Лондонские оборотни - Стэблфорд Брайан Майкл (библиотека электронных книг .TXT) 📗

Абсолютная слепота, как он понял, не была удобным пристанищем и утешением. Нет, это было утешение смертью. Для того, чтобы быть, он должен был видеть, а для того, чтобы видеть, он должен положиться на милость своего зрения и ввериться заботе тех Творцов, которые состязаются за безраздельную власть над тайным миром его снов и явленным миром его видений.

Людей, зловеще сказал Сфинкс, можно заставить смотреть в глаза их богам, чтобы увидеть, каких трусов сделало из них невежество.

Но Сфинкс говорил и нечто более загадочное: боги могли бы удовольствоваться тем, что сделали из них люди. Ведь именно в его воспаленном горячкой мозгу или в рациональном мозгу сэра Эдварда увидел Творец то, что приняло форму и подобие богини Баст [31], и из этого создания был создан Сфинкс?

Неужели сами боги, размышлял Лидиард, проложили для него эту тропу? Неужто они устали и потерпели поражение, и теперь бегут от тирании времени и эволюции, живущих внутри них, и недостижимых, точно так же, как недостижима сама вселенная внутри существования верховного Бога? И эта ли недосягаемость отвращала их от лица земли с тех самых пор, когда закончился Век Чудес? И было ли новое вмешательство таких, как Сфинкс, Паук, и другие, которые еще должны явиться, не более чем поисками побежденных, чтобы объединиться с ними вновь, та самая задача, манящая теперь его?

А если так оно и есть, разве нельзя переиначить загадку Сфинкса? Разве не мог бы Лидрард спросить сам: А что касается людей, то должны ли мы довольствоваться тем, что сделают из нас боги, или мы можем стать собственными Творцами и распоряжаться своим внутренним зрением сами?

Его воображение не пришло на помощь. За пределами страха и боли он не мог ощущать ничего, кроме потерянности, к которой с таким рвением стремился, и уединенности, которая была единственной верной и надежной пристанью.

Дэвид почувствовал, что теперь понимает, почему Адам Глинн отправился в могилу, так же, как любой смертный человек мог бы отправиться в постель. Он почувствовал также, что понимает, почему Мандорла Сулье и другие из ее племени были довольны тем, что несут бремя бодрствования, играя с Судьбой в рискованные игры.

Но я-то не похож ни на кого из них, думал он. Как и Пелорус. Я пленник чуждой мне воли. Заложник тех, чья цель мне неизвестна, чьим амбициям я не могу довериться, на чью окончательную победу не смею надеяться.

Несмотря на все свои сомнения, Лидиард он отвернулся от мира теней, находящихся за пределами Творения, чтобы начать путь домой. Но когда он попробовал напрячь свой мозг, и увидеть другими глазами, услышать другими ушами, сначала просто не смог ни за что ухватиться: все было так, будто бы в тот момент, когда он убежал в иной мир, наступил Судный День, и каждый человек усомнился в предназначенной ему участи. Попасть в Рай или в Ад.

Лидиард съежился от ужаса и ощущения беспредельного одиночества. Каким бы призраком или ангелом он ни стал, он знал только, как воплотиться в человеческий облик и как свои людские страсти. Его желание вернуться к миру стало острее, он страстно хотел иметь тело, в которое могла бы вернуться его душа, даже если бы это была совершенно призрачная душа.

И он не был один, Он понял это, как только почувствовал боль. Он обнаружил чье-то присутствие, поистине, целую какофонию присутствий. Не так уж далеко от него оказалась вселенная. По крайней мере, Ад был достижим, а также и Вавилон. Смешение жалобных голосов, которое было землей, где люди с холодными душами боролись за то, чтобы проникнуть в темные туманы иллюзий.

На очень краткие секунды перед Лидиардом возникло смутное видение погреба, и он увидел человека, который мог быть им самим; этот человек спал и спокойно грезил. Возле его кровати горела оплывшая потерявшая форму свеча, и колебания ее пламени были единственным движением в этом помещении, где не было ни одного паука и ни одной крысы. Лидиард слышал звук ровного дыхания спящего. Но он оставил этого спящего лежать там и плавно поднимался по ступенькам в изгибающийся коридор. Так он и двигался вдоль поворотов этого коридора, пока не приблизился к двери.

