Дикие розы (СИ) - "duchesse Durand" (книги .txt) 📗
— Клод, это всего лишь дом. Куча камней и известки, — воскликнула Ида.
— Но этот дом дорог тебе, как ничто на этой земле, — Клод снова остановился и глядя в её глаза уверенно произнес: — Давай договоримся так, моя дорогая кузина. Если к истечению данного мне срока я смогу накопить только две трети состояния, не меньше, и у меня не будет времени чтобы завершить дело, я приму твое предложение, но до этого момента “Вилла Роз” была, есть и будет твоей.
— Тоже предлагаешь мне сделку? — усмехнулась Ида.
— С тобой невозможно вести дела по-другому, — спокойно ответил Клод и протянул сестре руку. — Ну так что, мы закрепляем наш договор рукопожатием?
Ида молча пожала протянутую ей руку.
— Отлично. Теперь я хотя бы спокоен, что ты не продашь «Виллу Роз» завтра же, — улыбнулся Клод и обернувшись на дорогу, окликнул кучера, который вздрогнул, пробудившись от дремоты и поспешно остановил лошадей, которые продолжали безучастно брести шагом.
***
Ида, Жюли и Диана-Антуанетта покинули Вилье-сен-Дени на следующий же день в сопровождении Жака и Люси. На столь скором отъезде настаивала Жюли, которая полагала, что «Вилла Роз» губительно влияет на состояние виконтессы Воле. Ида и в самом деле выглядела устало и почти болезненно из-за многочисленных переживаний и бессонных ночей, и Жюли всерьез начинала опасаться за жизнь и здоровье своей сестры. Морской воздух, как она полагала, должен был исцелить её. Но, Жюли забывала или не знала об этом, воздух был лишь воздухом и не мог затянуть душевные и сердечные раны. Ида непоправимо угасала, устав от напряжения, борьбы и переживаний. В те минуты, когда она знала, что ни один человек её не видит, маска уверенности в собсвенных силах уступала место осознанию совершенного бессилия.
И ещё сильнее её угнетали интерьеры «Виллы Роз», которые за один вечер перестали быть хорошо знакомыми: шторы были задернуты, мебель закрыта чехлами, простынями и даже простыми белыми скатертями, свернутые ковры лежали вдоль стен, а в центре холла возвышался аккуратно сложенный багаж, готовый к дороге. Все это напоминало ей выселение из парижского дома, было ощущение, что они уезжают не по доброй воли, а их вновь выселяют, гонят, заставляют пуститься в бега. В какой-то момент, не выдержав этого, она сделала то, чего не делала уже очень и очень давно: закрыла лицо руками и горько заплакала.
— Ида, боже мой, что случилось? — обеспокоенно прошептала Жюли, легко касаясь плеча виконтессы Воле. Ида подняла блестящие, полные слез, глаза на сестру и прошептала:
— Жюли, я не вернусь оттуда. Я умру там, в чужом доме.
— Ида, дорогая, не все женщины умирают, когда производят на свет детей. Ты же видишь меня и я вполне здорова и жива, — Жюли попыталась ободряюще улыбнуться, но Ида лишь усмехнулась. И это было единственное, чего маркиза де Лондор смогла добиться от неё. После этого Ида замолчала и замкнулась в себе, предпочитая отвечать на вопросы односложно или же жестами. Жизнь последовательно и жестоко лишала её всего, что было ей дорого: семьи, Эдмона, «Виллы Роз». Всего, что позволяло ей выживать до этих пор. И Ида не ожидала, что Жюли сможет понять это. Вряд ли кто-то в принципе мог бы это понять.
Отъезд был тихим: проститься пришли только Клод и его теперь уже официально объявленная невеста, юная маркиза де Лондор. Ключ от «Виллы Роз» был торжественно, но молча, отдан на сохранение Клоду. Ида вообще не проронила ни слова, лишь измученно и натянуто улыбаясь в ответ на заверения Клода и Жозефины, что они будут писать постоянно, даже каждый день, если ей того захочется. Впрочем, она знала, что они будут писать даже если она запретит им делать это.
Когда экипаж тронулся, виконтесса Воле удивила всех без исключения тем, что ни разу не обернулась на «Виллу Роз», а лицо её осталось ничего не выражающим и напоминающим посмертную маску. Впереди был Марсель, Прованс с его лавандовыми полями, море и чайки. Новое место, но не новая жизнь.
========== Глава 62 ==========
Марсель находился на другом конце страны и все в этом городе людям, привыкшим к парижским блеску и роскоши, казалось другим. Ида куда охотнее сказала бы чужим, но удержалась, понимая, что рано или поздно ей придется полюбить и этот город, и его жителей. Марсель был прежде всего портом, при том самым крупным в стране, и следовательно изобиловал всеми прелестями, которые характерны исключительно для портовых городов. Иду, которая очень плохо перенесла их марш-бросок, это обилие и кипение жизни, громкие звуки, суета, крики людей и чаек, сбивали с толку. И если чайки кричали просто надрывно и отвратительно громко, то люди сразу на нескольких языках, порой смешивая их в один малопонятный диалект. Разумеется, Париж тоже не был тихой гаванью, и жизнь там кипела даже сильнее, но как-то по другому, более гордо, величественно, безкомпромисно. Марсель принадлежал людям, в то время, как люди принадлежали Парижу.
Жюли, напротив, Марсель понравился настолько, что она не переставала восхищаться всем, что видела, начиная от величественных торговых кораблей и старинных особняков, и заканчивая рыбаками, которые торговали свежей рыбой, отгоняя от своего улова чаек. Особенно поразило её простое, лишенное украшений, неприступное аббатство Сен-Виктор, возвышавшееся над Старым портом. Иду же если что-то и привлекало этом городе, так это мрачный форт на острове в нескольких милях от берега, который оказался ничем иным, как замком Иф. Впрочем, маркиза Лондор неимоверно восторгалась и знаменитыми лавандовыми полями Прованса, и его старинными замками.
Дом, в который они приехали и который, по стечению обстоятельств, видели впервые жизни, оказался небольшим двухэтажным особняком с маленьким прилегающим палисадником и находился он на окраине города, вдали от центра и Старого порта, что несказанно обрадовало Иду. Радость эту омрачали только соседи, которые с провинциальной беззастенчивостью вышли из своих домов и остановились у дверей, скрестив на груди руки, чтобы поглядеть на вновь прибывших. До слуха виконтессы Воле долетело брошенное кем-то и тут же подхваченное слово «парижанка», сказанное с каким-то безэмоциональным презрением. Она понимала, что выделяется среди этих людей всем, начиная от своего наряда, который хоть и был скромен, но все же шился в лучшем парижском ателье, и заканчивая манерой держаться. Простота провинции всегда претила как Иде, так, впрочем, и Жюли, но обе понимали, что им придется смириться с тем, что появление разного рода толков вокруг их персон неизбежно. И жителей Марселя можно было понять: мало кто уезжал из столицы на другой конец страны, не имея за плечами какой-нибудь истории.
Но все же освоиться на новом месте оказалось не так сложно, как полагала Ида. Дом состоял из шести комнат разной величины. Три из них располагались на первом этаже, три на втором. Кухня, к радости Люси, оказалось весьма просторной. Иду, впрочем, больше впечатлила внушительная гостиная, которая была обставлена изящной и легкой мебелью, в отличии от всего дома, обстановка в котором была добротной, но несколько грубой на вкус виконтессы. Кроме того, окна гостиной выходили на гавань и даже столь понравившийся Иде мрачный форт прекрасно просматривался, особенно в спокойную и ясную погоду. В палисаднике росли пионы и лаванда, которая уже успела надоесть виконтессе Воле, но сажать вместо неё розы она запретила чуть ли не под страхом смерти. Кроме того в доме не имелось книг иного содержания, кроме как религиозного. Иду, перенявшую от Эдмона скептическое отношение к религии, это расстраивало не меньше, чем соседи с провинциальными манерами. Местные увеселительные вечера Иде не полагалось посещать в силу её положения. Впрочем, эти вечера она находила ужасными, полагая, что они должны отличаться некоторой провинциальной грубостью и вольностью. Прогулки по городу, с целью его изучения, в компании Жюли прекрасно помогали развеяться в первые недели, но вскоре все достопримечательности были осмотрены, а специфичность портового города никуда не делась.
