Полынь – сухие слёзы - Туманова Анастасия (читать книги полные txt) 📗
Потом подали обед – суп с потрохами, котлеты, пирожки. После долгих корпусных дней, когда постоянно, с утра до вечера, хотелось есть, Никита чуть сознание не потерял от запаха и одновременно решил, что съест только то, что положат ему на тарелку, а просить ещё – не посмеет. Но, видимо, решимость эта очень явственно была написана на его лице, потому что нянька Егоровна, заменявшая метрдотеля, встала у него за спиной с половником и, не спрашивая позволения, наполняла его тарелку снова и снова, едва в ней показывалось дно. Точно так же, впрочем, она обращалась и с Петром, и с Мишей, и даже посягала на тарелку Александра, но тот сразу после супа спасся бегством, объявив, что уже насмерть закормлен Егоровной с утра, а пытать пленных – безнравственно.
После обеда снова пошёл снег: в проёме синих портьер медленно падали и кружились мохнатые хлопья. Осоловевший от еды Никита вяло наблюдал за этим кружением, утонув в старом, продавленном кресле, до тех пор, пока Александр не позвал его сразиться в шахматы. За маленьким столиком расставили фигуры, Саша великодушно предоставил гостю армию белых и с ними – право первого хода. Вокруг плотным кольцом стояли домочадцы, пришла даже кухарка Федосья – худая, ещё молодая женщина с сердитым лицом, беспрерывно отирающая руки скомканным фартуком. Никита, до сих пор никогда не игравший со взрослыми, заранее настроился на проигрыш, но уже после первых же его ходов с лица поручика пропала снисходительная улыбка, и он озадаченно посмотрел на младших братьев. Никита и Пётр переглянулись, гордо вздёрнули подбородки и хором сказали:
– Мы предупреждали!
– А вы, однако, хитры, Закатов… – проворчал Александр, с сожалением провожая глазами «съеденную» Никитой ладью. – Но и Петербургский полк не сдаётся без боя!
Через полчаса Петербургский полк вынужден был согласиться на ничью: Никита загнал чёрного короля в эндшпиль, но и сам с оставшимися двумя фигурами не мог сдвинуться с места, не угодив при этом в мат. Противники пожали друг другу руки, и Александр с жаром принялся было объяснять Никите принцип «сицилианской защиты», но появившаяся на пороге гостиной Марья Андреевна велела:
– А теперь, дети, марш во двор: посмотрите, какой вечер чудный! Не мешайте мне с Егоровной сочинять ужин!
– Мама, ну я-то могу остаться?! – взмолился Александр. – Ей-богу, закроюсь в библиотеке и просижу весь вечер, как вор в кладовке, носа не высуну!
– Незачем там, в пыли, сидеть, сударь мой! – отрезала мать. – Неужто не начитался ещё? Иди-иди, да поскорей!
– Думаете, отчего нас выставили? – смеясь, спросил у Никиты Пётр, когда они все вместе оказались на синем от ранних сумерек дворе. – Они будут ёлку наряжать! Уж, право, не понимаю, кому это больше нужно – нам или маменьке…
– Помолчал бы ты уже, брат, куда как взросл стал! – с мягкой насмешкой оборвал его Александр. – Я лично по этим ёлкам три года скучал в полку…
Никита, у которого в жизни не было ни одной ёлки, осторожно молчал.
– Я тоже очень рада! – горячо поддержала старшего брата Вера. – На ёлках в институте такая смертная тоска! Танцы – шерочка с машерочкой, правильно Миша смеётся, посиделки на стульчиках вдоль стен да благонравные разговоры, – и не дай бог хихикнуть… Фу!
– Ох, Верка, пугаешь ты меня, – сурово объявил Александр. Вера фыркнула, засмеялась. Нагнувшись, скатала снежок и метко запустила им в брата. Тот немедленно ответил, с правого фланга ударили двумя залпами Миша и Пётр, с голых вётел взметнулись, недовольно крича, озябшие вороны, и маленький двор утонул в серебряной холодной пыли, радостных воплях и смехе.
Вдоволь наигравшись в снежки, уже в темноте, вздумали бороться, и Александр воткнул каждого из младших братьев, а за ними и Никиту, головами в огромный сугроб под забором. Следом уже они, навалившись втроём, сбили его с ног и закидали снегом. После по очереди катали Веру на закорках от поленницы и до ворот, решили было слепить крепость, но в это время на крыльце появилась Егоровна и позвала всех в дом.
