Демон движения - Грабинский Стефан (первая книга .txt, .fb2) 📗
Вообще на почве симпатии к огню между отцом и сыном произошло какое-то удивительное уравнивание: архивариус в этом отношении стоял на одном уровне с ребенком, «понимал» страсть Юзика и даже — странное дело — завидовал, что сын может удовлетворять ее в такой легкодоступной форме. Вскоре он умудрился перещеголять его.
Где-то в середине января ему пришла в голову мысль устроить «игры с огнем». Пока жена проводила с Юзиком урок игры на фортепьяно в салоне, Роецкий решил устроить им «сюрприз». Тихо, не привлекая к себе внимания, он прокрался с фляжкой спирта в спальню и там вылил все ее содержимое на одну из подушек; а потом поджег...
Вспыхнул сильный огонь, который в мгновение ока охватил постель, а пан Анджей, довольный таким эффектом, позвал из соседней комнаты музицировавших. Мария издала возглас удивления и, судорожно вцепившись в руку сына, принялась неотрывно вглядываться в огненные языки, которые уже жадно тянулись к занавеске. Первым очнулся от оцепенения хозяин дома, который до сих пор, скрестив руки на груди, следил за разгулом стихии. С каким-то ужасным смехом он бросился укрощать огонь; сорвал с соседней кровати тяжелое турецкое покрывало и матрас и с яростью швырнул их на клубящееся пламя. Атака удалась: моментально задохнувшиеся бледно-лазурные змеи куда-то исчезли, скользнули под постель. Однако Роецкий
- 363 -
не дал пожару ввести себя в заблуждение. С самозабвением профессионального пожарного он пошел в повторное наступление, давя космы бледно-голубого огня, которые предательски ползали внизу. До того как укрощенная стихия сумела восстановить силы, последовала третья и последняя атака: на этот раз водой из ведер, которые очень вовремя подала Марианна. Огонь потушили. Пан Анджей с нервно сжатыми кулаками некоторое время стоял молча, изучая сожженную постель и наполовину обугленную кровать. Внезапно он как-то странно и смущенно рассмеялся:
— Ха-ха! У нас в «Пожарове» был «пожар»! Да, Маня? И мы погасили его собственноручно, без посторонней помощи — этими голыми руками. Мы раздавили эту красную гидру, — добавил он тише спустя мгновение. Ха-ха-ха. Что, Юзик? Тебе понравилось, да?
И будто ничего не произошло, все трое сели ужинать. Поздно вечером, уходя отдыхать в сильно поврежденную спальню, Мария шепнула мужу на ухо:
— А все же, Андрусь, огонь — это прекрасная стихия...
С тех пор «сюрпризы» происходили в «Пожарове» все
чаще. С самозабвением сорванца Роецкий устраивал семье «огненные проделки», не считаясь с огромными убытками, которые они влекли за собой. Его безмерно развлекал этот разгул стихии, который он в критический момент умел обуздать, каждая новая победа, одержанная над коварным противником, доставляла ему неизъяснимое наслаждение.
Огонь уничтожил половину спальни, сжег дотла часть дорогой обстановки, сожрал значительную часть белья и одежды. Роецкие смотрели на это безразлично, будучи жадными лишь до эмоций, порождаемых пожаром, алча новых «красных впечатлений».
От всего прочего мира архивариус, однако, старательно скрывал свои «забавы»: Марианне под угрозой немедленного увольнения со службы велено было ни единым словом не упоминать никому в городе о том, что время от времени происходит на вилле. Странная вещь: пан Анджей, столь раскованный в этих взглядах перед женой и ребенком, словно бы стеснялся своих «вкусов» перед людьми.
- 364 -
Повреждения, причиненные дому искусственными пожарами, исправляли втихую и с необычайной тщательностью. В случае неожиданного визита моментально убирали поврежденную мебель, торопливо затирали предательские следы, или же сообразительная Марианна сразу вела гостя в комнату, в которой до сих пор не бывало компрометирующих происшествий.
Однако эта постоянная скрытность, эта непременная осторожность в отношении близких знакомых раздражали честолюбие Роецкого. Наконец ему это надоело, и он решил сыграть с гостями шутку, которая одновременно оказалась бы еще и актом мести.
