Пленница гарема - Уолч Джанет (книги без сокращений .txt) 📗

Я думал точно так же. Может быть, он хотел успокоить ее разговором, подготовить к тому, что произойдет дальше. Однако казалось, будто его действительно интересует Франция.

— Благодаря моей матери и покойному дяде, султану Абдул-Хамиду, я занимался с разными наставниками и узнал многое, что происходит за пределами Стамбула. Я читал донесения нашего посла при дворе Людовика Пятнадцатого.

Пока он говорил, Накшидиль внимательно слушала, широко раскрыв глаза, будто каждое сказанное им слово — жемчужина, слетавшая с его уст.

— Последние три года я состою в переписке с королем Людовиком Шестнадцатым. Я читал о военной мощи Франции, а также о французской музыке, театре, науке и общественных порядках. Мне хотелось бы узнать, насколько соответствует действительности то, о чем я читал. Вот почему я пригласил тебя сюда.

Селим поднял палец, и я со своей точки наблюдения увидел, что вошли рабыни и налили кофе в чашки, усыпанные бриллиантами, потом подали на золотых тарелках сладкие фисташки. Две девушки поставили рядом с султаном наргиле. Отпустив всех, Селим затянулся сладким табаком и засыпал Накшидиль вопросами.

— Мне хотелось бы больше услышать о твоем образовании, — сказал он. — Особенно меня интересует музыка. Расскажи мне, чему тебя учили в монастыре.

— Мой падишах, у меня были разные уроки, — ответила она. — Я знакомилась с теориями гармонии, выдвинутыми Жаном Филиппом Рамо [47], изучала, как композиторы барокко [48] обогащали музыку, используя контрасты громкой и тихой, медленной и быстрой музыки, а также оркестровой и сольной игры.

— Ты изучала только эту теорию?

— Вначале да. Но когда сестра Тереза показала мне, как надо играть на скрипке, я сразу полюбила этот инструмент. Она дала мне задание упражняться в своих любимых произведениях: сонатах, сюитах и кончерто гроссо [49] Вивальди и Баха.

— Почему она выбрала именно этих композиторов?

— О, мой блистательный султан, их музыка столь же сладка, что и мед на пахлаве. — Она улыбнулась, будто собиралась раскрыть секрет. — Я думаю, Бах и Вивальди были ее идолами, потому что первый служил хормейстером в церкви, а второй преподавал музыку в христианском приюте для сирот.

— Она любила других композиторов?

— Да, ваше величество. Сестра Тереза научила меня исполнять концерт Моцарта для скрипки. Должна признаться, она называла это произведение Турецким концертом Моцарта. Услышав его новую оперу, она сказала, что это блестяще, и научила меня играть несколько отрывков из нее.

— И как называется эта опера?

— Простите, мой султан. Она называется «Похищение из сераля».

— Понятно, — промолвил Селим и глубоко затянулся.

Когда наступил поздний вечер, было отвечено на множество вопросов, выпита не одна чашка кофе и съедена уйма сладостей, султан с торжественным выражением на лице сказал:

— Все это было весьма интересно.

Накшидиль кивнула, не сомневаясь, как и я, что последует дальше. Она украдкой посмотрела на его карие глаза и пухлые губы.

— Надеюсь, мы сможем продолжить этот разговор в другой раз, — заключил он сдержанно. — Мне пора спать. — Селим вызвал одного из евнухов.

На лице Накшидиль появилось удивленное выражение, когда султан повернулся к ней спиной. Я стремительно покинул свой наблюдательный пункт, спрятался и наблюдал, как другой евнух ведет Накшидиль к ее комнате.

В то утро я увидел ее в банях, где, как всегда, сплетни были не менее жаркими, чем пар, поднимавшийся с пола. Я не мог не заметить злобных взглядов тех, которые ей завидовали, и презрительных усмешек тех, кто уже слышал, что султан не притронулся к ней.

— Я потерпела ужасное поражение, — дрожащим голосом произнесла Накшидиль, рассказывая мне о том, что произошло.