Потом грелись у изразцовой печи и восхищались ёлкой: маленькой, но так старательно сияющей игрушками и свечами, такой кокетливой в цепях из золочёной бумаги и посеребрённых орешках, что она казалась девочкой-подростком на своём первом балу. Гостей на этом празднике, кроме Никиты, не было. Не было и танцев, и шумного веселья: семья держала траур по отцу. Но на Никиту эта маленькая домашняя ёлочка произвела впечатление сказочного чуда, выплывшего откуда-то из давних, совсем детских снов. Они ели пироги Егоровны, пили чай с засахаренными орехами и конфетами, потом затеяли играть в лото, причём для игры пришла даже кухарка Федосья, мастерски управляющаяся с пятью карточками сразу. Никита сидел рядом с Верой, которая то и дело пропускала числа в своих карточках, и он сначала робко, а затем всё смелей и смелей подсказывал ей. Она с досадой ахала, благодарила: «Вот, ей-богу, сама не знаю, куда глаза глядят, права мама – как ворона на заборе!», а Никита ждал – вот сейчас она улыбнётся ему, непременно улыбнётся, и в тёмных глазах мелькнёт искорка, блеснут ровные зубы, дрогнет ямочка на щеке… Он никогда раньше не думал, что на свете есть такие девочки. Крестьянские растрёпанные девки в рваных рубашках, с серыми от пыли, потрескавшимися пятками, разбегавшиеся при его появлении, были для Никиты чем-то вроде собачонок. Кадеты в корпусе говорили о «девчонках» свысока, с непременной презрительной ноткой в ломающихся голосах, добавляли какие-то грязные подробности, расцвеченные бахромой лжи, и Никита, не поддерживая таких разговоров, всё же не знал, что на них возразить. В беспокойных мыслях и мечтах он провёл весь вечер, сам не заметил, как выиграл кучу орехов и конфет, тут же по корпусной привычке разделил их на всех, и Марья Андреевна, посмотрев на часы и ахнув, велела всем отправляться спать.
– А почитать-то, мама? Забыли? – жалобно напомнила Вера.
– Вера, господь с тобою, ночь на дворе! И я хороша – забыла про всё, а вы и рады!
– Мамочка, но хотя бы немножко… Я так скучала в институте по нашим чтениям!
– Маменька, а ведь и в самом деле, – с некоторым смущением кашлянул Александр. – Я присоединяюсь. Хотя бы несколько страниц вы просто обязаны…
– Непременно, мама, непременно! – переглянувшись, закричали Пётр и Миша. Никита смотрел на них с изумлением, не понимая, что приятного можно найти в чтении Псалтыри на ночь, когда глаза уже слипаются и без этого. Он уже приготовился героически не дать себе заснуть на первом же каноне, когда вдруг понял, что большая зелёная книга, вынутая госпожой Иверзневой из шкафа, вовсе не Псалтырь.
– Мама чудно читает, особенно Пушкина! – шёпотом объяснил Миша. – Вам нравится «Руслан и Людмила»? Ах да, простите, я, болван такой, забыл… – Он смутился ещё больше Никиты, явно вспомнив, что друг не читал ничего из русских классиков, и громко попросил: – Мама, если можно, начните «Руслана и Людмилу» с самого начала!
– Извольте, дети, но совсем немного! – с притворной строгостью сказала мать. – Помните, что уже десять часов!
Все чинно расселись за столом – только Вера позволила себе устроиться на маленькой скамеечке у ног матери. Марья Андреевна надела очки, раскрыла зелёную книгу, обвела взглядом обращённые к ней радостные лица, улыбнулась сама и начала:
С первых же строк Никита почувствовал, как по спине поползли мурашки. Сначала ему показалось, что и Марья Андреевна, и другие Иверзневы что-то перепутали: это не было похоже на литературное произведение. Напевные чудные строки напоминали больше сказки бабки Кузьминишны, которые он всё детство слушал в людской, спрятавшись на полатях. Стихи лились, переплетались лёгким чудесным узором, их музыка и убаюкивала, и звала за собой, и сладко томила сердце, сжимающееся от предвкушения нового, волшебного, никогда ранее не изведанного… Огоньки свечей отражались в ледяных оконных узорах, таинственно светились стёкла старого книжного шкафа. Тишина стояла в комнате, примолк даже сверчок за изразцовой печью, даже спицы в морщинистых руках Егоровны перестали стучать, и сама старая нянька слушала чтение так же заворожённо, как сидящие за столом дети. А Никита смотрел в замёрзшее окно и видел там высокую гридницу князя Владимира, и шумную свадьбу, и богатыря Руслана рядом с нежной красавицей Людмилой, совсем не похожей на величавых, суровых княжон Древней Руси, и трёх хмурых завистников в дальнем углу… Ему показалось, что прошло совсем немного времени, когда Марья Андреевна закрыла книгу, сняла очки и объявила:
