Мой сладкий негодяй. Книга 1 (СИ) - Чёрная Роксана (книга жизни .TXT) 📗
И снова погружение в забытье, а там глаза. Темные как омуты, опасные как обрыв, с которого больше всего на свете хочешь прыгнуть. Врачи так не взирают на пациенток. Не должно быть в их взгляде влечения, смешанного с острой похотью, от которой дрожь пронизывает все тело.
Этому можно.
Врачам с такой внешностью надо запрещать лечить людей, ведь любая женщина захочет болеть чаще только, чтобы его длинные пальцы снова мягко коснулись и надавили в нужных местах. Так, что даже сквозь эластичную ткань, чувствуешь жжение, совершенно не связанное с трехдневной болью в боку.
Сладенький Станислав Алексеевич. Станислав. Стас. Еще не старый, но уже не молодой. Именно таким Маша запомнила своего отца и фраза эта. Про трудности. В точности его слова.
Она попыталась распахнуть глаза, но от яркого света зажмурилась, что вызвало новый отток крови в мозгу, и Маша провалилась в очередное небытие. И там были снова его глаза, в усмешке казавшиеся синими, а в гневе, словно спрыснутыми чернилами. Темный, глубокий, манящий взгляд.
Завитки серого тумана понемногу рассеивались. Слова, смысл которых прежде до нее не доходил, начинали рождать в мозгу логические ассоциации. Теперь Маша понимала, кто она и где находится. Она Маша Синицына, дурочка пропустившая свое первое соло на сцене, отдав лавры Тане Губановой — блондинке с выжженными перекисью волосами. И теперь эта мымра будет танцевать с её лучшим другом Андреем. Возможно, это и неплохо, теперь его внимание переключится на новую партнершу. Маша же освободится от его нелепых ненужных поползновений.
В голове зародился образ другого человека, чьи знаки внимания она бы приняла. Она бы позволила себя коснуться там, где были лишь свои руки, взглянуть на то, чему лишь зеркало было свидетелем.
Порочные, неправильные мысли о его руках, губах и волосах в которые хотелось зарыться принесли организму новый приток крови и в голове уже яснее зашумели голоса.
Она напрягла мышцы тела, мысленно прощупала позвоночник, конечности, место операции и, что удивительно не почувствовала боли в окровавленных, от постоянного ношения пуант, пальцах. Её заглушила пульсация в правой стороне живота. Операция.
Маше сделали операцию по удалению аппендикса. Он это сделал. Сладенький Станислав Алексеевич. Он проник в неё скальпелем и достал лишнее из тонкого, но сильного, привыкшего к нагрузкам, тела. Вошел. До него, это никому не было позволено.
Ему можно.
Шум извне усилился и Маша расслышала голоса. Женские. Один тонкий, надрывный, а другой мягкий, низкий.
Кажется, обсуждали последний сериал по второму каналу, которые так любит мама. Мама. Она на работе и вряд ли успеет сегодня зайти. А сколько вообще прошло времени?
— Сейчас три часа дня, — послышался тихий, как шелест листвы за окном, голос сбоку и Маша повернула голову. Открыла глаза. Женщина. Женщина с короткой пышной стрижкой в стиле восьмидесятых и ласковой улыбкой на полноватом лице. Такие обычно присматривают за детьми. Такая нянечка в детском саду была и у Маши.
— Я что, вслух спросила время? — с тихим недоумением в голосе спросила Маша, хотя внутренности сжал страх.
Собственный хрип вместо нормального голоса поверг её в ужас. Словно она вместо занятий балетом, курила каждую свободную минуту. Горло было иссушенным, как озеро в пустыне, и ощущение песочной бури в легких не вызывало удовольствия.
— Так ты всё вслух говорила, — услышала Маша насмешливый голос с другой стороны и медленно повернула голову. Мужская стрижка, очки, худосочная фигура. Неужели сама Хакамада забрела в городскую больницу?
— Как всё? — её лицо медленно покрылось краской стыда.
— Все, все, — хрюкнула девушка от смеха. — И что Машей тебя зовут. И про Сальникова и про… — она сделала паузу, близкую к театральной. — Станислава Сладенького, — девушка улыбнулась широко и довольно, словно поведала ужасную, но очень пикантную тайну Мадридского двора.
Маша же закрыла глаза от стыда, чувствуя, что задыхается.
Идиотка, идиотка.
— Да ты не переживай, в Станислава Алексеевича все немного влюбляются, — по-доброму заговорила женщина справа. — Меня кстати, зовут Надежда.
Ну, точно как нянечку в садике Маши.
— И совсем я не влюбилась, — пробурчала она, сама себе не веря. — Приятно познакомиться.
За стакан воды сейчас можно было бы и убить. И очевидно, что судьба не желая смерти ближним, подарила Маше прохладную воду. Бутылку протягивала ей девушка с короткой стрижкой.
— Я Катя. Твой пакет у кровати стоит, принесли недавно, — кивнула она куда-то вниз, но воды там вроде нет, так что бери мою.
Маша уже не слышала её. Весь мир сосредоточился на прозрачной капле, стекавшей по запотевшей бутылке. Дрожащие пальцы открутили пробку. Еще секунда и к пересохших губ коснулась поцелуем леденящая прохлада влага.
Волшебно.
Маша жадно поглощала прохладную, невероятно вкусную жидкость и ощущала, как та проносится внутри, словно потоки воды по иссушенным руслам. От удовольствия глаза сами собой прикрылись. Только напившись, Маша ощутила, что действительно проснулась от тягостного постоперационного сна. Теперь она оживала.
Нет ничего вкуснее воды: с утра, чтобы запустить обмен веществ, перед едой, чтобы съесть поменьше. Особенно сладостен вкус жизни после тренировки, когда тело ломит и болит, когда оно покрыто испариной, а в горле стоит, вот точно такой же ком.
— Спасибо, — голос вернулся в норму. — Это восхитительно.
Наверное, девичий довольный вздох был слишком громким, потому что соседки тут же рассмеялись. Искреннее и беззлобно.
Она, со счастливой улыбкой вернула бутылку хозяйке и наконец, осмотрелась. Небольшая палата была выкрашена в ненавязчивый голубой цвет, три белые узкие кровати стояли в ряд, возле каждой располагалась тумбочка, а в самом углу помещения была раковина с квадратным зеркалом.
Маша села чуть повыше и ощутила дискомфорт в правом боку. Отогнув край простыни, которой была заботливо укрыта, Маша задрала больничную сорочку, оголяя бедро, лобок и часть живота.
— Мне тоже переодеться надо? — поинтересовалась она, бросив взгляд на разношерстную одежду соседок. Одна была в видавшем виде голубом халате, в мелкую розочку, а другая в пижаме, под стать олимпийским спортивным костюмам.
— Да, это операционная сорочка, — подтвердила Катя и вернула все свое внимание книге, которую читала все это время. Судя по толщине, очередной фэнтезийный роман.
Она посмотрела на широкий пластырь, с розоватым пятном крови. Он был наклеен ровно на половине плоского живота, задевая тазобедренную косточку и закрывая половину пупка.
Интересно же, что там.
Маша ногтем попыталась подковырнуть липкий краешек, и потянуть, но ощутив, болезненность в области шрама, оставила эту затею.
— Не торопись, сделают сегодня перевязку, тогда и глянешь, — не отрываясь, посоветовала Надежда и продолжила вязать крючком, что-то ярко-красное. Заметив взгляд Маши, она улыбнулась. — Это для моего внука — Коленьки. Он обожает все красное.
— Здорово, — Кивнула девушка вежливо и подумала о братьях, которые категорически не переносили этот цвет. Возможно, это было связано с больницей, в которой семья проводила столько времени, когда умирал отец. Даже палата была похожая, только народу в два раза больше, и на окнах висела, некрасивая прозрачная органза зеленого цвета, а что-то наподобие старого покрывала.
Маша приподнялась на локтях, чувствуя, как затекли мышцы всего тела. Сделав усилие, она выпрямила спину, расправила плечи и стала разминать шею. Выполняя стандартный комплекс упражнений, она про себя проговаривала его: «По кругу — в одну сторону, потом в другую.»
— А где здесь можно переодеться? — спросила она уже вслух.
— В ванной, напротив палаты, но ты бы далеко не уходила, здесь переоденься, скоро тебя позвать должны, — в который раз напутствовала «нянечка». Наверное, не стоило даже в мыслях её так называть. Если Маша проговорится, то женщина может и обидится. А еще неизвестно, сколько им дней провести в одной палате.
