Невеста оборотня - Билл Альфред (книги бесплатно без регистрации полные txt) 📗
— Теперь вы понимаете, насколько невозможно было для меня рассказать следователю все подробности этой истории, — закончил я, но думаю, что пастор вряд ли слышал меня. Он был весь погружен в изучение длинной узкой полоски бумаги, которую Киллиан исписал не раньше, чем восемнадцать часов назад, словно хотел зафиксировать в своей памяти образ каждого слова и каждой буквы. Затем он распрямился во весь свой огромный рост и подобно человеку, проверяющему готовность своих мускулов к работе, которая отнимет у него все его силы, вытянул вперед свои руки.
— Равняется шести, считая людей и животных, — медленно сказал он, не сводя своих светлых голубых глаз с моего лица, — и семь, считая вас, мой мальчик. Мой дог Неро, единственная собака, способная на равных сразиться с Де Рецом, пал первым, затем Пит Армидж, потом Сэмми Роджерс, следом бедная безумная Аджи и ее жалкая дворняжка, погибшие прошлой ночью, вы искалечены, а бедняга Киллиан, не выдержав потрясающего открытия, погиб от своей собственной руки. Не приходило ли вам в голову, — внезапно воскликнул пастор, — что дело с завещанием старого Пита было специально запутано, а каждое из событий, с которыми мы сталкивались, служило интересам и выгоде мосье де Сен-Лаупа? И не пытайтесь разубеждать меня в этом. Я знаю, Сен-Лауп — г фантастическое существо.
— Вы хотите сказать, что считаете Сен-Лаупа ответственным за все произошедшее? — в изумлении воскликнул я.
— Если Сен-Лауп и не является виновником всех совершенных преступлений, я все равно буду подозревать его в этом, — серьезно ответил пастор, — потому что он либо извлекал, либо имел шанс извлечь выгоду из каждого из случившихся за время после его приезда в наш городок трагических событий…
Глава 14
ПАСТОР САДИТСЯ НА СВОЕГО ЛЮБИМОГО КОНЬКА
Слава Богу, что в наших краях самоубийц уже не хоронят на перекрестках дорог, вонзив перед этим в сердца несчастных острые колья. Но, конечно, пастор при всем желании не мог позволить похоронить бедного Киллиана в освященной земле. Но тем не менее его тело было опущено в могилу, выкопанную на церковном участке земли, прямо у стены кладбищенской ограды, и пастор — смелая, милосердная душа — прочитал над ней несколько молитв и в короткой торжественной речи похвалил тех немногих, кто следовал за гробом прямо из дома адвоката. Епископ, услышь он слова пастора, мог бы быть доволен ими.
После того, как все было кончено, пастор попросил меня остаться и помочь ему проследить за последними ритуальными действиями над могилой. Он засыпал ее таким количеством камней и валунов, сколько едва бы смогли поднять два человека, так что только несколько дюймов земли оставалось насыпать над ними, чтобы возник обычный могильный холмик. Теперь никто из тех, кто похищает или выкапывает трупы, не смог бы нарушить покой нашего добропорядочного друга в этом неосвященном месте, не позаботившись прежде об оплате за такую работу.
Чтобы избежать неприятных последствий дурной славы похорон самоубийцы, прощание с телом эсквайра происходило ранним утром при тусклом свете тягучего ноябрьского рассвета. Но наши предосторожности отняли так много времени, что час, назначенный для похорон Аджи Ван Зайл, наступил в тот момент, когда последний валун лег на свежую могилу адвоката; и хотя я был тронут жалостью, вызванной саднящим душу зрелищем маленького неотесанного гроба, над которым склонились горький пьяница отец с затуманенными глазами и неряха-мать, я помню заполнившую меня горечь, родившуюся при мысли о том, как легко легла земля над несчастной слабоумной, в то время как достойный гражданин и искренний и настоящий друг оказался придавлен грудой камней только потому, что дрогнул и отступил перед бременем, оказавшимся слишком тяжким для него.
