Особый слуга (СИ) - Дьяченко Наталья (читать книги полностью без сокращений бесплатно .txt) 📗
Князь владел ею еще дважды, в промежутках подкрепляя свои силы вином. Владел грубо, безжалостно, нимало не заботясь о ее чувствах, словно она была бездушным механизмом для удовлетворения похоти. О чувствах Полетт заботился другой. И ее тело радостно откликалось на его прикосновения, приветствовало их, так разительно отличавшихся от всего, что творил с нею Антон. И тогда Полетт представляла вместо холодного аристократического лица князя иное лицо, не столь совершенное, но куда более желанное. И ей казалось, будто слуга, а не господин наполняет ее своей плотью, находясь одновременно внутри и снаружи ее, и она начисто терялась в ощущениях, отдаваясь наслаждению.
[1] Шато Грискур — одно из красных бордоских вин, предлагаемых торговыми домом Альфреда де Люза. Что касается вина кометы, то я обыграла здесь распространенный поэтический штамп России XIX века — шампанское урожая 1811 года, своим названием обязанного яркой комете, горевшей в небе с весны 1811 по 1812 (в романе год кометы я поменяла на 1835). Производил или нет вино кометы торговый дом Альфреда де Люза, не знаю.
Жажда мести
Под утро, натешившись своею беспомощною жертвой и доведя состояние опьянения до полного совершенства, князь уснул. Полетт, измотанная душевно и физически, тоже забылась чутким тревожным сном. Однако отдохнуть ей не удалось. Казалось, прошла всего минута, как кто-то осторожно тронул ее за плечо:
— Проснитесь, графиня, — услыхала она шепот и увидела склоненное над ней лицо Северина.
События прошедшей ночи явственно всплыли в ее памяти.
— Тссс! — прошептал дворецкий, прикладывая палец к губам. — Я раздобыл вам платье. Оно принадлежит кухарке, но это единственное, что мне удалось найти.
Без парика он выглядел значительно моложе. С золотисто-русыми волосами, обрамляющими его лицо, с ясными очами и бровями, будто приподнятыми в удивлении, Северин казался вдохновенно-светлым, словно сошел с полотен живописцев Ренессанса. Он смотрел в лицо Полетт, избегая опускать взгляд ниже, туда, где Антон даже в пьяном забытьи продолжал удерживать свою жертву. К омерзению графини, их обнаженные тела переплелись тесно, словно клубок спаривающихся змей. Она торопливо вывернулась из-под тяжелого бедра князя, оттолкнула руку, обхватившую ее поперек талии. Северин отвернулся к окну и терпеливо ждал, пока Полетт будет готова. Его тактичность была приятна графине.
Ни одному самому изысканному наряду не радовалась Полетт так, как этому платью из серого сукна, пропахшему запахами кухни и пота. Стоило ей облачиться, как платье тотчас перекосилось на одно плечо — видать, его обладательница имела дородную фигуру. Хорошо, что к нему прилагался фартук, не то оно просто свалилось бы с Полетт. Подпоясавшись фартуком, графиня обула ноги в грубые башмаки, как могла пригладила волосы и убрала их под порядком засаленный чепец.
— Я готова.
— Извольте, я провожу вас. Вы ничего не имеете против ранней прогулки? — светским жестом дворецкий подал Полетт руку, на которую она благодарно оперлась.
Они шли по погруженным в сон улицам Менжимска. Занимался рассвет. Небо на востоке просветлело, на его фоне очертания домов казались фанерными декорациями. Где-то вдалеке стучали ведрами водоносы, с грохотом проносились редкие экипажи, ранние прохожие торопились по своим делам. Полетт шла, низко опустив голову и изо всех сил надеясь, что ее знакомые в эту пору спят и не застигнут ее в столь плачевном виде. Ее тело ныло, тянуло внизу живота, куда князь безжалостно вонзал свой член, от ударов кнута саднили бедра и ягодицы, башмаки были сильно велики, их приходилось волочь за собой, отчего на нежной коже ступней быстро образовались мозоли. Однако боль казались Полетт мелочью, незначительной в сравнении со вновь обретенной свободой.
— Позвольте-ка, я вам кое-что поведаю. Мне кажется, вам стоит про это узнать, чтобы лучше понять хозяина, — услыхала Полетт спокойный голос Северина.