Коридор был темный. Тьма была густой и глубокой, полная воздуха и беременная нерожденным звуком. Это была насыщенная темнота мира, а не бесплотная ночь теней между измерениями. Это была та тьма, в которой скрыта возможность появления света.

— Fiat lux! — прошептал Лидиард и ждал, чтобы появился златовласый ангел и принес с собой волшебный свет.

Никакой ангел не пришел, но вместо этого Лидиард увидел чью-то руку, возникшую из темноты и испускавшую свое собственное тусклое красное свечение. Эта рука протянулась вперед, ища что-то, натолкнулась на материальное препятствие и толкнула его. И вот она исчезла в чем-то, имевшем плотность и фактуру дерева. Дэвида был поражен, он никогда еще не испытывал подобного ощущения. Эта рука, оказывается, принадлежала ему, но никогда еще не была способна погрузиться в такой твердый предмет.

Он с усилием протиснулся сквозь дверь и вышел с противоположной стороны, целый и невредимый. Здесь он увидел свет, но не дневной, это было всего лишь слабое и отдаленное мерцание газовых фонарей, окутанных лондонским туманом. На коже он не ощущал прикосновения тумана, но его внутреннее око не могло проникнуть сквозь дымку. Мир, от которого он уже давно отделился, теперь окружал его, но прятался от глаз, заслоняясь непроницаемой пеленой. Дэвид не знал, где находится, не видел никаких ориентиров, но не мог стоять на месте и двинулся вперед. Он продвигался медленно, но упорно, и, пока он шел, город вокруг него постепенно оживал, горожане предвкушали приближающийся рассвет.

Люди, проходившие по улицам мимо него, напоминали призраки. Лидидард их совершенно не слышал. Неестественная тишина делала людей нереальными, хотя иной раз, когда они наталкиваясь на него, он хорошо ощущал их плоть. Дэвид не думал, что он сам утратил всякую субстанцию, но, казалось, встречные совершенно не замечали его присутствия.

Сначала Лидиарда озадачило, что эти призрачные прохожие шагали твердо и уверенно, не так как он сам, но вскоре он понял: для него этот туман был гуще и плотнее, чем для них. Значит, его воссоединение c миром было только частичным.

Один раз он случайно оказался на дороге у кого-то из бредущих призраков и изо всех сил напрягся, чтобы его не сбили с ног. Хотя удар при столкновении был довольно сильным и даже заставил встречного прохожего споткнуться, он не оттолкнул Лидиарда, а просто прошел сквозь него. Восстановив равновесие и скорость шага, бедняга удивленно огляделся, но тут же быстрым шагом двинулся дальше.

Дэвид вышел к крупному перекрестку, потоки людей экипажей, двигавшиеся во всех четырех направлениях, здесь смешивались, превращаясь в настоящий хаос, кучера карет, повозок, фургонов, омнибусов и кэбов сражались между собой за свободное пространство, побуждая своих лошадей занимать малейшее преимущественное положение в этой неразберихе. А там, где отсутствовали лошади и их грузы, мужчины, женщины и дети шли пешком, прокладывая себе путь через эту сумятицу.

Происходящее внушало ужас и ощущение нереальности из-за полного отсутствия звуков. Лидиард прекрасно знал, что с уличным движением должен быть связан грохот колес и копыт, звон упряжи, стук и скрип шагов, какофония голосов.

Он отступил подальше от толчеи, решив, по крайней мере, недолго постоять в стороне от людского водоворота. Дэвид испытал легкое головокружение, с облегчением думая о том, что не имеет никакого отношения к этому вихрю движения, и является существом совсем иного рода. Он попытался прислониться к кирпичной стене, пристально вглядываясь в кишащую толпу, молчаливую, лишенную красок, имеющую неясные очертания, составлявшую сердце и душу того мира, к которому Лидиард некогда принадлежал. Он противился мысли, что со временем снова станет его частью. И еще испытывал странное удовольствие, представляя, что если даже ему придется броситься в самую середину толчеи, то это ничуть не прервет движение толпы. Люди, лошади и экипажи просто будут двигаться сквозь него.