Однажды в воскресенье, когда многолюдная компания приглашенных забавлялась в салоне «Пожарово», внезапно занялась от свечи портьера, висящая над дверью гостиной.
Кто-то крикнул «Пожар!» — и началась ужасная паника. Парочка дам упала в обморок, некоторые выскочили через окно в вечерних туалетах, без верхней одежды на двадцатиградусный мороз. В несколько секунд Роецкий потушил «пожар» и с сардонической улыбкой начал приглашать перепуганных гостей обратно в дом. Однако люди не желали развлекаться дальше и, провожаемые ироничным взглядом хозяина дома, поспешно расходились по домам.
— Вот видите, любезные господа, — говорил им на прощание неумолимый Роецкий. — Ну что? Неужели вам так страшен огонь на горелище?
— Да-да, вы правы, любезный пан Анджей: нас удивляет та энергия, с которой вы обуздали проклятую стихию, — признавались гости. — Однако, любезный пан, лучше не играть с огнем: осторожность не помешает.
И потихоньку удалялись с виллы...
Так прошел февраль, повеяло мартом. Роецкий беспрестанно играл в пожары. Но постепенно мотивы забавы подверглись изменениям. Если сначала речь шла прежде всего о наслаждении от подавления и укрощения разбушевавшейся стихии, то теперь удовольствие от одержанной победы уступило место непреодолимой потребности огня ради огня. Поэтому он оттягивал момент тушения с каждым
- 365 -
разом все дольше, позволяя пламени разгораться все свободнее. Вначале он хотел вдоволь налюбоваться картиной бушующего огня, прежде чем решиться начать его гасить. Поэтому не раз случались довольно критические моменты, и игра становилась по-настоящему азартной. Несмотря на это, несмотря на опасность, которая угрожала его семье, пан Анджей никогда не был доволен — ему постоянно казалось, что он начал гасить огонь слишком рано, что можно натянуть струну еще на тон выше. Неведомым образом он предчувствовал, что все эти «пробы» являются прелюдией к чему-то большему, всего лишь бледным предвестием «забавы в высоком стиле».
И он не ошибся. Вскоре должен был наступить желанный миг. Случилось это девятнадцатого марта, аккурат в день святого Иосифа.
После шумной забавы в семействе Варецких Роецкие вернулись домой поздно ночью. Мария, утомленная бесконечными турами вальса, вскоре провалилась в глубокий сон. Роецкий не мог уснуть. Он закурил папиросу и, лежа навзничь, отдался каким-то неясным грезам.
Медленно образы начали собираться в единое целое и сгущаться, пока наконец в мыслях его не нарисовался цельный четкий контур пылающего дома.
Роецкий знал этот дом. То был Дворец дожей в Венеции, который он видел много лет назад, когда путешествовал за границей. Теперь он весь стоял в пурпуре пожара на фоне черной душной летней ночи.
Почему именно этот дворец? Он не знал. Лишь отчетливо чувствовал жар огня и выразительную вонь паленого, совсем близко, всего в нескольких шагах...
Он поднялся с кровати и, как автомат, зажег свечу. Прикрывая ее свет рукой, принялся что-то искать в сундуке. Нашел перевязанный шнуром тюк, приготовленный там уже давно. Развязал. Посыпались свитки пакли...
Он подложил под шкаф округлый комок волокон и поджег. Не оглядываясь назад, перешел в гостиную, подбросил под кресла несколько комьев пеньки и, быстро поднеся к ним свечу, словно во сне прокрался в столовую. Через
- 366 -
минуту он уже поджигал стол в кухне и, задыхаясь от дыма, раскладывал костер в гостиной. Когда он переходил к купальне, ему уже преградило дорогу мощное пламя, вырывавшееся из алькова. Он засмеялся ему коротким нервным смешком и исчез в глубине коридора с пучком зажженной пакли в руке...
-------------------------
Под утро в Кобрине тревожно зазвенели колокола.
— Горит! Пожар! — вопили чьи-то перепуганные голоса. В окнах появились встревоженные лица, на улицы выбегали люди. Колокола непрерывно гремели протяжным погребальным стоном.
— Иисус, Мария! — выкрикнул какой-то женский голос. — Огонь на горелище! Роецкий горит!
— И этот не уберегся!
