Джон Найтингейл. Страницы из дорожного блокнота (СИ) - Дубинина Мария Александровна (книги полностью .txt) 📗
Легко представить себе, насколько меня воодушевила эта новость. Не чувствуя под собой ног, полетел я наверх, в комнату, которую уже почти привык называть своей, быстро переоделся для визита, путаясь в пальцах и едва не отрывая норовистые пуговицы. Реджинальд же всегда был безупречно изящен, так что экипаж ждал только меня, и вот возница прищелкнул кнутом, кони фыркнули и пошли вперед, покатив карету по вычищенной от снега брусчатке.
Не стану вдаваться в подробности моих тогдашних мыслей, мечущихся и беспорядочных. Скажу лишь, что мадемуазель Камелия встретила нас не слишком радушно, но по бледному уставшему лицу несложно было сделать вывод о бессонной ночи, проведенной ею. Служанка оставила нас втроем, подчиняясь жесту хозяйки.
— Итак, господа, — она кивком поприветствовала нас обоих и сразу перешла к делу, что для женщины, согласитесь, довольно редкое явление. — Благодарю за помощь, мне вчера было немного... не по себе. Опережая вежливые вопросы — да, со мной уже все хорошо.
— Однако, мадемуазель, вы выглядите больной, — нахмурился Реджинальд и переглянулся со мной. — Мой друг врач, он не мог бы вам помочь?
Камелия приняла вопрос с равнодушием каменной статуи, точнее будет сказать, каменного цветка, который при красоте своей, увы, не источает аромата.
— Не стоит того. Едва ли у вашего друга есть лекарство от нечистой совести.
После сего неоднозначного высказывания, я решился вступить в беседу:
— Вы полагаете, оно вам необходимо? Я знаю одно средство, — улыбнулся успокаивающе, как делал на приеме у больных детей. — Чистосердечное признание. Можете быть уверены, мадемуазель, мы с виконтом Кроуфордом никогда не предадим огласке секреты дамы.
— Какими бы мерзкими они ни были?
Ее резкий выпад поставил меня в тупик. Право, кроме несвежего цвета лица ночь без сна подарила девушке еще и нервное расстройство. Я бы посоветовал ей лавандовые капли. У каждой нервной девицы обязательно должны быть такие.
На выручку мне снова пришел Реджинальд. С изяществом бывалого повесы он принялся успокаивать мадемуазель Камелию, однако же мое слабое знание французского не позволило мне вникнуть в детали, да я и не желал их знать.
— Ну так что? — закончил он вкрадчиво. — Вы же хотели нам что-то сказать, я прав?
Девушка выпрямилась, впрочем, едва ли было возможно сесть еще более прямо, чем она сидела до этого, и, едва шевеля губами, произнесла:
— Я шарлатанка.
Пауза, что повисла следом, была ожидаемой, однако за себя могу смело сказать, что ничуть не удивился такому заявлению. Видимо, мысль эта явно отпечатались на моем лице, потому как лже-медиум прожгла меня пристальным взглядом:
— Вы не кажетесь возмущенным, месье...
— Найтингейл.
— Благодарю. Вы пришли на мой сеанс автоматического письма в надежде встретиться с кем-то? У вас ведь кто-то умер? Так почему вы не обвиняете меня в мошенничестве? Я не понимаю.
Мог ли я объяснить свои смутные ощущения? Негоже человеку от науки полагаться на такое призрачное основание, как интуиция. Но ведь кроме нее на моей стороне была и Агата.
— Тогда как же вы, мадемуазель, объясните произошедшее в конце сеанса? Смею предположить, что это не являлось частью вашего представления.
Мой вопрос попал точно в цель, Камелия дрогнула, быстро прижала к губам белоснежный платок, пережидая вспышку столь несвойственный ей эмоций. А после рука ее безжизненно упала на колени, платок выскользнул из дрожащих пальцев и был ловко пойман Кроуфордом.
— Никак. Я... я не знаю, что со мной. Иногда мне начинает казаться, что я — это вовсе не я. Я... мне... — она глубоко вздохнула, проглотив рвущееся с языка признание собственного страха. — Что со мной, доктор?
Я не спешил с ответом, полагая, — справедливо, стоит сказать, — что он едва ли принесет девушке облегчение:
— Не как доктор, но как человек, обладающий необходимым в таких делах опытом, уверяю вас, что с этого дня можете с полной уверенностью считать себя самым настоящим медиумом.