Что за непосильная ноша легла на его душу и закрыла путь к открытию тайны? Собственные дела эсквайра, как и дела его клиентов, оказались в самом безупречном порядке. Его вдова, маленькая, полная, бесцветная женщина, всю жизнь которой поглощали домашнее хозяйство и религия, не находила объяснений страшному поступку своего покойного мужа. Адвокат вернулся из своей поездки на закате дня, пребывая в преотличном настроении. Он, правда, огорчил свою маленькую жену тем, что громко распевал мирские песни, делая это немногим лучше, чем завсегдатаи какой-нибудь таверны, а после ужина, мурлыча все те же мелодии, он отправился в свою контору, предупредив перед уходом миссис Киллиан, чтобы она не ждала его раньше полуночи. То, что это бодрое и веселое состояние духа адвоката проистекало от предвкушения скорого установления им мест, где было спрятано завещание и где находилось тайное хранилище сокровищ старого скряги, о чем эсквайр намекнул мне в своей записке, не вызывало сомнений. М-р Сэквил думал точно так же. Но это не продвинуло нас с пастором далеко вперед в поисках мотивов безумного, ставящего наев замешательство, поступка адвоката. То, что удалось узнать или о чем догадался Киллиан, умерло вместе с ним; а я не имел ни власти, ни телесной силы, ни душевной энергии, ни необходимых знаний, чтобы вновь начать эти поиски.
Я вновь обратил свои мысли в прошлое: к моим надеждам на богатство, на процветание дел моего дяди, на мою любовь к Фелиции, на наше семейное счастье — я думал об этом, словно юноша, увлеченный мальчишескими мечтами о легких успехах и скором отличии. Вспоминая три прошедшие недели, я казался себе похожим на человека, околдованного чарами любви, очарованного своей решимостью. Сейчас у меня была единственная цель: добиться и удержаться в таком положении, при котором я буду наиболее полезен Фелиции, и для достижения этого результата я должен как можно скорее восстановить свои силы, чтобы хотя бы приблизиться к моим прежним физическим возможностям. Это была трудная и напряженная первоочередная работа, исполнение которой, вне сомнения, позволило бы мне вынести те тяжелые испытания, которые с самого начала были уготованы мне Творцом. Я не мог есть, переворачивать страницы книг или, гуляя по улицам городка, размахивать тростью, не отдавая себе при этом полного отчета в том, что моя физическая немощь — это вызов, брошенный мне судьбой; и ежедневные маленькие успехи, как в восстановлении сил моей искалеченной руки, так и в преодолении трудностей, связанных с ее ограниченными возможностями, служили постоянным стимулом в моем движении по тому неизвестному пути, который я предпочел избрать.
С каждым днем для совершения моего утреннего туалета мне требовалось все меньше и меньше времени; упражнения левой рукой в искусстве письма, которым я посвящал время до полудня, стали даваться мне легче, а их результаты становились все менее неразборчивыми. Вскоре я перенес эти занятия в бухгалтерию моего дяди и добился того, что в большинстве случаев мои усилия не оказывались тщетными. В то же самое время я пришел к выводу, что, проявляя осторожность, я смогу в своих дневных верховых прогулках обходиться без помощи мальчика-конюха. Доктор разрешил мне ходить без перевязи; и с помощью петли на поводьях, накинутой на мое правое запястье, я мог, натягивая и ослабляя их, управлять своей лошадью. Каждый вечер, когда я поднимался из своего подвала, мои глаза были наполнены жгучей болью от пороховой гари, грома и вспышек выстрелов моего пистолета, стреляющего в тесном и узком канале подземелья, а сознание с удовлетворением отмечало, что рука моя становится все тверже, а кисть проворнее.
Однажды в самом начале этого периода преодолений и маленьких побед я навестил Фелицию. И в этот день мои возрожденные смелость и отвага, быть может, как ни в каком другом случае, избавили меня от того, что легко могло стать причиной новых бед и несчастий. Хиби, новая служанка, открыла на мой стук дверь и сказала мне, что Фелиции нет дома. Я пришел на следующий день и услышал от нее тот же ответ. Глубоко уязвленный известием о помолвке Фелиции, я бы, конечно, покинул это место, тем более что располагал убедительными доводами, свидетельствующими о том, что девушка находится в доме. Но тренировки на свежем воздухе сделали меня сильнее и дали право быть подозрительнее. В манере служанки держать себя было какое-то оскорбительное высокомерие, которое, в этом я был твердо убежден, не являлось отражением чувств ее госпожи ко мне. Поэтому я ответил с той мерой независимости, которую позволяло мне мое родство с Фелицией, что останусь в доме и буду ждать возвращения госпожи. И когда через несколько минут Фелиция вошла в гостиную, я не удивился ее появлению. Однако она удивила меня спустя минуту, когда, выслушав мой ответ на свои упреки на мою невнимательность к ней, девушка вдруг поднялась с дивана и, тихо подойдя к двери, неожиданно широко распахнула ее. Хиби, которая, должно быть, стоя на коленях перед дверью, прижималась ухом к замочной скважине, растянулась во весь свой грациозный рост прямо у ног Фелиции.
