Полынь – сухие слёзы - Туманова Анастасия (читать книги полные txt) 📗
– Как вы странно рассуждаете, дитя моё, – помолчав, заметил князь, и Вера, испугавшись, что ей могут отказать от места, добавила:
– Но ведь таких, как я, много, не так ли?
– Пожалуй, – согласился Тоневицкий. – Но не все довольны таким своим положением. Впрочем, это неважно, вернёмся к вашим обязанностям. С Аннет, я думаю, забот у вас не будет, она послушная девочка. Может быть, излишне живая, немного капризная, но сердце у неё доброе. Теперь вот пошла мода учить зачем-то и девочек… Я в этом большой нужды не вижу, приданым моя Аннет, слава богу, не обижена, так что всего понемногу, французский, рисование, музыка – и довольно будет с неё. Думаю, и Коля вам мигрени не сделает. Он непоседлив, правда, невнимателен, но это для девятилетнего мальчика не грех: справитесь, думаю. А вот с Сергеем придётся помучиться. Видимо, тут я сам виноват: слишком много было дел, и с хозяйством, и с общественными обязанностями… Я не занимался его образованием. Должен, к стыду своему, признаться, что мальчишек у меня Митрич воспитывает… Это мой крепостной, я его как приставил к Сергею десять лет назад, так всё до сих пор и остаётся. И Коля тоже всё время с ними. Так что, думаю, будет лучше, если мальчики будут заниматься вместе.
– Но у ваших сыновей, кажется, три года разницы в возрасте? – удивилась Вера.
– Вы сами убедитесь, что это не имеет значения: оба болваны. – Князь встал из-за стола, и Вера вынуждена была подняться тоже. – Сейчас ступайте с Прасковьей, она покажет вам вашу с Аннет комнату, располагайтесь, через час будем обедать, после сходите прогуляйтесь… А с завтрашнего дня и приступайте с богом.
Комната, в которой Вера должна была жить вместе со своей подопечной, оказалась достаточно просторной, с большими окнами и вмещала в себя фортепьяно, круглый стол, комод и две кровати без всякого впечатления тесноты. Восьмилетняя Аннет, действительно очень живая и болтливая синеглазая девчушка с немного большим ртом и непослушными, выбивающимися из лент кудряшками, понравилась Вере, и она почувствовала, что особенных хлопот с этой малышкой не будет. Мальчики не пришли обедать, и Вере не удалось их увидеть. После обеда они с Аннет отправились гулять: юная княжна непременно хотела показать новой мадемуазель свои Бобовины.
Вера, до сих пор никогда не жившая подолгу в деревне, была поражена открывшейся ей красотой имения Тоневицких. Вокруг усадьбы раскинулись зелёные пологие холмы, между которыми, словно в чаше, лежало сверкающее под солнцем озеро. За холмами шумели сквозные, полные света и узорных теней берёзовые рощи, в густой траве которых целыми семействами торчали грибы. Обширный приусадебный парк с дубовыми и липовыми прохладными аллеями, цветники и клумбы, где с утра до ночи возились крепостные садовники, радовал глаз. Аннет, без устали стрекоча и поминутно восхищаясь то красотой Веры, то её словами, то тем, как она смеётся или поправляет шляпу, тащила свою гувернантку всё в новые и новые места. Был ей с гордостью продемонстрирован и знаменитый Митрич: высокий, с мощными плечами и растрёпанной седой бородой старик ладил на скотном дворе новую тележную ось. Аннет весело подозвала его, косясь при этом на ворох сена в глубине сарая, где явно кто-то прятался. Подозревая, что это и есть Митричевы воспитанники, молодые князья Тоневицкие, Вера всё же сделала вид, что ничего не заметила, и протянула руку неспешно подошедшему старику:
– Здравствуйте.
Старик недоуменно осмотрелся, словно ища ещё кого-то рядом с собой; затем вытер испачканную дёгтем руку о штаны и, осторожно сжимая Верины пальцы, усмехнулся:
– Здравствуй, барышня. Я ведь вроде один… Кому ж это «вы» говорено?
– Прости, я так привыкла, – слегка смутилась Вера. – Ну, коли мы на «ты», то так и лучше.
– Поутру приехала? – вежливо поинтересовался старик. – Тяжкая дорога была? Хорошо ль здесь у нас?
– Добралась отлично, с вашей соседкой Раисой Алексеевной. И здесь мне очень нравится. – Вера улыбнулась старику, чуть скосив глаза в сторону сарая. Митрич проследил за её взглядом, и в его бороде мелькнула хмурая улыбка.
– Я вижу, ты работаешь, Митрич, не буду тебя занимать надолго. Мы ведь ещё увидимся.
– Беспременно увидимся, барышня, – заверил Митрич. – Ежели в горнице что починить надобно, аль печь дымит, аль ещё какое неподобие – сейчас за мной посылайте, налажу.
– Спасибо, я так и сделаю. Идёмте, Аннет.
Домой учительница и ученица вернулись уже в сумерках, весьма довольные друг дружкой и так уставшие, что едва сумели выпить чаю, из последних сил помолились на сон грядущий и рухнули в постели.
Вера была уверена, что после целого дня, проведённого на свежем воздухе, она сразу же уснёт без задних ног. Но сон не шёл и не шёл; в окно, загадочно глядя сквозь кисею занавески, светила луна, в кустах сирени посвистывал соловей. Слушая его, Вера думала о Никите, о том, что за три года их разлуки он так и не написал ей ни одного письма, хотя и обещал… Вера, впрочем, знала, что этот неразговорчивый, нелюдимый юноша, светлые глаза которого всегда были устремлены на неё, никогда не напишет ей – точно так же, как он никогда не заговаривал с ней, если она сама не спрашивала его о чём-то, не улыбался, если не смеялась она, и даже не приглашал её танцевать, если она сама в шутку не брала его за руку и не тащила на паркет. Миша, который слал сестре письма каждую неделю, писал о том, что Закатов служит в кавалерийском полку под Малоярославцем, на хорошем счету у начальства, сумел расположить к себе полковника – страстного лошадника и, кажется, вполне доволен службой, но скучает.
«Написала бы ты ему сама, Верка, право! – ехидничал Миша в письме. – Я уверен, что он дохнет с тоски по тебе, а написать не смеет, потому что вот таким уродился иноком смиренным, всё думает, что ноги твоей недостоин. Я его, дикаря, как говорит наша Егоровна, «наскрозь зрю», недаром пять лет провели бок о бок в корпусе! Он меня в каждом письме с невероятной осторожностью спрашивает, не вышла ли Вера Николаевна замуж! Как будто кто-то рискнёт на тебе, синейшем чулке, жениться, кроме него! Успокой ты его, разнесчастного, сделай милосердное дело хоть раз в жизни, жестокая!»
В ответном письме Вера выругала брата за то, что он вмешивается в её судьбу, не имея на это никакого права, но в глубине души знала, что её чуткий, внимательный к чужому сердцу братец кругом прав. «Вот приехать бы к Никите в Малоярославец как снег на голову, – что бы он сделал?!.» – вдруг подумалось Вере, и, представив себе такой кунштюк, она чуть не рассмеялась вслух. Потом вздохнула, подумала о том, что теперь по меньшей мере целый год у неё не будет возможности поехать и повеситься на шею Закатову, улыбнулась лунному пятну в окне и наконец уснула.
На следующее утро Вера бодро вошла в классную комнату, где её должны были ждать братья Тоневицкие. За большим, старым, с содранной местами полировкой столом сидели два насупленных, взъерошенных и очень небрежно одетых мальчика. У старшего в сильно отросших тёмно-пепельных волосах запуталась солома, рукав домашней полотняной курточки был испачкан землёй и травой, синие глаза с жёсткого «отцовского» лица смотрели на гувернантку недоверчиво и с вызовом. Младший мальчик с нежным и красивым, большеротым, как у Аннет, личиком и вовсе был заплакан; то и дело он с испугом оглядывался на угол комнаты, где в кресле с высокой «вольтеровской» спинкой восседал князь Тоневицкий в ночных туфлях и шлафроке. Веру этот утренний вид отца семейства привёл в некоторое замешательство, но князь, судя по всему, чувствовал себя весьма непринуждённо.
– Итак, мадемуазель, проэкзаменуйте этих олухов в моём присутствии и скажите, что тут возможно сделать за год, – сухо сказал он. Вера присела в книксене, повернулась к мальчикам и, улыбнувшись, попросила их назвать свои имена.
Через десять минут стало ясно, что перед Верой открывается неподнятая целина педагогической деятельности. Юные князья Тоневицкие не знали решительно ничего, кроме русской грамоты, нескольких французских фраз и того, что Польша навеки принадлежит Российской империи.
