Машина неизвестного старика (Фантастика Серебряного века. Том XI) - Лазаревский Борис (книги полностью txt) 📗

Я не говорю уже о существовании гадалок, хироманток, предсказателей и т. п., и как раз в такие моменты, когда вся нация начинает жить вдумчивой трезвой жизнью. Я не говорю об амулетах, носимых людьми самых разнообразных умственных способностей и культурного развития. Даже такие прозаические люди, как наши враги немцы, верящие только в хорошо сделанную машину и питательную колбасу, не лишены самого низкопробного суеверия. Ниже вы увидите фотографии с амулетов, снятых с немецких матросов, взятых в плен с крейсера «Блюхер» англичанами… Какие-то петушки, человечки, нелепые фигурки, навешенные с целью защитить их обладателя от плена, смерти и ран. Среди наших темных масс амулеты не в ходу.

Карманный амулет.

Крестьянский парень, идущий на войну, уже знакомую ему по газетам, не верит в то, что останется целым, если навесит на себя медную птичку или оловянного человечка, но для тех, кто остается, нужно изыскивать какое-нибудь средство для предохранения «своего человека» от гибели и неудач.

Шейный амулет.

И вот находятся спекулянты, которые используют темноту в мелких корыстных расчетах. Они выпускают книжки с особого рода заговорами, приноравливая их к войне, отдельными дешевыми лубочными выпусками.

С содержанием этих заговоров я и хочу познакомить здесь читателя, хотя бы ради их вящей курьезности — они взяты из нескольких лубочных брошюр.

Вот заговор:

«В высоком терему, в Понизовье, за рекою Волгою, стоит красна девица, стоит-покрашается, добрым людям похваляется, ратным делом красуется. В правой руке держит пули свинцовыя, в левой медныя, а в ногах каменныя. Ты, красная девица, отбери оружия: турецкия, татарския, немецкия, черкесская, русская, мордовския, всяких языков и супостатов; заколоти ты своею невидимою силою ружья вражия. Будут ли стрелять из ружья или из пули — были бы пули не в пули; пошли бы эти пули во сыру землю, во чисто поле. А был бы я ни войне цел и невредим; а была бы моя одежда крепче панциря. Замыкаю свои приговорныя словеса замком, а ключ кидаю в океан-море, под горюч камень алатырь, и как морю не высыхать, камня не видать, ключей не доставать, так меня пулям не убивать, до моего живота им по конец века не доставать!

Карманный амулет.

Вот заговор:

Кован еси, брат! Сам еси оловян, а сердце твое вощаное, ноги твои каменныя от земли до небес, не укуси меня, отай пес. Оба есмы от земли! Коли усмотрю тя очима своего брата, тогда убоится твое сердце моих очей усмотрения.

Карманный амулет.

Еще заговор:

Есть море железное, на том море железном камень алатырь, на том камне сидит муж, железный царь; высота его от земли до небеса, заповедает своим железным посохом на все четыре стороны — от востока до запада, от юга до севера, стоит подпершись, заказывает своим детям: укладу ли красному и железному, каменному и простому, и проволоке — железу литому, стали и меди красной и зеленой, свинцу и олову, чугуну и серебру и ядрам: подите вы, ядра каменныя и железныя, в матерь свою, землю, мимо меня раба Божия (имярек), а стрелы строганыя в древо — в дерезу и в сосну, и в яблонь, и в рябину, и в черное дерево, а вы, перья, в птицу, в свою матерь, а из нея в рыбу, а рыба в море».

Кроме специальных заговоров, есть и общие, как например:

Летит орел из-за Хвалынского моря, разбросал кремни и кремницы по крутым берегам, кинул громову стрелу во сыру землю. И так отродилась от кремня и кремницы искра, от громовой стрелы полымя, а как выходила грозная туча и как проливал обильный дождь, что им покорилась и поклонилась селитра порох смирным-смирнехонъко. Как дождь воды не пробил, так бы меня (такого-то) и моего коня искры и пули не пробивали, тело мое было бы крепче белого камня. И как от воды камни отпрядывают и пузыри вскакивают, так бы от ратных орудии прядали мимо меня стрелы и порох-селитра. Слово мое крепко.

Специально от ружей новых систем есть такой заговор:

На море на океане, на острове на Буяне, гонит Илья пророк на колеснице гром с великим дождем: над тучей туча взойдет, молния сияет, гром грянет, дождь порох зальет. Пена изыде и язык костян. Как раба-рабица N мечется, со младенцем своим не разрежается, так бы у него, раба N, бились и томились пули ружейныя и всякого огненного орудия. Как от кочета нет яйца, так от ружья нет стрелянья. Ключ в небе, замок в море. Аминь (трижды).

Немного, конечно, найдется грамотных людей, кому были бы нужны эти заговоры, но раз есть люди, издающие такие книги, очевидно, есть и читатель для них… Единственная мера борьбы с ними — заговоры против глупых книг…

Николай Руденко

ЖЕЛТАЯ КРАСАВИЦА

Вы говорите, что война ужасна. Ужасна морем крови, ужасна извергаемыми из ее грозной пасти грудами человеческих обломков?

— Вы совершенно правы.

— Но все-таки война — замечательная вещь. Побывав в ее железных когтях, многое начинаешь ценить значительно выше, чем делал это до тех пор, на многое начинаешь смотреть спокойнее и проще.

Возьмите хотя бы современную культуру. Ложась ежедневно на мягкую постель, обедая в хорошем ресторане, вы знаете только десятую часть цены этих прелестей. Даже меньше того. Вы так привыкли к комфорту и удобствам, что совершенно не умеете их ценить. Совсем другое дело, когда волны культуры охватят человека после скитания по боевым полям, после длинного периода жизни в самых первобытных условиях. Уверяю вас, что даже лампа — простая кухонная лампа, сменившая, наконец, свечу, — покажется тогда перлом совершенства.

Возьмите, с другой стороны, смерть с ее мрачными аксессуарами. Ведь мысль о ней пугает мирного обывателя, а зрелище траурной процессии способно надолго испортить ему настроение. Но вы даже представить себе не можете, как просто, как спокойно начинаешь смотреть в глаза смерти, когда встречаешься с ней по несколько раз в день. Около вас падают, корчатся и умирают; вас даже забрызжет вылетевшим мозгом или хлынувшей кровью, но вы не обращаете на это ровно никакого внимания.

Кончается бой. Павших собирают, стаскивают в общую могилу. Перед вами сотни неподвижных голов, рук и ног, быстро исчезающих под падающими комьями, но вам так же жутко, как при виде щей, закипающих в походной кухне…

Многие ли из вас отважатся пройтись глухой ночью за город, перелезть через ограду кладбища и погулять среди пристанища бренных останков человека?

— Не думаю!

— Недаром повседневщина видит подвиг в поступке какого-нибудь взбалмошного юнца, рискнувшего прибить ночью записку к условленному кресту. Как вам понравится, что то же кладбище, мимо которого вы стараетесь пройти возможно быстрее, силясь направить мысли в другую сторону, война может сделать приятным и желанным? А, между тем, война очень способна на такие шутки…