Я слушал, старался утешить ее, но мало чем мог помочь. Она побывала в постели султана Абдул-Хамида, и, естественно, ни один другой султан не позарится на нее. Не понимаю, почему Селим просил ее остаться во дворце, разве что только ее французское происхождение заинтриговало его. Тем не менее, если девушку приглашают в покои к султану и дело не доходит до постели, то считается, что ее отвергли и вышвырнули, как ни на что не годное существо.

— Боже милостивый, что во мне не так? Что я натворила? — спрашивала она меня снова и снова. — Неужели я столь безобразна? — говорила она, разглядывая себя в зеркале. Удрученная собственной неудачей, она в отчаянии заламывала руки. Даже Пересту не смогла успокоить ее.

— Он пригласит тебя еще раз, я в этом не сомневаюсь, — сказала Пересту, пытаясь утешить ее, но Накшидиль покачала головой и перешла в комнату отдыха, где столкнулась с Айшой.

— Прими мои поздравления, Накшидиль. Я слышала, султан пригласил тебя в свои покои. Можно мне присесть к тебе? — спросила рыжеволосая, видя, что девушка протянула руку за хной.

Истосковавшись по ласковому слову, Накшидиль жестом пригласила ее сесть.

— Может быть, Айша знает, что делать, — прошептала мне Накшидиль. — Она всегда умела пленить сердце султана.

Когда банщица начала втирать смесь хны, Айша заговорила, жестикулируя руками и случайно задевая локтем руку рабыни. Я застыл от ужаса, когда старая женщина уронила сосуд и хна разлилась, покрыв руки Накшидиль красновато-коричневым слоем.

— Ты не можешь быть более внимательной? — Айша отругала старую рабыню. Та рассыпалась в извинениях, однако на то, чтобы смыть краску, ушел не один день.

— Богини судьбы не на моей стороне, — сообщила мне Накшидиль.

— Вы сами должны творить свою судьбу, — ответил я. — У меня есть предложение. Почему бы не сходить в детскую комнату? Смех детей поможет вам забыть свое горе.

На следующей неделе Селим снова пригласил ее к себе. И снова султан задавал ей множество вопросов, и опять я со своего тайного наблюдательного пункта слышал, как она описывает жизнь во Франции. Когда Накшидиль завершила рассказ, султан заметил, что она многому научилась в столь юном возрасте.

— Монахини были строги и заставляли нас усердно учиться, — ответила она.

— И почему ты ушла из монастыря? — полюбопытствовал султан. — Ты возвращалась домой, чтобы выйти замуж?

— О, мой повелитель, — ответила она, — это правда, моя семья решила выдать меня замуж после завершения учебы.

— И кто должен был стать твоим мужем?

— Франсуа, сын самого богатого владельца плантаций на Мартинике. Но он был не только богат, но и красив, — мечтательно сказала Накшидиль. — Франсуа высок, строен, у него ясные голубые глаза и благородный нос. Мое будущее казалось столь определенным, открытым, как карты, разложенные на столе гадалки: монастырь, брак, семья, благополучная, лишенная бурных событий жизнь. Но я была вынуждена прервать обучение в монастыре.

— Почему так случилось?

— Гром недовольства низшего сословия в Париже покатился на запад. На улицах Нанта ничего особенного не происходило, однако петиционеры стали распространять листовки, где откровенно излагали свои жалобы. За короткое время почти с десяток памфлетов каждый день обрушивалось на людей.

— Что говорилось в них?

— Мятежники требовали места в парламенте.

— Как им в голову могли прийти такие мысли?

— К этому их подтолкнула Война за независимость в Америке. Кто-то сказал, что город «запылал желанием свободы». Но пламя поднялось слишком высоко. Моя семья почувствовала, что во Франции стало опасно, и пожелала, чтобы я вернулась на безопасную Мартинику.

— Моя дорогая, — сказал султан, — должен признаться, я получил донесения, в которых говорится, что в Париже царит хаос. Трудно судить о бунтах, имеющих место во Франции. Люди хотят не только справедливого представительства в парламенте. Они выступают против религии, против аристократии, против казначейства.

Султан устал и пригласил евнуха. И снова Накшидиль выпроводили из его покоев.