревянной лестницы на этого исполина, трудно было поверить, что это именно транспортное средство. Как можно было построить нечто столь длинное и огромное, как только эта громадина может плыть по морю?
Мы спустились на грязные доски причала и поднялись по трапу - настоящей солидной лестнице с перилами и перекладинами, заполненной смеющимися, взволнованными людьми. Я оглянулся, странным образом оказавшись чуть выше города, который лежал справа от меня, а затем сделал шаг и вышел из знакомого и привычного мира.
И оказался в мире, подобного которому никогда не встречал, - он говорил мне об этом всем своим видом, теплом, необычностью, даже запахом. Нас встречала шеренга улыбающихся мужчин и мальчиков в униформах посыльных, коридорных, или как там они звались в этом мире, в синих костюмах с ярко начищенными пуговицами. И все они были счастливы видеть нас и при этом ловко заставляли нас проходить дальше. И мы прошли - в большой зал, битком набитый пассажирами, гостями у взмокшими от пота стюардами. В зал, полный ловушек, которые представляли собой сумки с клюшками для гольфа, прислоненные к стенам, и высокие пузатые плетеные корзины с цветами, которые следовало разнести по каютам. В зал, где на полу у стен громоздились кипами свертки в коричневой бумаге, а на столиках грудами лежали гигантские коробки конфет, стопки телеграмм и радиограмм. В зал, где находились двухколесные багажные тележки и корзины с фруктами. И везде стояли пальмы в горшках, гудели людские, голоса, и людей все прибывало - они безостановочно входили и с любопытством смотрели по сторонам.
Мы трое шли, вернее, вынуждены были идти, увлекаемые человеческим потоком, по узкому коридору и наконец оказались в огромном и немыслимо красивом зале. Над нашими головами величественно вздымался сводчатый потолок из узорчатого цветного стекла, стены были обшиты... не знаю, как называется это дерево, сияющее и темное. И через, весь зад тянулся длинный-длинный стол, накрытый белой скатертью, за ним стояли улыбающиеся мужчины в накрахмаленных поварских колпаках и завязанных узлом косынках, а перед ними на столе - еда, еда, еда. Чего здесь только не было - паштет из гусиной печенки, черная икра, ростбифы, холодное филе, бифштексы, тушеное мясо, фрукты, пирожные, мороженое - словом, все. Даже копченый лосось. И мы ели, держа тарелки в руках и улыбаясь друг другу, бродили по залу, разглядывая картины на стенах. Люди все входили и выходили, и мы потеряли Джотту - она исчезла бесследно. Тогда я поставил свою тарелку и, снедаемый любопытством, отправился бродить по лайнеру. Я вновь шел по коридорам, битком набитым людьми, которые смеялись, явно довольные жизнью - не все, правда. Во всяком случае, не стюарды в униформе, которые с трудом пробирались в толпе, неся ведерки со льдом.
Я проходил мимо залов, где собрались любители увеселений - они окликали меня, приглашая зайти и выпить с ними. Прошел мимо каюты, дверь которой была чуть приоткрыта, - там, одна, сидела на койке женщина и горько плакала. Миновал взволнованных людей, которые говорили что-то о багаже, людей, которые уговаривали разбушевавшихся ребятишек поскорее отправляться спать.
Я переходил из одного зала в другой, не зная даже, куда направляюсь. Что сказать об этих залах? Не знаю, разве только что все они были разные и одновременно похожие. В каждом был огромный стеклянный купол, почти во весь потолок - чтобы пропускать дневной свет с открытой палубы. И все купола были опять-таки разные и в то же время схожие. Один, кремово-золотой - в столовой с великолепными темно-красными коврами и темно-розовой обивкой на мебели. Вращающиеся стулья вокруг столов были прочно привинчены к полу - это напомнило мне об океане, который «Мавритания» скоро пересечет. Везде - хрустальные люстры, обои под цвет портьер, где розовые, где зеленые. Из многолюдных шумных помещений я переходил в другие, порой почти пустынные. Комната для отдыха. Курительная с гигантским пылающим камином. Концертный зал. Библиотека. Повсюду темное полированное дерево, картины, роскошь - как и положено первоклассному океанскому лайнеру. И везде, везде - неизменные пальмы в горшках.
Я заглядывал в пустые каюты, а одна оказалась отнюдь не пустой, и я успел отпрянуть прежде, чем меня заметили. В спальнях стояли туалетные столики, обитые сверху рейками, чтобы вещи не падали во время качки, стаканы расставлены в гнездах - корабль был готов встретиться со штормом.
В почти безлюдной библиотеке я долго стоял, озираясь по сторонам: еще один прозрачный купол, все те же темные панели на стенах, шкафы с книгами, множество мягких кресел - все новенькое, с иголочки. Я вспомнил, как кто-то в коридоре сказал, что «Мавритания» только что из сухого дока; ее отремонтировали и подновили. Я быстро, украдкой оглянулся - никого. Тогда я вынул из кармана монетку в четверть доллара, поднялся на цыпочки и бросил ее за книги, стоявшие на полке, - если я не могу уплыть на «Мавритании» сегодня ночью, пускай здесь останется хоть что-то мое. Тут вошла Джотта с бокалом в руке, мы вышли из библиотеки и поднялись на прогулочную палубу. Там везде стояли трубы, похожие на гигантские белые саксофоны, - их было множество. По ним во время движения корабля подавался вниз свежий воздух - кондиционеров здесь еще не было. Мы прошли мимо спасательных шлюпок и, не удержавшись, потрогали их днища. И наконец наткнулись на Арчи - он стоял у поручней, беседуя со своим другом, которого он нам тотчас же и представил - художник Франсуа Милле.