— Я вовсе не желаю его понимать, — резко отвечала графиня. Единственное, чего она хотела — это остаться одной, чтобы смыть с себя следы прошедшей ночи, как смывают холодной водой кошмар с век.
— Выслушайте, пожалуйста! — Северин остановился, вынуждая остановиться и ее, положил большую теплую ладонь на руку Полетт, развернул графиню к себе, глаза в глаза. От этого взгляда Полетт сделалось неловко. Она вспомнила, как жаждала прикосновений Северина, какое наслаждение они ей дарили и как представляла она светлое вдохновенное лицо слуги вместо холодного надменного лика его хозяина.
В попытке скрыть охватившее ее волнение, Полетт резко отстранилась, спросила с упреком, так, как будто ей было за что упрекать Северина, как будто он ее предал:
— Вы просите за него?
Холодный тон графини не испугал дворецкого:
— У него никого кроме меня нет, а, стало быть, и просить больше никто не будет. Кабы вы лучше узнали его сиятельство, вы поняли бы, что он неплохой в сущности человек.
— Неплохой? — графиня даже споткнулась от возмущения. Деревянный башмак слетел с ее ноги, и она вынуждена была ждать, пока Северин подберет его. Слуга опустился перед Полетт на колено, и чтобы не упасть, она была вынуждена опереться ему на плечи, мимоходом ощутив их твердость. Когда дворецкий надевал на нее грубый башмак, от этого обычного действия по телу Полетт пробежала чувственная дрожь. Она тряхнула головой, отгоняя неуместные, непрошенные мысли. — Вы говорите это о человеке, который… который…
Унижал меня, порол меня плетью и едва ли не изнасиловал, хотела добавить Полетт, но смущение не позволило ей бросить эти слова в лицо стоявшему рядом мужчине.
Он невозмутимо кивнул, принимая все высказанные и невысказанные упреки.
— У хозяина было тяжелое детство. Мы выросли вместе, только я уродился сыном конюха, а он — сыном князя. До самых холодов я бегал босиком, тогда как он ходил в туфлях с серебряными пряжками и нарядном платье, я питался остатками с кухни, а для него в теплице растили диковинные фрукты, он был господином, я — никем. Однако ни за какие награды я не согласился бы поменяться с ним местами. Его отец был очень властным человеком. Высокомерный, жестокий Дикий барин требовал беспрекословного повиновения и за неподчинение сурово карал. Он не делал различий между прислугой и собственным сыном. Не выполнил наказа, не опустил глаз, не говорил с должным почтением — за любую провинность Дикий барин самолично порол наследника, точно простого конюха. Нет, вру, меня-то отец не порол никогда. Матушка Антона была женщиной робкой, шарахающейся от собственной тени. Она день-деньской сидела в комнате за пяльцами и носа не смела выказать наружу. Мы звали ее Призрачная барыня. Она обожала сына, но вступиться за него боялась. После порки она тайком прокрадывалась к Антону, сидела подле него и плакала. Антон всей душой обожал мать и так же страстно ненавидел отца. Любовь и ненависть для него переплелись неразрывно. Он не может достичь удовольствия, когда оно не связано с болью и унижением.
— Зачем вы мне все это рассказываете? Разве вы не боитесь, что я обращу ваше доверие против вашего хозяина? — удивилась Полетт.
В ее сердце не осталось места для жалости, слишком свежи были воспоминания о собственном унижении, но и злость потихоньку начала стихать, а это не понравилось графине. Ей хотелось яриться, неистовствовать, мечтать о мести за поруганное свое доверие.
— Того, что вы знаете о моем хозяине, и без того достанет его погубить, а больше мои рассказы не навредят никому — Дикого барина сожгла его собственная злость, а Призрачная барыня, как болтают, сбежала с бродячим артистом. Хотя, помня ее любовь к сыну, сомневаюсь я, чтобы она его оставила. Вернее всего, Дикий барин прибил супругу в порыве гнева, а историю про побег выдумал, чтобы скрыть свое злодеяние. Ну да я не судья мертвецами, теперь его судит Высший Суд. Так что, коли вы предадите прошлое огласке, оно его сиятельству не навредит. Но, может статься, прошлое изменит грядущее. У женщин доброе сердце.