Мы сели на корабль на следующий день. Сборы наши были быстрыми и не слишком тщательными, впрочем, я привык и к меньшему, а виконт Кроуфорд в пылу азарта был неприхотливее портового грузчика, с благодарностью принявшего немного мелочи в добавок к плате за работу.
Мадемуазель Камелия прибыла на причал последней, одетая в глухое густо-вишневое платье без украшений, багаж ее был прискорбно мал для дамы ее положения и благосостояния, из сего складывалось неприятное впечатление, что она от кого-то бежит. Судно под названием "Святая Бригитта" направлялось обратно к берегам Ирландии из дальнего плавания, и наша скромная компания с позволения капитана заняла две каюты на его борту.
Качка была мне в какой-то мере привычна и, если закрыть глаза и напрячь фантазию, можно было постараться представить, что не волны качают корабль из стороны в сторону, а почтовая карета мелко трясется на ухабах проселочной дороги. Обещание, что я дал себе когда-то, с окончательной гибелью капитана Гранта потеряло свою силу, однако первый день я чувствовал себя до крайности неуютно. К тому же чернила растекались и, подталкиваемый насмешливыми комментариями Реджинальда, вновь вернулся к карандашу.
Стоит отметить, что титул виконта во многом выделил Кроуфорда среди нас в глазах капитана, прелестной мадемуазель Камелии тоже досталась изрядная доля любезностей, а я же предпочитал проводить время в каюте или прогуливаясь по палубе в минуты, когда она была практически пуста. Однажды я выбрался на палубу в рассветный час и поразился тому, как прекрасно и величественно море, когда с небом, пока еще серым и хмурым, его не разделяет ничего, кроме бледно-розовой полоски в том месте, где просыпалось и расправляло сонные лучи восходящее солнце. Боялся ли все еще этого бесконечного водного простора? Наверное, да, но страх мой трансформировался из боязни погибнуть в преклонение перед стихией, что символизирует собой власть сил, человеку неподвластных.
Решение нашей прелестной спутницы мы обсудили с Кроуфордом как только берега Франции остались далеко позади.
— Вы полагаете, Джон, что мадемуазель Камелия является проводником воли вашей погибшей невесты? — прямо спросил он у меня, когда мы оба собирались ко сну. Иного предположения я и не ожидал, ведь и сам, будь на его месте, сделал такое.
— Отчасти да, отчасти нет, — покачал я головой. — Скажите, Реджинальд, вы когда-нибудь испытывали муки совести от того, что любили кого-то меньше, чем он любил вас? Самую малость, но меньше?
— Постоянно.
— Как вы избавляетесь от этого мерзкого чувства?
Кроуфорд с сожалением покрутил в пальцах курительную трубку и убрал.
— Ищу дальше. Того, кто не заметит этой разности. Но, увы, все рано или поздно замечают.
Он из деликатности не стал уточнять, к чему я задел эту странную тему, и я поспешил вернуться к тому, с чего мы начали:
— Агата не стала бы врываться в мою жизнь из-за пустяка. Если она нашла способ связаться со мной, значит, действительно должно произойти нечто ужасное. Совершенно ужасное.
Никто из нас не знал, чем оно могло бы оказаться, но, поспрашивав меня, Кроуфорд сделал вывод, что под возвращением обратно подразумевалась вовсе не мой дом в Англии, а место, что в своем путешествии я посещал последним, и где мне впервые явился зеленоглазый мистер Вандерер.
Наш путь лежал в страну холмов.
Страница седьмая. Искушение и предупреждение
Следующая моя запись в этом дневнике появилась гораздо позже, уже после того, как нога моя ступила на благословенную землю, потому как с Реджинальдом приключилось несчастье, имя которому — морская болезнь. Он страдал молча, но муки его отпечатывались на взмокшем бледном лбу так ясно, как если бы он беспрестанно о них твердил. Моя обязанность, как доктора, так и как друга, заставила меня остаток морского путешествия провести подле Кроуфорда, в то время как наша прекрасная спутница была представлена заботам капитана. Стоит тут же оправдать девушку, ибо она не раз изъявляла желание остаться с нами, но виконту претила сама мысль о том, что мадемуазель Камелия будет лицезреть его в столь неприглядном виде. Итак, мы были одни, однако болезнь не давала нам поговорить о деле, нас интересующем, и на пристань мы спустились, так ничего и не обсудив.
